Отогрелись мы в теплой избе.
На листочке из синей тетрадки
Я пишу, дорогая, тебе.
Я пишу, а вокруг, дорогая,
Спят бойцы на шинелях своих,
Печка топится. Лампа, мигая,
Свет спокойный бросает на них.
Снова голос твой тихий я слышу —
Он навеки мне в сердце проник:
«Как же, милый, на холод ты вышел
И забыл застегнуть воротник?»
В светлой дружбе мы жили с тобою,
Как цветы полевые росли,
И над нашей чудесной судьбою
Вдруг топор занесли.
Ничего! Мы обрубим им руки,
Ничего! Стисни зубы сильней,
Каждый миг нашей гордой разлуки
Враг оплатит нам кровью своей.
Если б только увидеть могла ты,
Как ползу я с гранатой в дыму…
Грозный счет мой открыт для расплаты,
Платят кровью враги по нему.
Не один я такой в нашей роте,
Каждый счет свой открыл именной…
И берем мы втройне при расчете
За семью, за разлуку с женой.
За страну, за сады, что шумели,
Кровью платят враги нам сполна.
Правда, волосы чуть поседели:
Что ж поделать, на то и война!
Дорогая, горжусь я тобою,
Только вспомню — и сердцу тепло.
К нам в окопы вчера, после боя,
Много разных подарков пришло.
Пулеметчики варежки взяли…
И узнал я, мой друг, не таи,
Их у детской кроватки вязали
Руки родины, руки твои.
Зимний ветер в трубе завывает.
спят бойцы — просыпаться им срок.
Печка топится, лампа мигает,
И дописан последний листок.
Я окреп для борьбы и для жизни,
И сплелось воедино во мне
Чувство родины, верность отчизне
С нежным чувством к любимой жене.
1942
Вячеслав Афанасьев
Мой дом
На стыке четырех ветров,
На берегу морском,
Среди замшелых валунов
Стоит мой старый дом.
Когда на море тишина
И лишь звенит прилив,
И на медлительных волнах
Проходят корабли, —
Тогда что может быть милей
Для глаза моряка
Далекой кровли и над ней
Бегущего дымка?
Когда ж на море, в злую ночь
Бушует вихрь и мрак,
И кораблям уже невмочь
Мотаться в бурунах, —
Тогда что может быть милей
Огня на берегу?
И лампу я для кораблей
В окне до утра жгу.
Пускай свирепствует Борей
И снег стучит в окно, —
Горит очаг мой, и гостей
Ждет доброе вино.
На стыке четырех ветров,
На берегу морском,
Среди замшелых валунов
Стоит мой старый дом.
1936
Иртыш
Река — угля черней — угрюмо
Играет с белою луной.
Косматым полчищем Кучума
Над ней камыш кипит густой.
В рябую ширь шуршит камыш
Издревле грозное: «Иртыш!» —
И, будто кольцами литыми,
Блистает лунной чешуей
И то опустит, то поднимет
На волнах панцирь золотой.
Огромным телом Ермака
Простерлась буйная река.
Железный мост, как звездный пояс,
Там отразился двойником.
Сквозь цепь огней грохочет поезд,
И дебри повторяют гром.
Летит, алмазами сверкая,
Экспресс Москва — Владивосток,
И белый пар над ним порхает,
Как бы почтовый голубок.
Прозрачным воздухом Сибири
Легко дышать. Ночь хороша!
И вижу я: над водной ширью
Встает казацкая душа.
Встает, плывет туманом сизым,
Купаясь в лунном серебре.
Ее слезами весь обрызган,
Экспресс быстрей летит к заре.
Те слезы в сердце мне упали
И закипели на глазах,
И я кричу в ночные дали:
— Спасибо за Сибирь, казак!
1941
Баллада о минере
Памяти минеров, казненных
палачами революции в бухте
Прометей в 1907 году.
В тихой бухте, меж сетей рыбачьих,
Полночь катит светлую луну.
На скале спросонья чайка плачет,
Черный краб покинул глубину.
Он заполз на камень и, недвижный,
Слился с ним, горбатый старый гном.
Море в гребни лунный жемчуг нижет,
Берег спит в молчании немом.
