а я остался в сумраке медовом.
Сам себе
не знаю сам я над собой однажды поднимусь ли
и поплыву ль гребя горстями облачные мюсли
сам из себя я вырастал красивый и здоровый
и сам себе дорожкой стал почетною ковровой
я сам старательно в себе тугим узлом завязан
чтоб равнодушия вовне не вырвалась зараза
сам на тройной замок себя я запер прочно
гляжу на мир одним глазком из скважины замочной
депешу я себе домой пришлю с уведомленьем
не жди мол не приду к себе на день рожденья
себя бы из себя давно без сожаленья вынул
и выбросил к чертям пустую половину
укроюсь сам в себе в надежнейшей из норок
чтоб не навлечь беду на тех кто мил и дорог
себя не стану я точить до остроты кинжала
чтоб не поранило других убийственное жало
сам бы себя без лишних слов взвалил себе на плечи
себя понес бы хоть в огонь хоть в газовые печи
я сам себе давно учусь лишь осторожно верить
себя безжалостно зажав как палец в створке двери
Жажда терпения
Порою думаю с тоской:
эх, быть бы мне простой доской,
пускай обычным горбылем,
пускай сучки, кора на нем,
но, чтобы место было мне
в чуланной, например, стене,
плечами стреху подпирать,
в косом дожде отсыревать,
сушиться в солнечные дни,
а у земли чернеть и гнить,
пускай ползет лишай и тлен
вверх по лодыжкам, до колен,
пускай отвалится кора,
где был сучок, теперь дыра,
а где-то, может, к ноябрю
пусть в печке я дотла сгорю.
Всё меньше
Себя всё меньше раздаю.
Все чаще злюсь, судьбу кляня.
Как перст, один в толпе стою.
Кто от меня спасет меня?
Наполнен камешками рот —
И все проворней мой язык:
В словесной толще, умный крот,
Рыть коридоры он привык.
Теперь все чаще в немоте
Сижу, в обиду погружен.
Лишь глухо звякнет в пустоте —
В церковной кружке — слова звон.
Когда клокочет гнев в груди,
Бывает, бью посуду я.
Потом блуждаю посреди
Осколков-блесток бытия.
Когда в душе моей покой,
Себя из тысячи кусков,
Как паззл, задумчивой рукой
Часами собирать готов.