ь с чашей вина напевает песню о горном фазане
Я укрою Вас собольим палантином,
Предложу вина нефритовую чашу,
Хлопья снега растворяются в кувшине,
И, конечно, холод ночи нам не страшен.
Гость мой прибыл из далекого Гуйяна[201],
Запевая, по-фазаньи он клекочет,
Бамбучок танцует с ветром неустанно,
И фазанка из Юэ[202] ответить хочет.
Ах, как славно эту песенку мы спели!
Так зачем же нам какие-то свирели?
754 г.
С осеннего склона посылаю советнику Чжану из Палаты императорских регалий и Призванному Вану
730 г.
Из Восточного павильона над Цзинси посылаю шаофу Чжэн Э
755 г.
Не найдя монахов в горном монастыре, написал это стихотворение
Тропа заводит в красную лощину,
Побеги сосен оплели врата,
Лишь птиц следы на лестницах пустынных,
И некому впустить меня туда.
Сквозь окна вижу пыльные узоры
На свитках, ниспадающих со стен.
Такое запустенье перед взором,
Что хочется уйти в лесную тень.
Но дивный аромат благовонье наполняло склоны,
Цветов небесных вился рванулся ураган,
Возникла Звучала музыка меж гор зеленых,
И взвыл тоскливо черный обезьян.
Мне стало ясно: бренный мир оставив,
Они ушли совсем в иные дали.
755 г.
Станс о горной фазанке
Над Горьким бамбуком осенняя всходит луна,
На горьком бамбуке[213] — фазанки печальная тень,
За дикого яньского[214] гуся выходит она:
«Меня он на север увозит на склоны Яньмэнь[215]!»
Хлопочут подружки, стараясь ее остеречь:
«Южанку обманет, как водится, северный гусь,
Мороз над Заслоном Багровым[216] свиреп, точно меч,
Захочешь в Цанъу[217], он ответит тебе — не вернусь.»
«Нет, я с этим гусем лететь не могу, хоть умри!» —
Так, слезы на перья роняя, она говорит.
754 г.
Вот и поднялся он на «Большую башню», как именовалась гора Далоу в 40 км от г. Чичжоу, формой напоминающая легкую постройку. Здесь он не раз бродил, ища сурик, из коего посвященные даосы изготовляли Эликсир бессмертия, смотрел в сторону запада, где осталась покинутая им столица, а в мыслях его уже восток, город Янчжоу, куда, устремляясь к Восточному морю, в котором на гигантских черепахах плавают острова бессмертных святых, воды Реки уносят горькие слезы одинокого странника, скитальца, чуждого этому миру. Поэт, остро переживавший свои неудачи при дворе, стоит перед дилеммой — найти сурик, чтобы приготовить эликсир бессмертия, или раствориться в простоте бытия, но — все же в «заоблачных высях».
Ночую на озере Креветок
От Желтого пика нас гонит рассветный петух,
Чтоб к озеру Ся нам добраться в закатную пору.
Из темного леса торчит серебристый бамбук —
То струи дождя исчеркали застывшую гору.
Искателей сурика, нас ожидает ночлег
На утлом челне среди лотоса листьев зеленых.
Распахнуто небо полночное, и человек
В сверкании звездных потоков стоит, ослепленный.
А утром — к Далоу, где сурик мы сможем найти
На тропах извилистых или в лощинах тенистых…
А что если мне к старику-дровосеку уйти
И рубкой деревьев заняться в заоблачных высях?
754 г.
На Осеннем плесе Ли Бо упорно работал над страстным манифестом своего мировоззрения циклом «Дух старины» (Гу фэн), 59-ю стихотворениями, создававшимися поэтом в течение всей жизни.
*Мир Путь утратил, Путь покинул мир*
Мир Путь утратил, Путь покинул мир[219],
Давно забыт тот праведный Исток,
Трухлявый пень сегодня людям мил,
А не коричных рощ живой цветок[220].
И потому у персиков и слив
Безмолвно раскрываются цветы.
Даны веленьем Неба взлет и срыв,
И мельтешения толпы пусты…
Уйду я, как Гуанчэн-цзы, туда,
В Неисчерпаемости ворота[221].
753 г.
*Как перл, сверкая, Феникс прилетел,*
Как перл, сверкая, Феникс прилетел,
Небесной глубины прорезав синь,
Но был отвергнут — вот его удел,
Не приняли посланье в Чжоу-Цинь[222].
Отчаявшись, брожу по свету я,
Бездомный, одинокий человек.
Мне так нужна Пурпурная ладья[223]
Мирскую пыль отрину я навек.
В дали морей, на крутизне вершин,
У Чистой речки сурик бы найти,
На пик Далоу восхожу один,
Откуда в высь бессмертных сонм летит.
Их тени исчезают в вышине,
Вихрь-колесница не вернется в мир…
Боюсь, с мечтой расстаться надо мне,
Я опоздал принять сей Эликсир,
Смотрю в зерцало, вижу — седина.
Простите, те, кто взмыл на журавлях,
Давно меня покинула весна,
Ушла в тот край, где персики в цветах.
В град Чистоты[224] бы вознестись — туда,
Где, как Хань Чжун[225], останусь навсегда.
754 г.
*Дух осени Жушоу злато жнет,*
Дух осени Жушоу[226] злато жнет,
Над морем месяц, тонкий, как струна,
Кричит цикада и к перилам льнет,
Печали нескончаемой полна.
Где исчезает ряд блаженных дней?
Дает нам Небо перемены знак,
Осенний хлад рождает ветр скорбей,
Сокрылись звезды, бесконечен мрак.
Мне грустно так, что лучше помолчать
И в песне до зари излить печаль.
753 г.
*Мой меч при мне, гляжу на мир кругом:*
Мой меч[227] при мне, гляжу на мир кругом:
На нем лежит дневная благодать,
Но заросли скрывают дивный холм,
Душистых трав в ущелье не видать.
В краях закатных Феникс вопиет
Нет древа для достойного гнезда,
Лишь воронье приют себе найдет
Да возится в бурьяне мелкота[228].
Как пали нравы в Цзинь[229]! Окончен путь!
Осталось только горестно вздохнуть.
753 г.
*Большая Жаба в Высшей Чистоте*
Большая Жаба в Высшей Чистоте
Набросилась на Яшмовый Чертог[230],
Душа златая гаснет в черноте[231],
И сякнет в небесах лучей поток.
В Пурпурных таинствах зловещий Змей[232],
Зарю восхода хмарь обволокла,
И тучи обещают сумрак дней,
Весь вещный мир объяла ночи мгла.
Та, что в «Глухих вратах» заточена[233],
Теперь одна, ее глава седа.
Тля ест цветы, и гибнут семена[234],
Небесным хладом снизошла беда[235].
Вздохну печально ночи нет конца,
И слезы грусти падают с лица.