Их чрезвычайно просто – из сеней
Вы попадаете в избу, перегородка
Пространство делит надвое. Две-три
Пустые бочки, лавки, и на полках
Различных штофов множество. Степенный
За стойкой целовальник, Пров Назарыч,
Известный всей округе. Панин знал
Его довольно коротко… В тот вечер
В Притынном кабаке гулял с друзьями
Из Жиздры рядчик, славящийся пеньем,
Которого Ардашева сынок
Звал tenor'ом di grazia. Войдя,
Матвей увидел рядчика стоящим
Перед большой компанией. Он пел
С какой-то залихватскою, веселой,
Простонародной удалью и страстью.
Он пел, и перед слушателем живо
Вставали сцены русской жизни – вот
над Муромцем лихая поляница
да та ли поляничища удалая
она руку заносила выше головы
опустить хотела руку ниже пояса
на бою-то смерть Илье и не написана
ай по Божьему еще ли по велению
у ней рученька в плече да застоялася
во ясных очах у ней да помутился свет
она стала у богатыря выспрашивать
ай скажи-тко ты богатырь святорусскии
тебя как-то молодца да именем зовут
звеличают удалого по отечеству?
еще старыя казак-от Илья Муромец
разгорелось его сердце богатырское
й он смахнул Илья своей да правой ручушкой
да он сшиб-то поляницу со белой груди
он скорешенько скочил на резвы ноженьки
он хватил как поляницу на косу бодру
да спустил он ю на матушку-сыру землю
да ступил он поляницы на белЫ груди
ай берет-то он Илья да свой булатный нож
а и здынул-то он ручку выше головы
опустить он хочет ручку ниже пояса
ай по Божьему еще ли по велению
права ручушка в плечи-то остоялася
в ясных очушках еще да помутился свет
тут он стал у поляничищи выспрашивать
да й скажи-тко поляница попроведай-ка
ты коёй земли скажи да ты коёй литвы
еще как-то поляничку именем зовут
удалую звеличают по отечеству?
говорила поляница й горько плакала
ты удаленький дородный добрый молодец
ай ты славныя богатырь святорусскии
когда стал ты у меня да и выспрашивать
я про то тебе ведь стану и высказывать
есть я родом из земли да из тальянскоей
у меня есть родна матушка честна вдова
да честна вдова она ведь все калачница
калачи она пекла меня воспитала
ай до полного она да ведь до возрасту
тут иметь я стала силушку великую
й отпускала меня мать да на святую Русь
поискать себе еще да родна батюшку
поотведать мне себе да роду племени
ай тут старый-от казак да Илья Муромец
он скорешенько скочил да со белой груди
ай он брал-то ю за ручушки за белые
ай он брал-то ю за перстни золоченые
он здынул-то ю со матушки-сырой земли
а становил-то он ю на резвы ноженьки
на резвЫ ножки он ставил супротив себя
целовал ю во уста он во сахарные
называл ю себе дочерью любимою
а когда я был во той земле тальянскою
три году служил у короля тальянского
да я жил тогда у той да у честной вдовы
у честной вдовы у той да у калачницы
у ней спал я на кроватке на тешвоей
да на той-то на перинке на пуховоей
у самой ли у нее да на белой груди
й они сели на добрЫх коней разъехались
да по славному раздольицу чисту полю
еще старый-от казак да Илья Муромец
он вернулся к своему да ко белу шатру
да и лег-то он тут спать и проклаждатися
а после бою он лег-то да после драки
после бою-рукопашки отдыхать.
Меж тем
все та же декорация. Но нет
Ни занавесей, ни картин на стенах.
Смеркается. Не зажигают свет.
И странные клубящиеся тени
Усугубляют чувство пустоты,
Тоски и безотчетного смятенья.
Как на продажу сложены холсты
И мебели остатки в угол дальний.
Но на рояле нотные листы
Еще белеют в полумгле печальной
Уже у боковых дверей лежат
Узлы, баулы, чемоданы. В спальню
Открыты двери настежь. Старый сад
За окнами темнеет оголенный.
За сценой глухо голоса звучат.
Купец застыл, немного удивленный,
Перед забытой в спешке на стене
Ландкартой Африки. Конторщик сонный
Увязывает ящик в стороне.
А рядом молодой лакей скучает
С подносом. Неожиданно в окне
Виденьем инфернальным возникает,
Мелькает Некто в красном домино.
И снова все тускнеет, затихает,
Смеркается. Уже почти темно.
Вот бывшая хозяйка с братом входит.
