Раз так живут
Купцы, князья.
В Москве, в Руси,
В орде татарской,
В стране турецкой
Да и тут,
Как на конюшне
На боярской,
Один под кнут –
Капут,
Одна арба,
Гляди: зверина-стражник
Бьет раба.
Раб – турок.
Нет, стой, не дам!
Раб – не окурок.
А нам не страшно,
Нас тут – груда!
Эй, хабарда![20] –
Пашка хрипел:
– Терпи, терпи покуда!–
Иван орал: – Пора! Пора! –
Волк выл:
– Терпи пока!
Не съешь быка
Без топора.
– Пора!
– Нет, не пора!
Рабов зря
В раж не кинь.
– Эй, хабарда!–
Вбежали стаей
Стражники
С бичами да копьем.
Дерут, орут:
– Убьем! Убем! –
Начальник крикнул:
– Эй, Джиованни, горе!
Помни о смерти –
Memento mori![21]
Греби!
Финита![22] –
Снова тишь.
Слышь –
Бьет за волной волна.
Горе нищим.
Тишь. Лишь
В облаках луна
Вытаскивает
Нож из голенища.
Купцы в покое –
Спят в шатрах,
Где тень,
Как тигр, легла.
Гуляет ветер,
Будто страх.
Кругом морская мгла.
1931–1934
1905-й
По Горноуральской линии
Громыхает лесами поезд,
Пугая зверье, птиц.
Собака охотничья поиск
Замедлила, ждет,
Пока поезд не стихнет.
Пара куниц
Залезла в дупло –
Там не опасно, тепло.
Рябчик с поляны
Поднялся на ветвь,
Дикий козел
Дико смотрит с горы
На поезд. Шаром медведь
Скатился в ров,
Забыв про бродячих коров.
Белка зажала
Кедровую шишку
И замерла,
Поднявшись на вышку
Кедра: белку пугает свисток.
Перестал жевать лось:
Громыханье колес
По таежной глуши
Гулким эхом неслось.
Не дыши:
Цепь бегущих вагонов
Страшнее драконов.
Даже охотник, и тот
Кисть рябины
Засунул в черемный рот
И слушает: поезд гудит
В тишине, стучит железом,
Пробирается лесом
К станции,
Где среди шахт-могил,
В горном дыму
Проживает демидовский
Нижний Тагил,
Старинный завод.
И вот
Станция.
Платформа в копоти,
Пассажиры в копоти.
Поезд устал,
Стал,
Ал
От заката,
От грузной запряжки
Пыхтел недаром.
Встречают:
Начальник в красной фуражке
И серый жандарм.
Суета.
Беготня.
Кипяток.
Буфет.
Толкотня.
Свисток.
Это встречный товарный.
Тут вообще поездов,
Паровозов, вагонов –
Узел угарный.
Депо мастерских,
Товарная станция,
Склады железа,
Всякая всячь,
Какая станется, –
Словом,
Я тут и служил
На товарной станции
Таксировщиком.
Работали все
С шести утра
До шести вечера, –
Двенадцать часов
У железных весов.
Жизнь немудра –
Сказать нечего –
Работай, не болей –
Получай двадцатого
Тридцать рублей
И будь благодарен,
Парень:
У рабочих получка еще хуже
И еще туже.
К тому же – семейные,
А я холостой.
Стой.
Ой!
Я и забыл, что начал с того,
Как лесами шел поезд,
Как собака – ого! –
Замедлила поиск,
Как все звери и птицы –
Ого! –
Притаились, услышав его.
И даже охотник…
А это был я,
Я и задумался
Над рабством былья:
Вот, мол,
Поезд,
Жизнь,
Закаты,
Всюду
Царствует
Богатый.
А я – бедный таксировщик – ни при чем.
Живу очень неважно…
Как, мол, так:
Батрак за пятак,
А у хозяина дом двухэтажный.
Вот, мол,
Поезд,
Жизнь,
Закаты,
Я же – крыса.
В жизни:
Такса.
Накладные.
Дубликаты.
Двенадцать часов
У железных весов.
Грызу свои будни, –
Прокляты будь они!
Даже запел я в злости приливе:
А в награду даны
Мне худые штаны
Да приложение к «Ниве».
Свинство:
Вот, мол,
Поезд,
Жизнь,
Закаты.
Поезд – мимо,
Мимо – жизнь.
Зрю закатов жижу.
Как только пойду
Из конторы домой – к чаю,
Только закаты и вижу, –
Будто за них
Жалованье получаю.
И что за неприятные оказии
В этом Нижнем Тагиле?
О жизни фантазии
Были такие ли?
Нет!
Я собирался к индейцам
На реку Миссисипи,
Туда, к краснокожим.
Юный надеется
Быть непохожим
На взрослых почтенных…
Ох, ох!
Тут отчаянный вздох:
Я угодил
Именно в Нижний Тагил.
