Разве долгий подвиг —
шофёрский риск —
ничего
не стоит?!
А колдобины
на ежедневном пути, —
(чуть расслабишься —
треснет шея)…
А сама невозможность
проехать,
пройти?!
Разве это —
дешевле?!
Не хочу, торопясь,
предвещать закон,
сгоряча
городить напраслину.
Но в Державе такой,
в Государстве таком
бездорожье —
уже безнравственно!
Это — факт!
И дело не в чьей-то
молве.
Я
намеренно не стихаю…
Не ищите поэзии
в данной главе!
Не считайте её
стихами!..
Не стихи
пишу —
хриплым криком
кричу.
Не себе
прошу —
для Отчизны
хочу.
Для неё —
океанами стиснутой,
драгоценной,
одной,
единственной!
Для которой мы трудимся
столько лет,
для которой
поём и печалимся…
Недоступного нет,
невозможного нет,
если только миром
навалимся!
Если только — с сердцем,
с умом,
с душой…
И Дорога наша
сквозь время,
та,
которая пишется
с буквы большой
станет
к нашим потомкам
добрее!..
Всей наивностью
этих спешащих строк,
всею ширью Земли,
всею далью
я мечтаю
о пятилетке дорог, —
самой трудной мечтой
мечтаю…
За такое
можно отдать и жизнь,
если это приблизит
сроки…
А сегодня, по-моему,
коммунизм
есть
Советская власть
плюс дороги!
Шаги
Небо тёмное
без берегов.
На стене
имена горят…
Двести десять
парадных
шагов!
Словно это и впрямь —
парад!
Необъявленный,
странный,
ночной!..
Вижу:
выстроились войска,
озарённые
круглой луной,
продирающейся
сквозь облака…
Я друзей отца
узнаю, —
вон они вдалеке стоят…
Впереди —
в суровом строю —
сводный полк
Неизвестных солдат!..
Все
пришли в эту ночь
сюда
отовсюду,
где шла война:
с ноздреватого
невского льда,
из-под Бреста
и Бородина!
С Даугавы,
с Дона,
с Днепра,
кто — на лошади,
кто — пешком…
И безмолвным громом
"Ура-а!.."
перекатывается
над полком!..
Мне тревожно,
холодно мне.
Ветер скорби
хлещет в ушах.
В потрясающей
тишине
государственный
слышен
шаг!
И слова команды
слышны.
В небе
грустные марши
парят…
Появляются
из стены
принимающие
парад.
Командармы
далёких дней,
чашу
выпившие до дна.
Застывают
возле камней,
там, где выбиты
их имена…
И молчат они.
И глядят.
Будто верят,
что скоро,
в ночи
к ним из молодости
прилетят
бесшабашные трубачи!..
Вспоминают
бойцов своих.
Снова чуют
цокот
подков…
Невесомые
руки их —
у невидимых
козырьков.
Война
Было Училище.
Форма — на вырост
Стрельбы с утра.
Строевая — зазря.
Полугодичный
ускоренный выпуск.
И на петлице —
два кубаря…
Шёл эшелон
по протяжной
России,
шёл на войну
сквозь мельканье берёз
"Мы разобьём их!.."
"Мы их осилим!.."
"Мы им докажем!.." —
гудел паровоз.
Станции
как новгородское вече.
Мир,
где клокочет людская беда.
Шёл эшелон.
А навстречу,
навстречу —
лишь
санитарные поезда…
В глотку не лезла
горячая каша.
Полночь
была, как курок,
взведена…
"Мы разобьём их!.."
"Мы им докажем!.."
"Мы их осилим!.." —
шептал лейтенант.
В тамбуре,
Маясь на стрелках гремящих,
весь продуваемый
сквозняком,
он по дороге взрослел —
этот мальчик —
тонкая шея,
уши торчком…
Только во сне,
оккупировав полку
в осатанелом
табачном дыму,
он забывал обо всём
ненадолго.
И улыбался.
Снилось ему
что-то распахнутое
и голубое.
Небо,
а может,
морская волна…
"Танки!!."
И сразу истошное:
"К бою-у!.."
Так они встретились:
Он
и Война…
…Воздух наполнился громом,
гуденьем.
Мир был изломан,
был искажён…
Это
казалось ошибкой,
виденьем,
странным,
чудовищным миражом…
Только виденье
не проходило:
следом за танками
у моста
пыльные парни
в серых мундирах
шли
и стреляли от живота!..
Дыбились шпалы!
Насыпь качалась!
Кроме пожара,
Не видно ни зги!
Будто бы это планета
кончалась
там,
где сейчас наступали
враги!
Будто её становилось
всё меньше!..
Ёжась
от близких разрывов гранат, —
чёрный,
растерянный,
онемевший, —
в жёстком кювете
лежал лейтенант.
Мальчик
лежал посредине России,
всех её пашен,
дорог
и осин…
Что же ты, взводный?!
"Докажем!.."
"Осилим!.."
Вот он —
фашист!
Докажи.
И осиль.
Вот он —
фашист!
Оголтело и мощно
воет
его знаменитая
сталь…
Знаю,
что это почти невозможно!
Знаю, что страшно!
И всё-таки
встань!
Встань,
лейтенант!..
Слышишь,
просят об этом,
вновь возникая
из небытия,
дом твой,
пронизанный солнечным светом,
Город.
Отечество.
Мама твоя…
Встань, лейтенант!
Заклинают просторы,
птицы и звери,
снега и цветы.
Нежная
просит
девчонка,
с которой
так и не смог познакомиться
ты!
Просит
далёкая средняя школа,
ставшая госпиталем
с сентября.
Встань!
Чемпионы двора по футболу
просят тебя —
своего вратаря!
Просит
высокая звёздная россыпь,
горы,
излучина каждой реки!..
Маршал
приказывает
и просит:
"Встань, лейтенант!
Постарайся!
Смоги…"
Глядя значительно и сурово,
Вместе с землёю и морем
скорбя,
просит об этом
крейсер "Аврора"!
Тельман
об этом просит
тебя!
Просят деревни,
пропахшие гарью.
Солнце,
как колокол,
в небе гудит!
Просит из будущего
Гагарин!
Ты
не поднимешься —
он
не взлетит…
Просят
твои нерождённые дети.
Просит история…
И тогда
встал
лейтенант.
И шагнул по планете,
выкрикнув не по уставу:
"Айда!!."
Встал
и пошёл на врага,
как вслепую.
(Сразу же сделалась влажной
спина.)
Встал лейтенант!..
И наткнулся
на пулю.
Большую и твёрдую,
как стена…
Вздрогнул он,
будто от зимнего ветра.
Падал он медленно,
как нараспев.
Падал он долго…
Упал он
мгновенно.
Он даже выстрелить
не успел!
И для него наступила
сплошная
и бесконечная тишина…
Чем этот бой завершился —
не знаю.
Знаю,
чем кончилась
эта война!..
Ждёт он меня
за чертой неизбежной.
Он мне мерещится
ночью и днём —
худенький мальчик,
всего-то успевший
встать
под огнём
и шагнуть
под огнём!..