Захватили чумазые взводы
В лапы заводы:
Пушки гонят, ядра льют –
Пугачеву шлют салют.
С Камы пригнавшие парни
Горланили радость-раздоль:
Варят теперь солеварни
Пугачевичам пермскую соль.
Новое слово сказано и в главе «Генералы», где восстание представлено не как единоличное дело Пугачева, а как общий подвиг многих народных вождей, и литейщика Белобородова, и того же Хлопуши, и кайсак-киргиза Сулеймана, и многих крестьян, казаков, заводских рабочих, беглых солдат, башкир, казахов. В этой поэме Каменскому удалось взглянуть на народное движение не только через фольклор, но и глазами историка.
Спустя три года Каменский публикует поэму «Иван Болотников», как бы завершающую трилогию о народных крестьянских вождях. Позднее о «Болотникове» много писали: Сельвинский («Рыцарь Иоанн»), О. Брик. Однако и в этом случае открывателем темы был Каменский.
«Иван Болотников» – самая ясная, самая простая по стиху из его поэм.
Известно историкам о Болотникове куда меньше, чем о других вождях крестьянских восстаний. Если в двух ранних поэмах Каменский иногда попросту отбрасывал историческую достоверность, то в «Иване Болотникове» без домысливания обойтись было невозможно – именно из-за недостатка материала. И Каменский, вспомнив, наверное, юность, когда он ходил простым матросом на черноморских судах в Стамбул, сумел увидеть средневековую Турцию глазами русского крестьянина. Эта глава «Стамбул» как бы перекликается с главой из поэмы «Степан Разин» о взятии казаками персидского города Решта. Но в ней меньше фольклора и больше исторической достоверности. Можно сказать, что вся суть крестьянской революционности сконцентрировалась, как в фокусе, в этой главе.
Большое место в поэзии Каменского занимает родная природа. Его привлекало не «адище города», как Маяковского, а глубинная Россия. Если его Грузия, его Кавказ, о которых он много писал, были продолжением всей русской поэтической традиции, то Урал, особенно Прикамье, открыты, введены в поэзию самолично Каменским:
Мать Кама синеокая,
Как вороная сталь,
Блестит, зовет широкая
На пароходы вдаль.
И я, послушный сын реки,
Призывностью горя,
Изведал с легкой той руки
Все суши и моря.
И еще:
Эй, вы, пароходы,
Свистите соловьями,
Сверкайте лебединой белизной.
Камушка, гордись
Лихими сыновьями –
Матросами, рабочими
Страны, реки лесной.
Эти стихи из поздней, написанной в 1934 году, поэмы о Каме. Но и в поэме «1905-й», и в пейзажных фонах «Емельяна Пугачева» – все тот же Урал, с его громадностью, с его необозримыми лесами и большими заводами, с его мощными реками и великой историей.
Наконец следует сказать и о той стороне творчества поэта, которая принесла ему раннюю всероссийскую славу – о его новаторстве.
Каменский входил в тесный круг блестяще одаренных молодых мастеров, выступивших перед первой мировой войной и Октябрьской революцией, в круг поэтов, возглавленный Маяковским. Он стоял рядом с Маяковским на трибунах эстрад, выдерживал и свистки и аплодисменты публики. Это поколение поэтов пришло на смену мастерам символизма, прежде всего Бальмонту, Брюсову. Оно боролось с символистами и с большим полемическим перехлестом отрицало их достижения. Для Маяковского, Каменского и поэтов их круга была неприемлема элитарность символистов. Они противопоставили ей установку на массового читателя и особенно слушателя. В противоположность своим поэтическим предшественникам они радостно ожидали будущего, представляя его как торжество народной революции. Недаром они так упорно называли себя будетлянами. Они искали новых форм, более того – новых звукосочетаний. И если Маяковский писал о хороших буквах «Р», «Ш», «Щ», то Каменский воплощал это в стихах:
Натерпелись по барским
Острожным мешкам, –
Эх, дать бы им всем
Кистенем по башкам.
Захурдачивай да в жордупту,
По зубарам сыпь дубинушшом.
Расхлобысть твою, ой, в морду ту,
Размочардай в лоб рябинушшом.
Каменский отлично знал народный язык, его областные говоры, его профессиональные жаргоны, великую литературную традицию русского языка.
Поэзия Каменского необычайно разнообразна ритмически. Все изобилие народных ритмов, плясовых, трудовых, обрядовых было усвоено и применено в творчестве поэтом.
Эстрадные сражения той поры давно отгремели. Манифесты, в которых Пушкин сбрасывался с «корабля современности», со смущением вспоминались их авторами. Оказалось, что Пушкина Каменский трогательно любил всю жизнь и даже написал о нем большой роман «Пушкин и Дантес».
Время отобрало в творчестве Каменского лучшее. Время определило и тот вклад, то новое, что внес Каменский в русский стих.
