В несколько дней стихотворение «Смерть Поэта» в сотнях списков разошлось, по Петербургу. С болью в сердце читали его все, кому дорог был Пушкин.
Стихотворение было доставлено царю Николаю I с надписью: «Воззвание к революции». Лермонтов был арестован. Его поместили, как офицера, в здании Главного штаба, в комнате верхнего этажа. За дверью по коридору шагал часовой; за окнами выла метель. Лермонтову запрещено было давать карандаш и бумагу. Тогда он попросил слугу, который носил ему из дому обед, заворачивать хлеб в серую бумагу и на этих клочках бумаги написал несколько стихотворений, и среди них «Узника».
Вскоре после ареста последовал приказ: «Корнета Лермонтова перевести в Нижегородский драгунский полк тем же чином». Казалось, что приказ милостив. Но Нижегородский полк стоял в то время на Кавказе, где шла война с горцами. Лермонтова посылали под пули горцев в надежде навсегда избавиться от беспокойного поэта.
Лермонтов знал, что поступил так, как должен был поступить. Недаром в стихотворении «Кинжал», написанном немного позднее, он говорил:
Да, я не изменюсь и буду твёрд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный…
Когда после долгих дней пути Лермонтов увидел снеговые горы Кавказа, когда потом бродил по аулам, сидел вечером где-нибудь у сакли или, одетый по- черкесски, с ружьём за плечами, ездил верхом по горам, он чувствовал себя почти счастливым.
Во время своих странствований Лермонтов наблюдал жизнь горцев, записывал народные песни, сказки, предания. Здесь записал он сказку, которую вы все, конечно, читали, о смелом, свободном страннике — поэте Ашик-Керибе. Эту сказку рассказывали много-много лет назад, рассказывают и теперь на грузинском, армянском, азербайджанском и других языках. А Лермонтов чудесно пересказал её по-русски.
Ещё в Петербурге Лермонтов начал писать «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» и теперь, на Кавказе, кончил её. Герой песни, Степан Калашников, человек сильный, гордый, защищая свою честь, убивает царского опричника и идёт на злую казнь спокойно, с достоинством. Он похож на героя русских былин, и вся песня проникнута русским народным духом. И в старинных преданиях Кавказа, и в русских народных песнях, сказках, былинах Лермонтова всегда привлекали образы смелых, мужественных людей.
Но всей душой ненавидел он предателей и, трусов, людей, которые не знают счастья любви к родине, не дорожат её славой. И, может быть, тогда же, на Кавказе, слышал он горскую легенду о трусливом Гаруне и потом написал о нём поэму «Беглец». Гарун позорно бежал с поля битвы; он вернулся домой один. По обычаю кавказских горцев, он должен был унести с поля сражения тела погибших родных, товарищей. Он не сделал этого; он совершил гнусный поступок и не имеет права ни на нежность девушки, ни на дружбу товарищей, ни на любовь матери.
Молчи, молчи! гяур лукавой,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
Твоим стыдом, беглец свободы,
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус — и мне не сын!.. —
говорит ему мать. И, отвергнутый всеми, Гарун покончил с собой — ему нет места в родной стране.
В ссылке Лермонтов много рисовал, писал красками, написал автопортрет, на котором изобразил себя в черкеске, с наброшенной на плечи буркой. Лермонтов был талантливым художником. Сохранилось много его рисунков, акварелей.
С картины Лермонтова «Воспоминание о Кавказе».
В январе 1838 года Лермонтов был возвращён из ссылки. Всё чаще думал он теперь о том, чтобы оставить военную службу и посвятить себя целиком литературе. У него появились новые знакомые — писатели, музыканты, учёные; он встречался с поэтом Василием Андреевичем Жуковским, с Крыловым, с великим художником Брюлловым… Все они высоко ценили стихи Лермонтова, гордились им, видели в нём большого поэта — преемника Пушкина.
К этому времени у Лермонтова уже было написано больше трёхсот стихотворений, много поэм, несколько драм и он заканчивал свой большой роман в прозе «Герой нашего времени». Смелые, обличительные его стихи становились всё более опасными для царского правительства; оно преследовало Лермонтова так же, как Пушкина, и снова позаботилось о том, чтобы убрать неугодного поэта.
Весной 1840 года. Лермонтов был во второй раз сослан на Кавказ.
