Как ни мягка постель.
Просушен валеный сапог,
Зачинена шинель.
– И то встаю. Спасибо, мать!
Наспался за троих!
Мне не придется догонять
Товарищей своих.
Хозяйка смотрит на стрелка:
«Когда ж войне конец?» —
«Определить нельзя пока, —
Ответствует боец. —
Но все же, думается мне,
Что недалек конец войне!»
Сказал солдат, и вышел он
На улицу села,
А по селу со всех сторон
Дивизия текла.
Коням на гривы падал снег,
В степи мела метель.
Вперед шел русский человек,
Ремнем стянув шинель.
Детский ботинок
Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.
Его номер по книге:
«Три тысячи двести девятый».
Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой…
Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Иль русская девочка Женя?..
Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
«Три тысячи двести девятый»?
Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги
В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежды убитых считали?
Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий…
Час расплаты пришел!
Палачей и убийц – на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.
Среди многих улик —
Этот детский ботинок с заплатой,
Снятый Гитлером с жертвы
«Три тысячи двести девятой».
Самолет
Колхозный бригадир Игнат
Поднакопил деньжат
И при покупке самолета
На заводском дворе
Вдруг повстречал Федота.
– Здорово, кум Федот!
– Здорово, кум Игнат!
И ты, видать, машину покупаешь?
– Да я-то уж купил! А ты чему не рад?
Чего вздыхаешь?
– Эх, куманек! – сказал в ответ Федот, —
Когда бы то была скотина,
Другой бы делу был расчет,
А то ведь как никак – машина!
Глядишь, у этой – лишний пулемет,
А та, глядишь, летает до Берлина.
Ей-ей, кружится голова.
То я уже готов купить «Пе-2»,
То выбираю «ил». Однако
Хорош-то он хорош,
Но чем он лучше «яка»?
Вот так с утра я здесь хожу,
Что взять – ума не приложу!..
– Бери хоть тот, хоть этот аппарат, —
Федоту отвечал Игнат.
– По мне хорош любой советский самолет!
Системы разные, но фрицев каждый бьет!
Мы пришли
Тяжелым снарядом расщепленный тополь
Лежит в придорожной пыли.
Советский наш город, родной Севастополь,
Ты ждал нас, и вот мы пришли.
Мы были в тяжелой и долгой разлуке,
Но свой Севастополь любя,
В жестоких сраженьях мы мстили за муки
Врагам, что терзали тебя.
Мы в грозные дни Ленинград отстояли,
В боях Сталинград обрели,
Когда мы входили в Одессу, мы знали:
Ты ждешь нас, и вот мы пришли.
Захватчиков подлых мы гнали из Крыма,
В боях не жалея себя.
Мы кровью платили, наш город любимый,
За каждый свой шаг до тебя.
Теперь мы залечим тяжелые раны,
Что немцы тебе нанесли.
И в ясные дни, и в ночные туманы
Ты ждал нас, и вот мы пришли.
Немецким снарядом расщепленный тополь
Лежит у бойцов на пути.
Ты верил в победу, ты знал, Севастополь,
Что мы не могли не прийти.
Карта
Вторые сутки город был в огне,
Нещадно день и ночь его бомбили.
Осталась в школе карта на стене —
Ушли ребята, снять ее забыли.
И сквозь окно врывался ветер к ней,
И зарево пожаров освещало
Просторы плоскогорий и морей,
Вершины гор Кавказа и Урала.
На третьи сутки, в предрассветный час,
По половицам тяжело ступая,
Вошел боец в пустой, холодный класс.
Он долгим взглядом воспаленных глаз
Смотрел на карту, что-то вспоминая.
Но вдруг, решив, он снял ее с гвоздей
И, вчетверо сложив, унес куда-то, —
Изображенье Родины своей
Спасая от захватчика-солдата.
Случилось это памятной зимой
В разрушенном, пылающем районе,
Когда бойцы под самою Москвой
В незыблемой стояли обороне.
Шел день за днем, как шел за боем бой,
И тот боец, что карту взял с собою,
Свою судьбу связал с ее судьбой,
Не расставаясь с ней на поле боя.
Когда же становились на привал,
Он, расстегнув крючки своей шинели,
В кругу друзей ту карту раскрывал,
И молча на нее бойцы смотрели.
И каждый узнавал свой край родной,
Искал свой дом: Казань, Рязань, Калугу,
Один – Баку, Алма-Ату – другой.
И так, склонившись над своей страной,
Хранить ее клялись они друг другу.
Родные очищая города,
Освобождая из-под ига села,
Солдат с боями вновь пришел туда,
Где карту он когда-то взял из школы.
И, на урок явившись как-то раз,
Один парнишка положил на парту
Откуда-то вернувшуюся в класс
Помятую, потрепанную карту.
Она осколком порвана была
От города Орла до Приднепровья,
И пятнышко темнело у Орла.
Да! Было то красноармейской кровью.
И место ей нашли ученики,
Чтоб, каждый день с понятным нетерпеньем
Переставляя красные флажки,
Идти вперед на запад, в наступленье.
Мой боец
Ты зайдешь в любую хату,
Ты заглянешь в дом любой —
Всем, чем рады и богаты,
Мы поделимся с тобой.
Потому что в наше время,
В дни войны, в суровый год,
Дверь открыта перед всеми,
Кто воюет за народ.
Кто своей солдатской кровью
Орошает корни трав
У родного Приднепровья,
У донецких переправ.
Никакое расстоянье
Между нами в этот час
Оторвать не в состояньи,
Разлучить не в силах нас.
Ты готовил пушки к бою,
Ты закапывался в снег —
В Сталинграде был с тобою
Каждый русский человек.
Ты сражался под Ростовом,
Был под Харьковом в борьбе —
Вся Россия добрым словом
Говорила о тебе.
Ты вступил на Украину,
Под Полтавой принял бой —
Шла, как мать идет за сыном,
Вся Россия за тобой.
Сколько варежек связали
В городах и на селе,
Сколько валенок сваляли —
Только был бы ты в тепле!
Сколько скопленных годами
Трудовых своих рублей
Люди честные отдали —
Только стал бы ты сильней!
Потому что горше горя
Жизнь в фашистской кабале,
Если сядут Макс и Мориц
На захваченной земле.
Землю эту, нивы эти
Всей душой своей любя,
Как бы жили мы на свете,
Если б не было тебя?!
Дни недели
В понедельник Рихард Штимме
Написал письмо в Берин:
«Чуден южный берег Крыма.
Здесь уже цветет жасмин».
Вторник начался с того,
Что позвали в штаб его.
Приказали: «Все грузить —
В Севастополь отвозить».
В среду бедный офицер
Был с утра от страха сер.
Склад взорвал, а к трем часам
Был готов взорваться сам.
Был четверг ужасным днем —
Позабыли все о нем.
Никого нельзя найти —
Все давно уже в пути.
Прибыл в пятницу пруссак
В Севастополь кое-как.
Всю дорогу шел пешком
На карачках и ползком.
Всю субботу был в поту
В Севастопольском порту.
Только связи помогли
Оторваться от земли.
В воскресенье – нет спасенья, —
Так бомбили в воскресенье.
Вышел в море пароход.
«Пронеси, майн либер готт!»
День безоблачный, чудесный.
Впереди – Констанца. Но…
В Черном море, в день воскресный
Пароход пошел на дно…
Сон в руку
Приснился Гитлеру на днях кошмарный сон,