я был не в силах вынесть
нечеловеческий закон,
его необходимость.
Не принимал я — человек —
такого возрожденья,
последний блеск, предсмертный всплеск
самоуничтоженья.
1963
ДАЛЬНИЙ ВОСТОК
Самолет пожирает пространство…
Час. Другой. Не видать ни зги,
ни деревни, ни государства,
ни огня — бесконечное царство
бездорожья, тайги и пурги.
Вы, романтики и мореманы,
алкоголики в якорях,
добровольцы и графоманы,
комсомольцы и капитаны,
вам просторно в этих краях.
Места хватит — а это значит,
можно шастать туда-сюда,
кочевать, корчевать, рыбачить
и судьбу свою переиначить,
если есть такая нужда.
Не хватает нам постоянства,
потому что версты летят,
непрожеванные пространства,
самоедство и святотатство
у России в горле сидят.
А когда эта жажда охватит —
до свиданья, родной порог!
Мне хватило, и сыну хватит,
и его когда-то окатит
околесица русских дорог.
1963
" Неестественен этот разбег, "
Неестественен этот разбег,
неестественно чувство полета,
неестественен этот рассвет
и пронзительный вой самолета.
А когда&то в калужском селе
я увидел поля и дорогу.
А когда&то по теплой земле
начинал я ходить понемногу.
И не знал, для чего облака,
умывался дождями и снегом…
И не знал, что земля велика,
и счастливым ходил человеком!
1963
" Одну и другую неделю "
Одну и другую неделю
не видно воздушных путей,
и ты предаешься безделью
среди работящих людей.
В часы предрассветных прогулок
идешь поглядеть на прилив,
покуришь и бросишь окурок
в холодный Курильский залив.
Ну что ж, ты дошел до предела,
а значит, приблизился срок —
душа для работы созрела,
пора раздувать огонек,
разжечь из печальных раздумий,
из сырости, из ничего —
высокое пламя иллюзий,
и выживешь возле него.
Слепить из морского тумана
частицу земного тепла…
А после, как это ни странно,
смеяться и делать дела.
1963
" Живем мы недолго, — давайте любить "
Живём мы недолго, — давайте любить
и радовать дружбой друг друга.
Нам незачем наши сердца холодить,
и так уж на улице вьюга!
Давайте друг другу долги возвращать,
щадить беззащитную странность,
давайте спокойно душою прощать
талантливость и бесталанность.
Ведь каждый когда-нибудь в небо глядел,
валялся в больничных палатах.
Что делать? Земля наш прекрасный удел —
и нет среди нас виноватых.
1963
" Надоело мне на скоростях "
Надоело мне на скоростях
жить, работать, спешить, улыбаться…
Транссибирская жизнь второпях, —
надоело твоё азиатство!
Ты, диктуя законы свои,
слишком долго душою владела.
А теперь — без меня поживи.
Мчись, как хочешь, — а мне надоело.
Высоко самолёты летят,
и трещат пароходные трапы,
и устало и жалко кричат
на вокзалах кормящие бабы.
Что там женщина ждёт у окна?
Что лукавит глазами чужими?
До свиданья! Ты мне не нужна,
я уже позабыл твоё имя.
Моя жизнь в середине — пора,
я далёкою родиной болен,
где стоят над водой вечера,
где туманы гуляют над полем.
Жажда странствий, я больше не твой.
Жажда скорости — что же такое?!
Ты навек расстаёшься со мной
и становишься жаждой покоя.
1963
" Не то, чтобы жизнь надоела, "
Не то, чтобы жизнь надоела,
не то, чтоб устал от нее,
но жалко весёлое тело
счастливое тело свое,
которое плакало, пело,
дышало, как в поле трава,
и делало все, что хотело
и не понимало слова.
Любило до стона, до всхлипа,
до тяжести в сильной руке
плескаться, как белая рыба,
в холодной сибирской реке.
Любило простор и движенье,
да что там — не вспомнишь всего!
И смех, и озноб, и лишенье —
все было во власти его,
усталость и сладкая жажда,
и ветер, и снег, и зима…
А душу нисколько не жалко —
во всем виновата сама!