В последний вечер перед отъездом собрались друзья Лермонтова. Все были встревожены и опечалены. Лермонтов стоял у окна, смотрел на весеннее петербургское небо и прочёл своё новое стихотворение «Тучи», может быть только что написанное.
Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто, как я же, изгнанники,
С милого севера в сторону южную… —
писал он, сравнивая свою судьбу с «вечными странниками» — тучами.
В октябре 1840 года, пока Лермонтов был в ссылке, в Петербурге вышел первый сборник его стихотворений. Подготовляя книгу к печати, он отобрал всего двадцать шесть стихотворений. Даже такое прекрасное стихотворение, как «Парус», он не включил в сборник, потому что считал его недостаточно хорошим. К себе Лермонтов был всегда очень требователен: часто уничтожал стихи, не прочитав их никому, часто, сомневался в себе, в своём таланте. Над некоторыми своими произведениями Лермонтов работал долго, упорно. Поэму «Демон», например, он начал писать в четырнадцать лет и работал над ней до конца жизни. Но иногда, в минуту вдохновения, на каком-нибудь клочке бумаги, почти без помарок, писал он такие стихи, как «Тучи», «Казачья колыбельная песня» и другие. Рассказывают, что как-то во время второй ссылки заехал он в казачью станицу и остановился в одной хате. Хозяйка укладывала спать ребёнка и пела грустную песню о сыне, которого ожидает в будущем жизнь, полная тревог и опасностей. Лермонтов слушал песню, а потом тут же набросал свою «Казачью колыбельную песню», которая скоро стала, так же как «Воздушный корабль», «Бородино» и некоторые другие стихи Лермонтова, народной песней.
В начале 1841 года бабушка, которая была уже очень стара, выхлопотала внуку разрешение приехать в Петербург для свидания с ней. Лермонтов был уже знаменитым поэтом; стихи его расходились в списках, печатались в журналах, их читали по всей России. Слава его росла; все лучшие, передовые люди России, все те, кому дорога была родная страна, понимали, какой великий поэт Лермонтов, с нетерпением ждали каждое новое его стихотворение. А Лермонтов никогда ещё не чувствовал такого прилива творческих сил, как в этот приезд. Он рассказывал друзьям о новых литературных замыслах; много писал. В апреле в одном из журналов появилось стихотворение Лермонтова «Родина». Казалось, он вложил в него всю силу своей страстной любви к родине, к той родине, где в печальных деревнях, в избах, крытых соломой, жил и томился в неволе родной народ.
В Петербурге Лермонтов пробыл всего несколько месяцев — ему приказано было в 48 часов покинуть столицу. Он снова уезжал на Кавказ, и снова друзья провожали его. Прощаясь с Лермонтовым, один из друзей подарил ему записную книгу и на первой её странице написал: «Поэту Лермонтову даётся сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил мне её сам и всю исписанную».
В этой записной книге остались последние тревожные и печальные стихи поэта: «Выхожу один я на дорогу», «Утёс», «Дубовый листок»… Как Дубовый листок, оторванный бурей от родимой ветки, нигде не нашёл себе приюта, так нигде не находил себе «приюта» затравленный царским правительством поэт Лермонтов.
Возвратить книгу самому Лермонтову не пришлось — он был, так же как Пушкин, убит на дуэли.
Лермонтова вызвал на дуэль бывший товарищ по юнкерской школе Мартынов, человек пустой и ничтожный. Нашлись люди, которые постарались разжечь в нём злобу против Лермонтова, внушить, что Лермонтов издевается над ним. Эти люди знали, что смерть поэта Лермонтова будет угодна царскому правительству.
Дуэль состоялась недалеко от Пятигорска, у подножия горы Машук. Был вечер. Чёрная грозовая туча поднималась над горой. Секунданты подали противникам знак сходиться. Лермонтов стоял спокойно, подняв пистолет дулом вверх, — он не хотел стрелять. Мартынов быстро подошёл к барьеру, прицелился, выстрелил. Лермонтов был убит.
Это было 15 июля 1841 года.
* * *(отрывок из поэмы «Сашка»)
Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,
Как русский, — сильно, пламенно и нежно!
Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Напрасно думал чуждый властелин[1]
С тобой, столетним русским великаном,
Помериться главою и обманом
Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
Тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!
Вселенная замолкла… Величавый,
Один ты жив, наследник нашей славы.
Бородино
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спалённая пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, ещё какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы.
Мы долго молча отступали.
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»