тесно здесь для Каллиопы,
не влетит сюда Эрот!
Посещать дыру срамную
аонидам западло!
(Раньше задницу такую
звали «вечности жерло».)
Аллегориею этой
я хотел сказать о чем? —
Очень уж легко поэту
нынче сделаться говном.
Иль бессмысленным глистом…
Так что будь готов и зорок!
Прозревай сквозь гиблый морок!
Подтвердит любой проктолог —
выход все же есть!
Это я-то несдержан?!
Да Господь с тобой, дорогая!
Ты б послушала, как я в нощи заклинаю
демонов злобы —
«Нельзя ненавидеть!
Нельзя презирать!
Нельзя никого никогда убивать!
Даже героев рекламного ролика «Дью»,
даже создателей оного я не убью!!»
И действительно – я оставляю в живых
и тех, и других!
И всех остальных.
И это ль не ангельское долготерпение,
смирение, уничижение?
А ты говоришь…
МЕГАЛОМАНИЯ-1
Как же мне все же
себя позиционировать-то?
Может, вот этой цитатой
из «Путаницы»:
«Только заинька
Был паинька:
Не мяукал
И не хрюкал —
Под капустою лежал,
По-заячьи лопотал
И зверюшек неразумных
Уговаривал:
Кому велено чирикать —
Не мурлыкайте!
Кому велено мурлыкать —
Не чирикайте!»
Как-то нескромно…
Но, в общем-то, точно.
Так оно все и было.
НЕЗНАЙКА В СОЛНЕЧНОМ ГОРОДЕ
Сублимируючи похоть,
редуцируючи страх,
я приветствую эпоху
в резвоскачущих стихах,
в буйстве позапрошловечном
звуков сладких и молитв,
кои умиляют нынче
лишь сотрудников ИМЛИ!
Я трясу брадой седою:
здравствуй, вымя молодое,
жаль, не мне тебя сосать!
Здравствуй, классная эпоха,
где ни слова, блин, ни вздоха
ни сказать, ни описать,
ни, тем боле, услыхать!
Я поэт, сквозь мрак поэтик
от меня тебе приветик,
новый бравый мир,
сбросивший оковы Слова,
меднолобый всадник новый,
новенький кумир!
Хаксли предсказал, и то же
говорил ефрейтор Трошин
ночью на губе:
«Бросим пить, курить, ебаться,
станем спортом заниматься!»
Вау!
Ужо тебе!
Я поэт, зовусь Кибиров,
я видал таких кумиров
столько раз в гробу!
Я ведь приобык издревле
нарушать табу.
Нынче в этом нету кайфа.
В сумерках на пироскафе
уплываю.
Бульк!
И дорогою свободной,
полон думы благородной,
скок-поскок
на свой шесток.
И молчок.
Ибо впрямь настало время.
Ибо исчерпалась тема.
Ибо бремя…
ибо семя…
ибо.
ибо.
потому.
Окончается на у-у-у-у-у…
Как Акела на луну.
В АЛЬБОМ Н. Н
«Жизнь прекрасна! Смысл есть!» —
гласит мое мировоззрение!
Но мое же мироощущение
голосит – «Не про вашу честь!»
А кто из них право, а кто виновато —
без Вас не понять, незабвенная Ната.
И божество, и вдохновенье,
и жизнь, и слезы, и любовь
отправились к едрене фене,
они уж не вернутся вновь!
Хранить ли гордое терпенье,
к судьбе привычное презренье,
иль просто так претерпевать —
зависит от того, наверное,
моя ли это личная проблема
иль, не дай Бог,
всемирно-исторический процесс.
ПИНАКОТЕКА1. БРЕЙГЕЛЬ. СОРОКА НА ВИСЕЛИЦЕ
На первом плане виселица. Нынче
она вакантна. Впрочем, погляди,
как даль нежна – не подобрать сравненья.
Быть может, никого и никогда
и не повесят…
Солнце пригревает.
Крестьяне пляшут и хватают баб,
тугих и аппетитных, как колбасы.