1963
" Все забыть и опять повстречаться, "
Всё забыть и опять повстречаться,
от беды и обиды спасти,
и опомниться, и обвенчаться,
клятву старую произнести.
Чтоб священник, добряк и пропойца,
говорил про любовь и совет.
Обручальные тонкие кольца
мы подарим друг другу навек.
Ты стояла бы в свадебном платье,
и звучала негромкая речь:
— И в болезни, и в горе, и в счастье
я тебя обещаю беречь!
И опять мы с тобой молодые.
А вокруг с синевою у глаз
с потемневших окладов святые
удивляются, глядя на нас.
1963
" Церковь около обкома "
Церковь около обкома
приютилась незаконно,
словно каменный скелет,
кладка выложена крепко
ладною рукою предка,
простоит немало лет.
Переделали под клуб —
ничего не получилось,
то ли там не веселилось,
то ли был завклубом глуп.
Перестроили под склад —
кто-то вдруг проворовался,
на процессе объяснялся:
дети… трудности… оклад…
Выход вроде бы нашли —
сделали спортзал, но было
в зале холодно и сыро —
результаты не росли.
Плюнули. И с этих пор
камни выстроились в позу:
атеистам не на пользу,
верующим не в укор.
Только древняя старуха,
глядя на гробницу духа,
шепчет чьи-то имена,
помнит, как сияло злато,
как с причастья шла когда-то
красной девицей она.
1964
" Робкий мальчик с пушком на щеках "
Робкий мальчик с пушком на щеках
декламировал стихотворенья,
жадно слушал мои наставленья
о прекрасных и чистых словах.
Что-то я говорю всё не то.
Огорошить бы правдой младенца,
не жалея открытого сердца,
чтобы знал, что почём и за что.
Пусть молчит и краснеет в ответ,
пусть грустит и взрослеет до срока.
Но в глазах у младенца глубоко
затаились надежда и свет.
Всё равно ничего не поймёт,
не оценит жестоких пророчеств,
всё, что я предскажу наперёд, —
может быть, про запас заберёт
и пойдёт и стихи забормочет.
Снова ждёт меня замкнутый круг,
где друзья собрались, словно волки.
Я присяду, спрошу себе водки,
улыбнусь и задумаюсь вдруг.
1964
" Запевали всегда во хмелю, "
Запевали всегда во хмелю,
потому что не пелось иначе,
забывали свои неудачи,
попадали в свою колею.
Я любил под окном постоять
да послушать, как ропщет рябина,
как горит-догорает лучина,
а потом начинал подпевать.
Песня ширилась из&под земли,
пробивалась на свет из подвала,
там, где солнца всю жизнь не хватало,
где мои одногодки росли.
На Печору и на целину
уезжали, со мною прощались,
пропадали и вновь возвращались,
прилетали к гнезду своему.
Всех звончее из них запевал
некто Витя, приверженный к зелью, —
все о том, что покинул бы землю,
все о том, как бы в «небо злiтав…».
1964
" …И глядя на сырой щебень, "
…И глядя на сырой щебень,
на развороченные гнезда,
на размозженную сирень,
я думал: никогда не поздно
понять простую правду слов,
что если в золотом укладе
раздался мощный хруст основ,
то это будущего ради.
Ин ’ аче ’ иначе зачем
все эти роковые сдвиги,
крушенья взглядов и систем,
о чем рассказывали книги?
Но если повторится день
среди грядущего столетья
и на землю стряхнет сирень
пятиконечные соцветья
и все поймут, куда зашло
смятенье в человечьем рое,
что срок настал: добро и зло
объединились в перегное, —
то наша боль и наши сны
забудутся, как наши лица,
и в мире выше нет цены,
чем время сможет откупиться.
1964
ОЧЕНЬ ДАВНЕЕ ВОСПОМИНАНИЕ
— Собирайтесь, да поскорей! —
у крыльца застоялись кони,
ни в колхозе и ни в райкоме
не видал я таких коней.
Это кони НКВД —