Земные сны… Я знаю наяву,
что в этом мире навсегда, что бренно.
В разгаре ночь. Я празднично живу —
две жизни, две судьбы одновременно.
1969
" Азия! "
Азия!
Звёзды твои
страшной своей красотою
путали мысли мои
в час приближенья к покою.
В мертвенном Млечном огне
плыли вершины Алтая,
и приходили ко мне
строки,
меня потрясая.
От голубого огня
плавились тёмные дали…
Сколько прозрений меня
в эти часы окружали!
И уплывали к утру…
Думаю,
что и поныне
кружат они на ветру
где-нибудь в Чуйской долине.
1969
" Этот город никак не уснёт, "
Этот город никак не уснёт,
не приляжет, не угомонится.
То на стыках трамвай громыхнёт,
то машина со свистом промчится.
Этот мир не смирится никак:
то и дело несутся из мрака
и опять исчезают во мрак
то гитара, то песня, то драка.
Отступает дневная жара,
но от мыслей о жизни не спится, —
как-нибудь дотянуть до утра,
как-нибудь до рассвета забыться.
До мгновенья, когда в небесах
тонкой лентой сверкнёт позолота,
чтобы высветить в милых чертах
беззащитное, детское что-то…
1968
" Когда светила на небо взошли — "
Когда светила на небо взошли —
созвездья Скорпиона или Девы,
мы свой костёр под дубом разожгли,
и пламя зашумело, загудело.
И вдруг перемигнулись два огня —
небесный пламень, недоступный, вечный,
и огонёк, что около меня,
мой собственный, конечный, быстротечный.
Какой простор для жизни, для зверья!
Кричит ночная птица, плещет щука…
У всех судьба. У каждого своя,
и у тебя, моё ночное чудо.
Смотри, что ты наделал, золотой, —
тень от меня среди ночного мрака
качается лохматой головой
почти у края чёрного оврага.
Я упаду на землю до зари,
приснится сон, как будто бы летаешь…
А ты гори, мой маленький, гори
и радуйся, покамест не устанешь.
1968
" Не торопиться. Растянуть "
Не торопиться. Растянуть
тоску о жизни до предела.
Пускай она раздвинет грудь,
чтобы почувствовать: созрела.
Внезапно появиться там,
на старой улице, — а где же? —
где воробьёв апрельский гам,
где переплёты тёмных рам
всё те же… Неужели те же?
И неожиданно в ответ
услышать грохот ледолома,
узнать, что человека нет,
увидеть — не хватает дома.
Как пьянице, пройти, стыдясь
углов, калиток, огородов,
и вдруг понять: пропала связь,
не надо лишних разговоров.
Иди не узнанный людьми,
с сознаньем бесполезной воли,
чтоб неожиданно к любви
прибавить каплю сладкой боли.
1967
" Смирись. Люби меня таким, "
Смирись. Люби меня таким,
какой ни есть. Другим не буду.
Опять друг друга не щадим,
необходимые друг другу.
Ты женщина. Ты петь должна
у очага над колыбелью.
А мне законченность страшна,
и завершённость пахнет смертью.
Я этот запах не люблю.
Я лучше посмотрю с порога
вслед молодому журавлю:
какая вольная дорога!
А он в насмешку надо мной,
как будто бы тебе в угоду,
летит к родимому болоту,
иначе говоря — домой.
1967
" Всё не высказать, всех не обнять, "
Всё не высказать, всех не обнять,
потому-то я понял отныне, —
чтоб чужих и неблизких понять,
хоть родных надо сделать родными.
Но как будто мы любим родных!
Впрочем, любим, но странной любовью:
болен ею лишь тот, кто приник
в час прощанья хоть раз к изголовью.
Что любил? Бормотанье реки,
уходящего времени вздохи,
приближенье привычной тоски,
да касание милой руки,
да какие-то вечные строки.
Всё? Едва ли. Склоняясь ко сну,
глядя пристально в небо ночное,
вспомню всё, что ушло в глубину
и пускай остаётся в покое.
1967
" Умирающий медленный мир "
Умирающий медленный мир
нежных речек, зелёных опушек,
ты меня породил и вскормил,
научил предсказаньям кукушек.