К дубликатам,
Закатам –
В болоте искать
Кулика там.
Нужда загнала
За тридцать рублей получки,
А мне двадцать лет.
Рассчитал получше,
Ой-ля!
За каждый мой год
По полтора рубля
И бесплатный билет
По железным дорогам.
Кстати, юность в расцвете –
Индейцы потом,
Миссисипи в завете,
В чемодане –
Майн Рида том.
Весна на груди –
Жизнь впереди.
Так и случилось:
Первого мая 1905 года
Группа рабочих,
Железнодорожников и девиц
Отправились в лес
Слушать весенних птиц.
И я туда влез.
Зашумели сосны, ели,
Птицы стройно, звонко пели:
«На бой кровавый,
Святой и правый –
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!»
Май встречали
Раздольно речами,
В май кричали
Привольно ручьями,
Май качали
Крутыми плечами,
Май венчали
Кострами-свечами.
Жили словами огней,
Пели песни о ней –
О свободе рабочего мая:
«А деспот пирует
В роскошном дворце,
Тревогу вином заливая»,
А тревога стихийной
Волны
Раскатилась с японской
Войны.
Тревога росла:
Ощетинились классы,
Взбудоражились Маем
Рабочие массы,
Тайга неуемно орала,
Подымая
Для мая
Дубину Урала:
«Эй, дубинушка, ухнем».
Волосатый марксист
С красным платком
Влез на пень;
Марксист голосист,
Бурлит кипятком,
Не задень:
«Пролетарии всех стран,
Соединяйтесь».
Да живет майский день.
Каждый чуял – Май мой,
Каждый взял
И унес Май домой.
Стала шире с друзьями квартира,
Веселее заводский дымок:
«Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног».
С этого дня
Будто кто-то великий
Обнял меня,
Посадил на коня…
Это – юность,
Майский день,
Это – песня,
Зелень,
Встречи,
Это – вихря взбубетень,
Сокрушительные речи,
Это – борьба –
Победа – нас много,
Это –
«Смело, товарищи, в ногу…»,
Это – все верно стократно.
И таксировщику
Совершенно понятно.
Отныне –
Не крыса я,
А гражданин
Будущей нашей свободы.
Зреют сроки.
Пусть знает лысая
Голова начальника дороги,
Что я – бедный таксировщик –
Именно при чем.
Проще:
К плечу плечом,
И так до свободы.
Пусть моей юности
Бурные годы
Сразятся с царем-палачом.
Так и решил
И при этом
Решил стать
Гражданским поэтом.
Крыльями взмытой стихии
Подхвачен поэт:
Напролетные ночи стихи я
Чеканил,
В восторги одет.
Настала пора
Для пера –
Счастье бывает на свете:
В екатеринбургской газете
«Урал»
Стали
Печатать
Мои
Стихи.
Ура!
Первые строки:
«Стучи, наш молот,
Бей сильней.
Короче рукава.
Железо пламени красней –
Пора его ковать!»
Пора,
Ура, Урал!
Я штурмом радость брал:
Станционный начальник
Не гуляет так важно
В красной фуражке,
Как разгуливал я
По платформе
В красной рубашке.
Есть чему удивиться:
Подходили ко мне
Сослуживцы, девицы,
Деповские рабочие
И всякие прочие.
И говорили:
– Ну, Вася, да ты, брат, поэт
Свой, тагильский.
Вот тебе и таксировщик,
Не ожидали и… –
Так далее.
А девицы особенно нежно
В закоулке любом:
– Васенька,
Напиши в мой альбом. –
А главное – юность,
Резвость,
Смелость,
Жизнь – огонь.
Бьет копытом
Искры конь.
Не тронь.
Я и горел,
И, признаться, любил,
И печатал стихи.
И с неизменной сноровкой
Занимался новой таксировкой.
А по ночам,
Под зарево домен,
Когда черный завод
Молчалив и огромен, –
Слетались на сход
Под завод –
По рабочим квартирам.
Напряженно и хмуро
Мы читали
Нелегальную литературу.
Первомайский марксист,
Как всегда – голосист.
Отвечал на живые вопросы:
Шмидт…
«Потемкин»…
Матросы…
Движенье растет…
Брожение шире…
– Есть правда,
Товарищи, в мире…
Рабочая правда борьбы.
Готовьтесь к борьбе.
Капитала рабы.–
И мы расходились –
Кто плавить чугун,
Кто добывать руду.
Но были все начеку.
Пели песни
Свободе, труду,
Жили жизнью своей –
Ожиданием жили.
А Нижний Тагил
По-своему жил:
Торговали купцы-старожилы,
Церкви звонили,
Обедни служили.
Религия – уральский гранит,
Святая опора
И вообще забота:
«Боже, царя храни».
А особенно, боже, храни
Управителя
Демидовского завода –
Обер-эксплуататора,
Диктатора известного.