Так, шепча в ночи «Прииди!»,
так, рыча в ночи «Изыди!»,
сам я злобой изошел
и в отчаянье пришел.
Здесь, в отчаянье,
в отчайнье,
в положенье чрезвычайном
я давненько не бывал.
Лет, наверно, 19!
И бахвалился, нахал,
больше здесь не появляться.
Зарекалася свинья…
Эй, встречайте! Вот он я!
Плохо тебе, плохонький?
Гадко тебе, гаденький?
Страшно тебе, страшненький?
Мало тебе, маленький?
Мало тебе?!
Хочешь еще?!
А не слабо тебе, слабенький?
А вот нисколько не слабо!
Бог судья нам, видит Бог,
что, какой бы ни был я,
я – частица бытия!
Ну а ты-то, ты-то кто,
обнаглевшее Ничто?
Пусть я плохонький такой,
и бессмысленный, и гадкий,
и лежащий под тобой
на обеих на лопатках —
я-то все-таки живой!
Ты же – вовсе никакой!
И плевать мне, что изрек
тронутый Мельхиседек!
Запретил мне верить Логос,
что ничтожество есть благо!
Мало, мало, мало мне!..
Да и страшно не вполне.
ПИНАКОТЕКА4. СЛУЖИТЕЛИ КУЛЬТА
Когда В. Сорокин,
культовый писатель
(по словам культового телеведущего),
посетил культовых героев шоу «За стеклом»
и отечески попенял им за то,
что они,
по недостатку гражданского и эстетического мужества,
не стали какать и писать в прямом эфире,
но в общем и целом одобрил
усилия Макса, Марго и Дэна
по дальнейшему просвещению
немытой России,
он мне живо напомнил
другого культового писателя —
Алексея Максимовича Горького,
который на встрече с культовыми героями
своего времени —
гепеушниками Беломоро-Балтийского канала —
умиленно прослезился
и сказал:
«Черти вы драповые!
Вы сами не понимаете,
какое великое дело делаете!»
И я подумал —
вот он, вот он снова.
сюжет для будущих монументальных мозаик в метро
и для новых, грядущих
Комара и Меламида!
AB OVO
А на самом деле,
Humpty-Dumpty
(в русском классическом переводе – Шалтай-Болтай)
является символом
всей вообще литературы
и культуры
(во всяком случае, иудео-христианской,
или, скажем, греко-римской,
ну, в общем, нашей, европейской).
А может, и цивилизации.
Ну, во-первых —
пластическая завершенность
и совершенность,
идеальность самой его формы
и формальность,
рациональность сего аполлонического
идеала.
(Помнишь, кстати, – «Я с детства не любил овал!»?
И чудесное приговское продолжение —
«Я с детства просто убивал!»)
Да и сам этот мраморно-гипсовый цвет —
отсылающий непосредственно
к эллинистическим нашим истокам.
И вообще, перенасыщенность
всякими вечными смыслами
(от Леды до Пасхи).
И много чего еще.
А во-вторых —
хрупкость и ненадежность,
беззащитность и даже
обреченность быть кокнутым
так или иначе
в конце концов.
И то, что сидел не где-нибудь,
а на стене,
которая, в свою очередь,
знаменует не только урбанистичность,
но и вообще
всякое разграничение,
структурность, если хотите,
членораздельность.
К этому можно добавить и упование
(кажется, неоправданное)
на некие трансцендентные силы
(Король и все его воинство).
И пребывание в снах роковых.
Картинка вполне безысходная,
но что тут попишешь,
ведь даже имманентная способность к развитию
и преображенью
(яйцо все ж таки!)
только усугубляет
горечь и жалость.
Горечь, и жалость, и гнев.
С тихою ненавистью просматривая
очередной голливудский блокбастер
(для написания анонса на ТВС),
в дурацкой сцене суда
был поражен точностью и безусловностью
юридического определения
невменяемости:
неспособность отличить Добро от Зла
и непонимание последствий своих поступков.
