нарядный.
Взглянув на бывших три моих окна,
я вспоминаю: здесь была война.
О, как мы затемнялись! Ни луча…
И все темнело, все темнело в мире…
Потом хозяин в дверь не постучал,
как будто путь забыл к своей
квартире.
Где до сих пор беспамятствует он,
какой последней кровлей осенен?
Нет, я не знаю, кто живет теперь
в тех комнатах, где жили мы с тобою,
кто вечером стучится в ту же дверь,
кто синеватых не сменил обоев —
тех самых, выбранных давным —
давно…
Я их узнала с улицы в окно.
Но этих окон праздничный уют
такой забытый свет в сознанье будит,
что верится: там добрые живут,
хорошие, приветливые люди.
Там даже дети маленькие есть
и кто-то юный и всегда влюбленный,
и только очень радостную весть
сюда теперь приносят почтальоны.
И только очень верные друзья
сюда на праздник сходятся
шумливый.
Я так хочу, чтоб кто-то был
счастливым
там, где безмерно бедствовала я.
Владейте всем, что не досталось мне,
и всем, что мною отдано войне.
Но если вдруг такой наступит день —
тишайший снег и сумерек мерцанье,
и станет жечь, нагнав меня везде,
блаженное одно воспоминанье,
и я не справлюсь с ним, и, постучав,
приду в мой дом и встану на пороге,
спрошу… ну, там спрошу: «Который
час?»
или — воды, как на войне в дороге,—
то вы приход не осуждайте мой,
ответьте мне доверьем и участьем:
ведь я пришла сюда к себе домой,
и помню все, и верю в наше счастье…
ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ(1913–1972)
Когда-нибудь, пускай предвзято,
обязан будет вспомнить свет
всех вас, рязанские Мараты
далеких дней, двадцатых лет.
Вы жили истинно и смело
под стук литавр и треск пальбы,
когда стихала и кипела
похлебка классовой борьбы.
Узнав о гибели селькора
иль об убийстве избача,
хватали вы в ночную пору
тулуп и кружку первача
и — с ходу — уезжали сами
туда, с наганами в руках.
Ох эти розвальни и сани
без колокольчика, впотьмах!
Не потаенно, не келейно —
на клубной сцене, прямо тут,
при свете лампы трехлинейной
вершились следствие и суд.
Не раз, не раз за эти годы —
на свете нет тяжельше дел! —
людей, от имени народа,
вы посылали на расстрел.
Вы с беспощадностью предельной
ломали жизнь на новый лад
в краю ячеек и молелен,
средь бескорыстья и растрат.
Не колебались вы и мало.
За ваши подвиги страна
вам — равной мерой — выдавала
выговора и ордена.
И гибли вы не в серной ванне,
не от надушенной руки.
Крещенской ночью в черной бане
вас убивали кулаки.
Вы ныне спите величаво,
уйдя от санкций и забот,
и гул забвения и славы
над вашим кладбищем плывет.
В буре электрического света
умирает юная Джульетта.
Праздничные ярусы и ложи
голосок Офелии тревожит.
В золотых и темно-синих блестках
Золушка танцует на подмостках.
Наши сестры в полутемном, зале,
мы о вас еще не написали.
В блиндажах подземных, а не в
сказке
наши жены примеряли каски.
Не в садах Перро, а на Урале
вы золою земли удобряли.
На носилках длинных под навесом
умирали русские принцессы.
Возле, в государственной печали,
тихо пулеметчики стояли,
Сняли вы бушлаты и шинели,
старенькие туфельки надели.
Мы еще оденем вас шелками,
плечи вам согреем соболями.
Мы построим вам дворцы большие,
милые красавицы России.
Мы о вас напишем сочиненья,
полные любви и удивленья.
И современники и тени
в тиши беседуют со мной.
Острее стало ощущенье
шагов Истории самой.
Она своею тьмой и светом
меня омыла и сожгла.
Все явственней ее приметы,
понятней мысли и дела.
Мне этой радости доныне
не выпадало отродясь.
