едно-голубые глаза — и — вышла.
Вообразите, хотя вы и воображения и лишены —
не для жены — тут у вас — сколько хочешь
воображения —
что, вообще говоря — не так уж и плохо —
замечательно — но — вообразите,
вот сад, не такой, не нескучный, хотя — он-то
и самый скучный,
все.
Я бы хотел поставить тут — здесь — точку — но
в одиночку
сложно
милая
(вовсе не милая — так, переспать,
хотя я — так — только спьяну, да и то).
Но — милая — все равно —
руки, ноги — по дороге.
Все же, вы знаете, неохота — чтобы какая-то, скажем, морская пехота, или — земная — вот ваш удел. Не завидую я женам старших лейтенантов, капитанов, майоров и даже генералов, — горжусь, — но — стихи — не о том.
За кронверком — на повороте
есть дом
Там вы живете
Вдвоем, втроем.
Мне — все равно —
За кронверком — на повороте,
Вот — за аптекой поворот,
За кронверком, на повороте —
Мой друг — живет.
Вот тут бы матом, милый мой,
вот тут бы матом,
Но — мат — словосочетания — это —
не ваши слова и не мои,
Но — вот все из но, хотя точку тут,
Как ставили былые классики — нельзя —
А надо сказать — в рифму:
любимая, все мостовые…
Скучно.
Спи, моя красавица, сладко спи.
Кто все умеет, тот ничего не умеет.
Если он так говорит.
Кто опытен — если он так говорит — так он не только болен — плохо ему — бывает, — но — но — то — ты бог? — из-за, из-за?
Я вечен.
Так он сказал. Так.
Бог.
Бог его знает.
Врет он все, врет, честное слово, врет, врет, вранье, вранье, вранье и 567 раз — вранье — можно 892 — вранье — все врет — бог творец — из шашлычной.
Я уж не знаю — на каком языке…
На любом.
— Историю — на нашем языке — и то уж — смутно…
— Жалко — говорит мне шоколадница Лиотара, нравящаяся во времена и народы.
— Вы-то хотя бы знаете?
— Чего?
— Как вас зовут?
— Без имени. Шоколадница.
— Вы бы поднос отложили.
— Чем могу служить?
— Милая моя (не моя), ничем.
— А господин?..
— Предупрежден.
— Вот так.
— Вот так.
— Тогда — мне — переодеться.
— Да вы что? Утро?
— Вот — утром.
— Где мне подождать??
— Возьмите карету — раз уж господин.
— Повинуюсь. Ох. Как вас зовут? — крикнул я вслед убегающей — она засмеялась.
Мы ехали — в неизвестность.
— Вот вы даму пригласили — это она щебетала — с утра.
— Что вы там, на подносе, несли?
(читатель, она была прекрасна, прекрасна, — вообрази — каждый по-своему. Но — сидела — слева женщина в кружевах, бело-розовая, причесанная — с утра — в темном бархате.)
1 г.
го-оо-о-ооо
Г — 2 — 44–67,
В — 8 — 00–90.
А — 8 — 55 — 666
добавочный
все звонят по телефону —
потому что нужен он.
Автор.
Я знаю, как стары стихи про телефон — но — вот —
от станции Мары до горы Афона (за рифму —) протянут
телефон, а если не протянут. То значит его тянут…
Бесполезность телефонных разговоров общеизвестна.
Только скорую помощь можно позвать. Да и то.
Но.
О чем?
Вон птички поют.
Вон этих птичек, вон.
— Водевиль, — сказали.
…спала, милая, спала, дорогая,
уже ото всех бед оправившись — спала — не забывай
ее, читатель,
а— то —
Вставай, страна огромная, вставай на
смертный бой, с фашистской силой темною
с проклятою ордой — пусть ярость благородная
— …пусть ярость.
…но.
…Играй, Адель, не знай печали!
…Адель? — Аня — Аля — играй.
Привычно.
…Найдется из любящих кто-нибудь?
…А ну, вас.
(Человек, бросившийся с Крымского моста.
Об лед — зимой.)
Беспечально мне — поскольку —
…В прорубь.
…Больно.
…Кепки скинем.
И пусть скинут свои беретики, свои шапочки, шляпочки, все головные уборы, — ежели нет их — пусть поклонятся —
…А ну вас, — а ну.
К сожалению, он, утопленник, был неправ.
Об лед.
Проще дома.
А эта показуха всеобщая. Ну, тут уж знаете, Минута молчания.
Не больше.
А что дальше.
Жалко.
Жалко.
Жалко.
И не жаль.
Свидание.
Пробираясь вдоль калитки…
Засыплет снег дороги, завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги — за дверью — ты
стоишь. Одна, в пальто осеннем, без шляпы,
без галош, ты борешься с волнением и мокрый снег жуешь.
А кто мы и откуда, когда от этих лет — остались пересуды — а нас на свете нет.
…Но — Адель! — призыв, приказ, напоминание — не знай печали — сама опечалишься, что, конечно, неизбежно, то детям, Адель, передай — чтоб не печалились.