И, конечно, тут же решил,
что это идеальное определение
нынешнего состояния культуры,
да и мира вообще.
Это ведь, милая, про каждого из нас —
виновен, но невменяем!
На полном серьезе
со скрытой угрозой
отвечать на вопрос «Что есть истина?»
– это значит курьезно,
одиозно, безбожно
уподоблять себя Иисусу Христу!
Но и с усмешкою лживой,
горделивой, глумливой
задавать этот самый вопрос —
это значит блудливо
и, по сути, трусливо
уподобляться Пилату
(который, конечно,
уж совсем не такой симпатичный-трагичный,
как в «Мастере и Маргарите»).
Так что сами смотрите.
Я же советую молча
помнить и знать,
что вопрос этот не риторический,
хоть давно он уже не стоит на повестке
очередного симпозиума
культурного нашего сообщества.
ВАРИАЦИИ
Если жизнь тебя обманет
(а она тебя обманет
с неизбежностью, дружок! —
предварительно заманит,
а потом вдруг перестанет),
болевой смакуя шок,
ощущая под ногами
вместо пола потолок,
или, скажем, меж ногами
незаслуженный пинок,
побелевшими устами
гавкать не спеши, щенок!
Закипевшими мозгами
суд поспешный не чини!
Сам, гляди, не обмани!
Даже если очень больно,
это не пиздец всему,
и вообще, пиздец не полный —
а тебе лишь одному!
Так, пизденыш! Посему
хватит выть и лаять полно,
как Акела на луну!
Се пиздеж, а не пиздец!
Провокация и ложь!
Ну а кто ее отец,
ты в Писании прочтешь!
Не твое собачье дело
безответственно брехать!
А твое собачье дело
дом от урок охранять!
Ну а в самом крайнем случае
(дома нет, хозяин мертв) —
не скули, Каштанка, лучше
с этой суки взять пример,
коей Бунин восхищался,
коей Горький возмущался,
чей хозяин был казнен
урками Ревтрибунала,
и она, визжа, кусала
до конца своих времен
всех военных без погон!
Жизнь, конечно же, обманет,
день веселья не настанет,
больше не воскреснет Он,
но она не перестанет,
нет, она не перестанет
вечный соблюдать закон!
Пусть и дальше тяжкий слон
шествует путем железным,
в буйстве мосек бесполезном
есть, товарищи, резон!
Была такая песенка
во времена Хрущева,
в моем детсадовском детстве:
«Осень, непогодушка.
Тополь облетел.
Вдруг на ветке скворушка
Песенку запел.
Ветка чуть качается,
Песня не кончается,
Это с нами скворушка
До весны прощается!
Это с нами скворушка
До весны прощается».
Конец
кара-барас2002–2005
ПОСВЯЩЕНИЕ
Сашке это рановато,
а Наташке – ни к чему!
Тем не менее, ребята,
только эти адресаты
соответствуют сему
безответному письму!
Ибо что ж менять привычки
в час последней переклички,
уходя в ночную тьму!
Посвящаются странички
снова – вопреки уму,
вопреки вообще всему —
Саше с Ташею, которые
в целевой аудитории
много лет уже сидят,
только слушать не хотят!
И моих держаться правил
я покамест не заставил
ни одну из этих цац!
Многоточие. Абзац.
……………………………………..
ПОКА ОНИ ЕЩЕ НЕ РАЗБЕЖАЛИСЬ,
ИМ ПОСВЯЩАЮ ОПЫТ СЕЙ —
СЕМИНАРИСТУ В ЧЕРНОЙ ШАЛИ
И ВЗДОРНОЙ ДОЧЕНЬКЕ МОЕЙ!
ВНЕКЛАССНОЕ ЧТЕНИЕ
Розы цветут! Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа!
Торопясь, торжествуя заране,
мальчик выскочит вновь из толпы