Тридцать лет назад, в такую ж полночь,
Здесь казнен был молодой минер.
Тридцать лет назад по этим волнам
Пробегал его прощальный взор.
Так же вольно подымалось море,
И качались мачты низких шхун,
И огонь мерцал на дальнем створе, —
Но к ногам привязан был чугун.
Может быть, непрошеные слезы
С впалых щек он смахивал с тоской.
Может быть… Но в час судьбины грозной —
Кто осудит слезы в час такой?
Знал минер, идя на подвиг славный,
Что ему за это суждено:
Заклюет орел самодержавный,
Тело бросит на морское дно.
Знал минер о том, но львиным сердцем
Перед темной силой не сробел,
Верил: правда все ж сильнее смерти, —
Красный флаг поднял на корабле!
Адмирал судил его заочно…
Чтоб и гром не смел греметь в глуши,
Голубые пламенные очи
Приказал навеки потушить.
Черный краб сидит на камне древнем…
Далеко, в просторе голубом,
В лунном свете вспыхивают гребни,
Берег спит в молчании немом.
1937
«Вслед за огненными лосями…»
Вслед за огненными лосями,
В сновиденье ль, наяву ль,
Золотые стрелы осени
Просвистели в синеву.
Просвистели, и рассветная
Вновь струится тишина.
Только издали заветная
Чья-то песня мне слышна.
Беспокойное и жгучее —
Что там в сердце, в глубине:
Или молодость кипучая
Возвращается ко мне?
Что ж, пути ей не заказаны…
Друг далекий, подходи!
Сколько слов еще не сказано,
Сколько песен впереди!
1941
«Застигнутый последней метой…»
Застигнутый последней метой
И не успев всего допеть,
Благословлю я землю эту,
Когда придется умереть.
Благословлю ее за воздух,
Дыша которым был я смел,
За светлых рек живую воду,
Где телом и душой свежел,
За поле знойное пшеницы,
За села и за города,
За наш достаток, где хранится
Зерно и моего труда;
Благословлю земли просторы,
Что жил я здесь в наш светлый век,
Любил ее моря и горы,
Как мог свободный человек,
Что здесь учился у народа
Петь песни ясной простоты
И украшать трудом природу
Во имя счастья и мечты.
1940
Всеволод Багрицкий
Простая девушка
Родилась ты, и, наверно, где-то
Ярким светом вспыхнула звезда.
И все так же двигались планеты,
Так же отъезжали поезда,
Так же разговаривали люди,
Ветры завывали у столба.
Ты не знала, будет иль не будет
У тебя счастливая судьба.
А потом пошли другие годы,
И, разгоряченная борьбой,
Ты дралась под знаменем свободы,
Новой окрыленная судьбой.
Ты ходила в кожаной тужурке
И в больших солдатских сапогах,
Ты курила в ледяной дежурке,
Раненых носила на руках.
Молодая радуга вставала
Над землею, где клубился бой.
Одиноко птица пролетала
Над твоею белой головой.
Мы тебя, как друга, хоронили,
Мы понуро шли лесной тропой.
Выросли деревья на могиле
Памятником девушке простой.
1939
«Я много лет сюда не приезжал…»
Я много лет сюда не приезжал,
Я много лет сюда не возвращался.
Здесь мальчиком я голубей гонял,
Бродил в лесу и в озере купался.
На эти сосны мне не наглядеться…
Пойти? Иль на траве прилечь?
Здесь все — мое!
Здесь проходило детство,
Которого ни спрятать, ни сберечь,
И яблоки, и свежий запах мяты,
Орешника высокие кусты,
Далекие вечерние закаты,
Знакомые деревья и цветы.
И весла надрываются я стонут,
И лодка наклоняется слегка,
А над рекой туман плывет,
и тонут
Измятые водою облака.
Деревья тянутся к простору, к солнцу,
к свету,
Еще я молодыми помню их.
Здесь все как прежде!
Только детства нету,
И нет уже товарищей моих.
1939
Георгий Баранов
В бой
Над полями дым повис…
Погляди, дружище:
Нажимает машинист —
Только ветер свищет.
Развеселый паровоз
Наматывает прытко
На катушки колес
Две вощеных нитки.
Нашей радости назло
Эти нити ловко,