И с каждым днем нерасторжимой
вся та преемственность и связь.
Как словно я мальчонка в шубке
и за тебя, родная Русь,
как бы за бабушкину юбку,
спеша и падая, держусь.
АЛЕКСАНДР ЯШИН(1913–1968)РУССКИЙ ЯЗЫК
Я люблю свой родной язык!
Он понятен для всех,
Он певуч,
Он, как русский народ, многолик,
Как держава наша, могуч.
Хочешь — песни, гимны пиши,
Хочешь — выскажи боль души.
Будто хлеб ржаной, он пахуч,
Будто плоть земная — живуч.
Для больших и для малых стран
Он на дружбу,
На братство дан.
Он язык луны и планет,
Наших спутников и ракет.
На совете
За круглым столом
Разговаривайте на нем:
Недвусмысленный и прямой,
Он подобен правде самой.
Он, как наши мечты, велик,
Животворный русский язык!
НИКОЛАЙ РЫЛЕНКОВ(1909–1969)
Куда ни посмотришь — родные,
Открытые сердцу края.
Я весь пред тобою, Россия,
Судьба моя, совесть моя.
Не ты ли меня окружила
Простором лугов и полей,
Не ты ли меня подружила
С задумчивой музой моей!
Не ты ль полновесного слова
Открыла мне все закрома…
Я знаю — за это сурово
С меня ты и спросишь сама!
Не раз к твоему придорожью
Приду я от песенных рек,
Чтоб даже нечаянной ложью
Тебя не унизить вовек.
Так спрашивай строже — отвечу
За все: за подруг и друзей,
За самую краткую встречу
С задумчивой музой моей,
За песни, которым впервые
Внимают родные края…
Я весь пред тобою, Россия,
Судьба моя, совесть моя!
АЛЕКСАНДР ТВАРДОВСКИЙ(1910–1971)
Дорога дорог меж двумя океанами,
С тайгой за окном иль равнинами
голыми,
Как вехами, вся обозначена
кранами —
Стальными гигантского века
глаголями,
Возносят свое многотонное кружево
Они над Сибирью, их громом
разбуженной,
Сибирью, по фронту всему
атакуемой.
С ее Погорюй — Потоскуй —
Покукуями.
Встают над тылами ее необжитыми,
Что вдруг обернулись «Магнитками»
новыми,
Над стройками, в мире уже
знаменитыми,
И теми, что даже не наименованы.
Краина, что многих держав
поместительней,
Ты вся, осененная этими кранами,
Видна мне единой площадкой
строительной.
Размеченной грубо карьерами
рваными;
Вразброс котлованами и эстакадами,
Неполными новых проспектов
порядками,
Посадками парков, причалами,
складами,
Времянками-арками и
танцплощадками.
В места, по прозванью, не столь
отдаленные,
Хотя бы лежали за дальними далями,
И нынче еще не весьма утепленные
Своими таежными
теплоцентралям и, —
В места, что под завтрашний день
застолбованы,
Вступает народ, богатырь
небалованный.
Ему — что солдату на фронте — не
в новости
Жары и морозы железной суровости,
Приварок, в частушках недаром
прославленный,
И хлеб, тягачами на место
доставленный.
Не стать привыкать — за привалами
редкими
Ему продвигаться путями
неторными:
Взращен Пятилетками и
Семилетками
И целой эпохи походными нормами;
Годами труда, переменами
столькими;
Краями, для дел богатырских
привольными;
Своими большими и малыми
стройками —
В прослойку с большими и малыми
войнами.
Какие угрюмые горы с ущельями,
В снегах прогревая бивачными
дымами,
Прошел он навылет стволами —
тоннелями,
Мостами сцепив берега нелюдимые!
В какие студеные дебри суровые
Врубаясь дорог протяжейными
клиньями,
Он ввез города на колесах готовые,
К столицам своим подключив их на
линии!
Он знает про силу свою молодецкую,
Народ, под великий залог
завербованный,
Все может! И даже родную советскую