ВОСКРЕСНЫЙ ВЫПУСК
Куплю газетку.
Узнаю,
кстати,
кого ухлопали
нынче ночью…
Они в киосках,
будто на старте, —
три килограмма
дразнящей
нови.
Три килограмма
шрифтов и краски.
Три килограмма
вчерашней страсти.
Дают навынос.
Берут на выброс…
Куплю газетку.
Воскресный
выпуск…
На всю страницу
цветное
фото.
Смотрите, люди!
Платите
деньги.
"Скандал в Сайгоне!"
"Приём у Форда!"
"Пресс-конференция
президента…"
Покажут перья
своё искусство.
Огня прибавят.
Гнильцу
подпудрят…
И даже если
не будет
вкусно,
то горячо
непременно будет!
Идёте
мимо?
Остановитесь!
Смешна
потеря
в бюджете
вашем.
Воскресный выпуск!
Воскресный выпуск!
Три килограмма
замочных
скважин!
Такого
даром
нельзя добиться.
В домах,
наверно,
прозрачны
стены…
Смотри, народ,
на своих любимцев!
Вот их
концерты,
вот их
постели!
Вот их пижамы.
Вот их
сортиры.
Вот —
развлеченья,
а вот —
привычки…
"Ушёл любовник
от кинодивы!"
"Племянник шаха
сбежал
с певичкой!.."
Любые тайны
газета
выдаст.
Намёков —
масса.
Картинок —
бездна…
Воскресный выпуск,
воскресный
выпуск —
три килограмма
сплошного
перца!
Три килограмма
пикантной клюквы.
От факта к факту.
От даты к дате.
Не сомневайтесь!
Откройте
клювы.
Мы
разжевали.
А вы
глотайте!
ВОЕННЫЕ МЕМУАРЫ
Перечитываю мемуары,
наступившее утро кляня…
Адмиралы и генералы
за собою
ведут меня.
И под жесткою их командой
в простирающемся огне
я иду
по такой громадной
и такой протяжной
войне.
От июня —
опять к июню,
От Днепра —
и снова к Днепру
я ползу,
летаю,
воюю,
всё, что отдал,
назад беру.
Только где б я ни шёл и ни плавал —
в Заполярье,
в Крыму,
у Двины, —
я всегда нахожусь
на главном —
самом главном фронте войны!
Надо мною —
дымные хмары,
я ни в чём судьбу не виню…
Перечитываю мемуары.
Писем жду.
Друзей хороню.
По просёлкам мотаюсь в джипе.
В самолёте связном горю.
Признаю
чужие ошибки.
И о собственных
говорю.
Контратаки
и контрудары,
артналёты
и встречный бой…
Перечитываю мемуары.
Год за годом.
Судьбу за судьбой.
Марши,
фланговые охваты.
Жизнь, помноженная на войну…
Если авторы суховаты,
я прощаю им эту вину.
Было больше у них
не писательского,
а солдатского мастерства.
Оттого и Отчизна
жива.
И нужны ли ещё
доказательства?
Взял билет до станции
Взял билет до станции
Первая любовь.
Взял его негаданно.
Шутя.
Невзначай.
Не было попутчиков.
Был дым голубой.
Сигареты кислые.
И крепкий чай.
А ещё шаталась
монотонная мгла.
А ещё задумчиво
гудел паровоз…
Там, на этой станции,
вершина была.
Тёплая вершина.
До самых звёзд.
Ты её по имени сейчас не зови,
хоть она осталась —
лицом на зарю…
Встал я у подножия
Первой любви.
Пусть не поднимусь уже —
так посмотрю.
Потянулся к камню
раскалённой рукой.
Голову закинул,
торопясь и дрожа…
А вершины вроде бы
и нет
никакой.
А она,
оказывается,
в пол-этажа…
Погоди!
Но, может быть,
память слаба?..
Снег слетает мудро.
Широко.
Тяжело.
В слове
буквы смёрзлись.
Во фразе —
слова…
Ах, как замело всё!
Как замело!..
И летел из прошлого
поезд слепой.
Будто в долгий обморок,
в метели
нырял…
Есть такая станция —
Первая любовь.
Там темно и холодно.
Я проверял.
В СОРОК ЧЕТВЕРТОМ
Везёт
на фронт
мальчика
товарищ военный врач.
Мама моя,
мамочка,
не гладь меня,
не плачь!
На мне военная форма —
не гладь меня при других!
На мне военная форма,
на мне
твои сапоги.
Не плачь!
Мне уже двенадцать,
я взрослый
почти…
Двоятся,
двоятся,
двоятся
рельсовые пути.
В кармане моём документы —
печать войсковая строга.
В кармане моём документы,
по которым
я — сын полка.
Прославленного,
гвардейского,
проверенного в огне.
Я еду на фронт.
Я надеюсь,
что браунинг выдадут мне.
Что я в атаке
не струшу,
что время моё пришло…
Завидев меня,
старухи
охают тяжело:
"Сыночек…
Солдатик маленький…
Вот ведь
настали дни…"
Мама моя,
мамочка!
Скорей им всё объясни!
Скажи,
чего это ради
они надо мной ревут?
Зачем
они меня гладят?
Зачем сыночком
зовут?
И что-то шепчут невнятно,
и тёмный суют калач…
Россия моя,
не надо!
Не гладь меня!
И не плачь!
Не гладь меня!
Я просто
будущий сын полка.
И никакого геройства
я не совершил
пока!
И даже тебе не ясно,
что у меня впереди…
Двоятся,
двоятся,
двоятся
рельсовые пути.
Поезд идёт размеренно,
раскачиваясь нелепо, —
длинный
и очень медленный
как очередь
за хлебом…
В РИМЕ
Скажи мне,
что ты меня
любишь…
Чуть живы
дотошные люди.
Мы рано встаём,
озабоченно-неисправимы,
как будто
сдаём
историю
древнего
Рима.
Ворочаем
тёмные камни
его Колизея,
на прочее
проникновенно глазея.
Листаем
все площади Рима,
все улицы…
Устали
от этой возвышенной
участи.
Мы сами
старинны.
Мы всех Колизеев
старинней.
Мы —
в Риме.
Но я вам сейчас —
не о Риме…
Мы рано встаём,
и заботами
каждый
напичкан.
Живём,
будто сами
учебники пишем.
Где ветер
кочевий
врывается
в отблеск надежды…
Мы пишем
учебник.
Готовьте шпаргалки,
студенты!
А лучше поспорьте
с любою страницей,
как с догмой.
Ведь вам это
после
продолжить.
Навечно продолжить!..
Пусть учатся
колкие люди,
идущие
следом,
всем улицам,
всем громыханьем
и лепетам.
Востокам и западам,
молчаниям