А даль нежна, словно девичий срам
при свете утра…
Если и повесят,
то, уж конечно, поделом…
А даль
нежна. И с виселицей рядом
на корточках сидит мужик. Ему
насрать на это дело. Смысл буквальный.
Жить и вправду стало лучше, стало веселей…
Но как-то обидно.
Совсем не завидно.
И даже постыдно…
Но умирать-то – еще стыдней!
«Вот суть философии всей!» —
Не помню, откуда цитата…
А вот эта – из песни солдатской:
«А умирать нам рановато…»
и дальше – молодцевато
и залихватски —
«… есть у нас еще дома дела!
Эх!
Есть у нас еще дома дела!!»
Только где он, тот Дом?
И дела-то – как сажа бела.
Догорать дотла.
Ясное дело —
гореть,
честное слово —
дотла.
ИНТЕРТЕКСТЫ И ПОДТЕКСТЫ
Днесь я не Данта и Омира,
а Пугачеву и Земфиру
цитирую в ночную тьму:
«Этот мир придуман не мною!»
«Ну пачиму-у-у?!»
Что-то тело охренело,
и повыветрился Дух.
Промахнувшись, как Акела,
разоравшись, как Отелло,
я застрял, как Винни-Пух!
Ух!
Трудно в этом положенье
выбирать одно из двух —
Сологуб или Ваншенкин,
жизнь любить иль смерть любить.
Трудно, мать твою едрить!
Вот фиксация какая —
смерть противная такая,
но и эта вот, вот эта —
вверх тормашками в кювете —
экзистенция-блядюга
тоже хороша!
ПСИХОТЕРАПИЯ
Это фиксация,
а не страсть роковая.
Это фрустрация,
а не смерть никакая.
И не песнь лебединая это,
а сублимация.
Страх пресловутой кастрации.
Я понимаю.
Ну-с, давай, диагност!
Это, в сущности, тост.
Так махнем же по первой, не чокаясь!
Хорошо быть безумным поэтом
в окруженье нормальных людей!
Но открою тебе по секрету —
сих, последних, давно уже нету.
Бездна бездну зовет к ответу,
пустотой громыхая своей!
НОЯБРЬ 2001
Сексуально и ментально
озабоченный тотально,
смысл бессмыслицы фатальной
взять пытаюсь в толк
(как пьянчужка в долг).
Так живу я без зазренья,
несмотря на угрызенья,
материально и морально
неустойчив, как листок,
как листочек календарный
за прошедший год,
как осины лист, дрожащий
в сумерках осенней чащи,
иль медлительно кружащий
над зерцалом вод,
где двойник все ближе кружит
(рвется ввысь, видать)…
Да садись уж в эту лужу
(фигурально и буквально)!
Хватит трепетать!
ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ
Нет – увы – никакой я не зайка уже
(ни в смысле Чуковского, ни, тем боле, Киркорова),
и не вещая птица над Ледой.
Вот сравненье другое,
не простое, а золотое,
вот метафора сказочно точная:
его били-били – не разбили
дед и баба
(т. е. всякие объективные
социально-политические
и социокультурные
тяготы и лишения),
а мышка бежала
(ах ты, мышка моя!),
хвостиком махнула —
оно и упало.
И разбилось.
И что уж теперь завывать-призывать
всю королевскую рать?
И вся конница эта,
и сам Король
не имеют значенья,
не играют роль
в этом свете,
на этом свете.
А что будет на том,
мы узнаем потом,
мы узнаем потом, без сомненья!
Так лежу я и жду продолжения.
ПИНАКОТЕКА2. ГРАВЮРА ДЮРЕРА
Смотри, как этот хлюст охаживает дуру!
И гульфик парусом раздулся, и трещит
от мяса лиф…
Но изощренность
и тонкость линий холодны настолько,
что даже если б из кустов скелет
осклабившийся не грозил косою,
все ж было бы нетрудно уяснить,
что плоть, хоть и жестока, но сама
так беззащитна, что почти невинна.
Была такая песенка