Она не плачет, но бледна. Вино
Лакей украдкой тянет. Речь заходит
О новой книге Мопассана. Брат
Насвистывает и часы заводит.
В дверях барон с акцизным говорят
О лесоводстве. В кресле дочь хозяйки
Приемная сидит, потупя взгляд.
Студент калоши ищет. В белой лайке
Эффектно выделяется рука
Штабс-капитана. Слышны крики чайки
За сценой. Входит, на помин легка,
Невестка располневшая в зеленом
Несообразном пояске. Близка
Минута расставания. С бароном
Какой-то странник шепчется. Опять
Мелькнуло Домино. Лакей со звоном
Поднос роняет. Земский врач кричать
Пытается. А беллетрист усталый
Приказывает на ночь отвязать
Собаку. Управляющий гитару
Настраивает. Гувернантка ждет
Ответа. Из передней входит старый
Лакей в высокой шляпе. Дождь идет.
Входя, помещик делает движенье
Руками, будто чистого кладет
Шара от двух бортов. А в отдаленье
Чуть слышно топоры стучат. И вновь
В окне маячит красное виденье,
Кривляется. Уже давно готов
И подан экипаж. На авансцену
Герой выходит. Двое мужиков
Выносят мебель. Разбирают стены.
Уходят, входят в полной темноте.
Все безглагольным и неизреченным
Становится внезапно. Ждут вестей.
Бледнеют. Видят знаки. Внемлют чутко.
И чают появления гостей
Неведомых, грядущих. Сладко, жутко,
Не очень трезво. Театр-варьете
Насчет цензуры отпускает шутки.
Маг чертит пентаграмму. О Христе
Болтают босяки. Кружатся маски —
Пьеро, припавший к лунной наготе,
Маркизы, арапчата. Вьется пляска
Жеманной смерти. Мчится Домино,
Взмывает алым вихрем, строит глазки,
Хохочет, кувыркается. В окно
Все новые влезают. Вот без уха
Какой-то, вот еще без глаз и ног.
Всеобщий визг и скрежет. Полыхает,
Ржет Некто в красном. Пьяный мистагог
Волхвует, бога Вакха вызывает.
И наконец, всю сцену заполняют
и лижут небо языки огня
а поляница эта удалая
ай как эта поляничища удалая
на кони она сидела призадумалась
хоть-то съездила на славну на святую Русь
так нажила я себе посмех великии
этот старыя казак да Илья Муромец
ай он назвал тую матку мою блядкою
ай он назвал поляницу меня выблядком
не спущу-ка я обиды той великоей
да убью-то в поли чистом я богатыря
подъезжала-то она да ко белу шатру
она била-то рогатиной звериноей
она била-то в Илюшин во белой шатер
улетел-то шатер белый с Ильи Муромца
Илья Муромец он спит там не пробудится
от того от крепка сна от богатырского
еще эта поляничища удалая
она бьет его рогатиной звериноей
она бьет его собака по белой груди
погодился у Ильи да крест на вороти
а и крест-то погодился полтора пуда
пробудился он от звону от крестового
ай он скинул-то свои да ясны очушки
как над верхом тым стоит ведь поляничища
бьет рогатиной звериной по белой груди
тут скочил-то как Илья он на резвЫ ноги
а схватил он поляницу за желтЫ кудри
да спустил он поляницу на сыру землю
да ступил он поляницы на праву ногу
да он дернул поляницу за леву ногу
а он надвое ее да ведь порозорвал
да он перву половинку дал серЫм волкам
а другую половинку черным воронам
а и тут-то полянице ей славу поют
ей славу поют да век по веку!
И тут очнулся я. Уже
кончался этот день.
Паскудно было на душе.
Томили хмель и лень.
Вставай, пойдем своим путем!
Не кукситься, пойдем!
Недолог путь и близок дом,
мы скоро отдохнем.
А там, на кладбище еще
шел поминальный пир.
Рекою слезы там текли
и самопальный кир.
И я действительно пошел,
куда ж я денусь тут.
И был я так же мал и зол
и нехорош ничуть.
Пылал над лесом, надо мной
закатный небосклон,
и мне вослед, бренча струной,
орал магнитофон:
В Питере жил парень-паренек – эх, паренек! —
симпатичный паренек фартовый,
крупную валюту зашибал он – и водил
девушек по кабакам портовым!
Женщин как перчатки он менял – всегда менял! —
кайфовал без горя и печали.
И шампанским в потолок стрелял – эх, стрелял! —
в ресторанах Женьку узнавали!
Был у Жени кореш-корешок – эх, корешок! —
был друган испытанный Володька,
были не разлей-вода друзья они – навек!—