Очень точно написал о Каменском Луначарский:
«Василий Каменский – поэт из породы мейстерзингеров, на манер французских недавних шансонье. Это – полудраматический, полумузыкальный исполнитель своих собственных „песен“. Поэты часто говорят о своих „песнях“, но иногда это бывает совсем облыжно, ибо их мнимых песен не только они сами не поют, но и никто петь не может. Стихи же Каменского – подлинные песни, им даже не очень нужно, чтобы кто-нибудь написал для них аккомпанемент или определил их мелодию. Сам автор уже создает их почти как композитор»[2].
Сейчас, через сорок с лишком лет после того, как эти слова были сказаны, ясно, что Каменский предварил целое поколение талантливых поэтов, строящих свои стихи в расчете не столько на читателя, сколько на слушателя, притом – на слушателя массового. Каменский был одним из могучих предтеч современной поэзии Политехнического музея. Отсюда его многословие, его повторы, его любовь к лозунгу, к поэтическому афоризму, к звуковому нагнетанию. Слово слышимое нуждается в повторении, разъяснении куда в большей степени, чем слово читаемое.
Существенна грань между творческой манерой работы Каменского и Маяковского. Каменский писал быстро и легко, порою слишком быстро и легко. Когда писалось «Облако в штанах», дневная производительность Маяковского не превышала четырех строк. Маяковский сравнивал свой весомый, грубый, зримый стих с водопроводом, сработанным еще рабами Рима и действующим посейчас. Стих Каменского можно сравнить с каналом, весело и скоро проведенным для отвода разлившейся реки. Однако лучшие из этих каналов останутся надолго.
Когда в 1933 году страна отмечала двадцатипятилетний юбилей творчества Каменского, и, надо сказать, делалось это чрезвычайно широко, с участием Горького, Луначарского, Станиславского, Качалова, Собинова, Мейерхольда, Таирова, Асеева, Неждановой, Козловского, Виталия Лазаренко, он сказал: «По сегодняшний день во мне живет огромная гордость, что моя молодость и внутренняя насыщенность зажжены революцией… Еще в 1905 году я знал, в каком стане мне сражаться и с кем идти…»
Таким Каменский и останется в памяти читателя – радостным, звонким, новым поэтом, воспринявшим и воспевшим события своего времени как народный праздник.
Борис Слуцкий
Стихи
Жить чудесно
Жить чудесно! Подумай:
Утром рано с песнями
Тебя разбудят птицы –
О, не жалей недовиденного сна –
И вытащат взглянуть
На розовое солнечное утро.
Радуйся! Оно для тебя!
Свежими глазами
Взгляни на луг, взгляни!
Огни! Блестят огни!
Как радужно! легко.
Туманом розовым
Вздохни. Еще вздохни,
Взгляни на кроткие слезинки
Детей – цветов.
Ты – эти слезы назови:
Росинки-радостинки!
И улыбнись им ясным утренним приветом.
Радуйся! Они для тебя.
Жить чудесно! Подумай:
В жаркий полдень
Тебя позовут гостить
Лесные тени.
На добрые, протянутые
Чернолапы садись, и обними
Шершавый ствол, как мать.
Пить захочешь –
Тут журчеек чурлит –
Ты только наклонись.
Радуйся! Он для тебя.
Жить чудесно!
Подумай:
Вечерняя тихая ласка,
Как любимая сказка,
Усадит тебя на крутой бережок.
Посмотри, как дружок
За дружочком отразились
Грусточки в воде.
И кивают. Кому?
Может быть, бороде,
Что трясется в зеленой воде.
Тихо – грустно. Только шепчут
Нежные тайны свои
Шелесточки – листочки.
Жить чудесно! Подумай:
Теплая ночь развернет
Пред тобой сине-темную глубь
И зажжет в этой глуби
Семицветные звезды.
Ты долго смотри на них.
Долго смотри.
Они поднимут к себе,
Как подружку – звезду,
Твою вольную душу.
Они принесут тебе
Желанный сон – о возлюбленной.
И споют звездным хором:
Радуйся! Жизнь для тебя.
1909
Русский звенидень
Звени, Солнце! Копья светлые мечи,
лей на Землю жизнедатные лучи.
Звени, знойный, краснощекий,
ясный-ясный день!
Звенидень!
Звенидень!
Пойте, птицы! Пойте, люди! Пой, Земля!
Побегу я на веселые поля.
Звени, знойный, черноземный,
полный-полный день.
Звенидень!
Звенидень!
Сердце, радуйся и, пояс, развяжись!
Эй, душа моя, пошире распахнись!
Звени, знойный, кумачовый,
яркий-яркий день.
Звенидень!
Звенидень!
Звени, Солнце! Жизнь у каждого одна,
лучезарная, бегучая волна.
Звени, знойный, разудалый,
русский, алый день.
Звенидень!
Звенидень!
<1910>
Чурлю-Журль
Звенит и смеется,
Солнится, весело льется
Дикий лесной журчеек,