Как спалось на весенней земле!
Рухнешь в травы и спишь на здоровье,
и летаешь, как птица, во сне,
положив кулаки в изголовье…
Четверть века — всего-то прошло,
только время ничуть не дремало, —
ты подумай, как нас обожгло,
обработало как, обтесало!
Всё случилось в назначенный срок.
Жизнь работает неутомимо,
и её огнедышащий вздох
то и дело проносится мимо.
1967
" Эти кручи, и эти поля, "
Эти кручи, и эти поля,
и грачей сумасшедшая стая,
и дорога — ну, словом, земля —
не какая-нибудь, а родная.
Неожиданно сузился мир,
так внезапно, что я растерялся.
Неожиданно сузился мир,
а недавно ещё — расширялся!
И грачи, подтверждая родство,
надо мной без умолку кричали
всё о том, что превыше всего
голос крови в минуту печали.
1967
" Я на днях случайно прочитал "
Я на днях случайно прочитал
книжку невеликого поэта.
Где-то под Ростовом он упал,
захлебнулся кровью и не встал
и не видел, как пришла победа.
Но отвага гению сродни,
но подобно смерти откровенье,
и стоит, как церковь на крови,
каждое его стихотворенье.
Вот и мне когда-нибудь упасть,
подтвердить своей судьбою строчку,
захлебнуться и поставить точку —
значит, жизнь и вправду удалась.
1964
" Не верю, чтобы подошла "
Не верю, чтобы подошла
так быстро жизнь моя к пределу!
Опять мытарствует душа
и не даёт покоя телу.
Всё гонит по свету… Куда?
Зачем я стал себе несносен?
Не может быть, не навсегда
я разлюбил весну и осень.
Не может быть! Я возвращусь
к началу, к утреннему свету,
и удивлюсь цветам и снегу,
и прежним смехом рассмеюсь!
1963
" Вдоль улиц, дождливых и ветреных, "
Вдоль улиц, дождливых и ветреных,
он плёлся —
должно быть, домой
и бремя страстей человеческих
устало влачил за собой.
Шагал, головою покачивал,
молчал, сигарету курил,
и так сам себя успокаивал,
и так сам себе говорил:
«Не мучься напрасной заботою,
разгуливай навеселе,
дыши тишиной и свободою
на этой печальной земле.
В пространствах пустынного города
спой песню о жизни своей,
чтоб песенка эта вполголоса
сливалась с шуршаньем дождей.
И что-нибудь светлое вспомнится,
и дальше пойдёшь не спеша,
не скоро ещё успокоится
твоя молодая душа».
1963
" Не то чтобы жизнь надоела, "
Не то чтобы жизнь надоела,
не то чтоб устал от неё,
но жалко весёлое тело,
счастливое тело своё,
которое плакало, пело,
дышало, как в поле трава,
и делало всё, что хотело,
и не понимало слова.
Любило до стона, до всхлипа,
до тяжести в сильной руке
плескаться, как белая рыба,
в холодной сибирской реке…
Любило простор и движенье, —
да что там, не вспомнишь всего!
И смех, и озноб, и лишенье —
всё было во власти его.
Усталость и сладкая жажда,
и ветер, и снег, и зима…
А душу нисколько не жалко —
во всём виновата сама!
1963
" Охотского моря раскаты "
Охотского моря раскаты
тревожили душу мою.
Я плавал и слушал рассказы
о жизни в туманном краю.
Как волны кого-то бросали
и кто-то в тайге умирал…
Мой друг, современный прозаик,
но это же твой матерьял!
Я слушал и думал печально,
что это не мой интерес.
Листал не спеша, машинально
страницы житейских чудес —
о судьбах отчаянных женщин,
о воле в колымской глуши…
Преступна поэзия с желчью —
а кровью — попробуй скажи!
Но всё же не сдамся, не брошу,
покамест живу и дышу,
замолкну, по жалкую прозу
я всё-таки не напишу.
1963
" Стояло полсотни домов "
Стояло полсотни домов
вдоль трассы неровным пунктиром.
И, как говорится, любовь
и холод здесь правили миром.
На стройке гудела страда,