…Ибо — хариты, лель — кто они такие — понятия не имею — но, видимо, достойные люди венчали — позже — а вначале — и колыбель твою качали! — достойные люди.
Играй, Адель!
— Бог с ней, — сказал я.
— А вот и Терешкова летит! — сказала Марина, и Терешкова, видя нас, пролетающих рядышком, передавая приветы народам Азии и Европы, заметила — на лету — что мы — пролетаем — и из своего метеоритно непробиваемого и защищенного ото всех несчастий иллюминатора — помахала нам рукой — в перчатке.
— Ее Валей зовут?
— Валей.
— Сколько лет?
— Не знаю. Лет 25.
— Ох, зачем?
— Ну, нельзя женщин запускать, непозволительно. Она замужем?
— Не знаю. Откуда я знаю? Вы, Марина, преувеличиваете мою информацию относительно той жизни.
— Вам не холодно?
— Не то слово.
— Сейчас, сейчас.
Марина сделала решительный разворот, вернее, остановилась и — помахав рукой — позвала пролетающий рядом предмет, яркий — под солнышком, — ибо мы входили в утро. То был очередной искусственный спутник — но — Марина знала, что делала! — гениальная женщина — спутник не с приборами — с собачками, мышками и кошками, и бабочками и водорослями — всего не разобрать в подробностях.
— Тепло? — спросила Марина.
— Тесновато.
— Вы еще не справедливы.
— Да нет, спасибо.
— А собачки — милые.
— Ничего — я пристраивался, едва от замерзания отходя.
— Володя чудесно все о них написал — помните — тут у булочной, одна — сплошная плешь — из себя — и то готов отдать печенку…
вот уж не знаю какая, серьезно — ибо мы отбросили театр, когда, вы знаете, раскланиваются,
тут — без поклонов.
Публика может выходить.
Мольер умер в театре.
Жаль.
Инфаркт?
Но неочевидно.
— Несомненно, — сказал самый главный человек по инфарктам. Как человек добросовестный — он спросил — как? — во сколько лет? — и —
тишина, молчание, плеск волны, вечер, бледно-розовый —
абвгд.
Упресече,
постарайтесь, постарайтесь,
пересечь.
абвгд — а— б— в— г— д.
Эта река — река — пересечения — очень красивая — дело было летом — пасека — ну — с утра побрился и — три яхты купил — вместо галстука — а— та — бедная Лиза — все у аптеки, а та, в электричке, уже.
Московское время 14 часов.
— В анабиоз,
— конечно.
— на сколько лет?
— ……….
— Ну?
— ……….
— Прямо.
— Ни в коем случае.
В штопор — совершенно сознательно летит Костя Арцеулов, друг мой.
Самолет — не беленький-беленький — а старенький-старенький в штопор.
Штопор. Штопорт.
Мало кто видел, как…, вертясь. Падают,
все впоссовиях.
И негрл оги — сообразят,
быстро.
Разговор, не долгий,
№ — в шт.
— Но зачем?
Спасатели откачивали бедную Лизу, Машу, Валю, Катю,
но — Лизу — в конечном ее результате.
Зрелище — откачивания — опустим. Если читатель не видел — лучше и не смотреть. Таково мое твердое мнение. Старичок — упорный был старичок — не уходил. На песке.
— Зачем?
— Вот что…
— Если ругаться станете, лучше уж ударьте.
— Вы что, Карамзин?
— Да.
— Простите.
— Зачем?
Спасатели откачивали Лизу, возвращая ее к жизни, старались изо всех сил, переворачивали, приподнимали.
— Чтоб жила.
— О, это не ответ.
— Чтоб жила.
— Я вас не понимаю.
— А я вас понимаю.
— Мне кажется…
Тут Карамзин заговорил на свой лад, а мне было важнее иное — как там — с Лизой, как там — на песке —
вот уже села, вот уже покачивается голова, вот уже плечи под белым платьицем дрожат, вот уже зевает, вот уже волосы — женщина! — рукою поправляет, вот уже — упала навзничь.
— Вот что вы наделали — говорю я — лишь бы что сказать.
— Я удаляюсь, ибо…
— Нет, вы уж не удаляйтесь.
— Тогда — удалюсь. Зрелище это мне омерзительно. Лиза снова приподнялась, поддерживаемая мощными руками, локтями, приподнялась — приоткрыла свои бледно-голубые глаза — и — стала извиняться за совершенный поступок.
Аве, Маруся.
Мария.
Чтоб не ерничать, ибо, —
Аве — что такое — Аве? — мало кто знает — не то во здравие, не то — за упокой, — аве — а — в — е.
…а бедная Лиза неслась к пруду. За ней бежали: Марина, Аня (быстрее всех) и я. К сожалению, а может быть, к счастью, все на свете повторимо — и — неповторимо — повторимо — бежит эта бедная Лиза — снова — в пруд — из-за — имени не знаю, но вряд ли что как у Карамзина — в общем, чтоб покороче — бежит — очень хорошо бежит, как бегунша со стажем.