– Нам в ту сторону, – Адалия указала на север, где на самом горизонте мерещился зеленый кусочек хвойного леса, и первая оседлала лошадь. Пустые безжизненные приграничные равнины родной страны безрадостно махали увядшей травой.
Остальные молча последовали ее примеру. Рид проследил, пока Эрин справится с обеспокоенной кобылой, и лишь после уселся сам. Из-за этой задержки они снова отстали.
Заминка развязала язык. После долгого молчания утром Эрин наконец нашла что сказать. Вернее, слова вырвались из нее помимо воли.
– Я должна стать сильнее.
– Мы найдем другой способ, Эрин.
– Ты слышал Газарта, другого способа не существует. И если я опять ошибусь…
Она поймала печальный взгляд Даниэля. Сейчас он говорил лучше слов, бил прямо в точку, подтверждая все ее опасения.
– Я больше не позволю тебе страдать.
«Если бы все было в твоих руках», – подумала Эрин. Но в ответ просто улыбнулась.
Сердце все так же болезненно трепетало, как во время ночного признания, но к этому ощущению примешивалась пока слабая, хрупкая эйфория. Эрин не позволяла себе отдаться ей целиком, парить в сладких надеждах. Не сейчас. Ей опять нужно учиться быть сильной, бороться куда лучше, чем получалось до сих пор. Теперь ее заветная мечта была так близка.
– Что наша жизнь, как не вечная попытка стать сильнее? – неожиданно вклинился в разговор Газарт. – Стремление к совершенству делает нас людьми. Прекрасными, удивительными…
– И в то же время ничего не стоящими. Можно сколько угодно рассуждать об их красоте, когда готов без раздумий отправить каждого в пекло. – Рид бросил презрительный взгляд, в котором не осталось ни следа былой теплоты.
– Мне не понять, почему вы отказываетесь смотреть на проблему в целом. Запираетесь в свои глупые рамки морали. Тыкаетесь, как слепые котята, но при этом мните себя всеведущими, милосердными. Ну скажи, Даниэль, когда есть угроза того, что мы погибнем все разом, а наши бессмертные души будут гнить взаперти, какую вообще ценность могут иметь жизни? Короткие вспышки на пути длиною в вечность.
– Короткие вспышки… Разве вечность, о которой ты толкуешь, не состоит из этих вспышек? Разве не они самое ценное, что дано людям? А ты лишь мелешь языком и глупо шутишь. Не тебе говорить о милосердии.
– Хочешь, чтобы я рассказал о твоем милосердии? О да, ты герой с благородными порывами и светлыми идеалами! Ты ценишь жизни избранных тобою людей, кто подпадает под категорию «хорошие», или какая у тебя классификация, наемник? Берешь заказы только на форменных негодяев, спасаешь невинных. Ты готов бороться и даже обречь на страдания себя, если это поможет окружающим. Вот только к чему ведет твое благородство и сколько непростительных ошибок, причиняющих боль, ты совершаешь походя, ненамеренно? Следуя лишь светлым порывам своей души и никак не разума. Сколько человек страдало из-за тебя? Когда-то я сам был таким же наивным.
Эрин растерянно оглянулась на Даниэля. По его бесстрастному лицу ходили побелевшие от напряжения желваки, а мир вокруг опасно посерел. Но Рид сам справился с нахлынувшей яростью, не дав демону воли.
– Думаешь, я бессердечная тварь? – как ни в чем не бывало продолжил Газарт. – Что мне наплевать на людей и я хочу лишь власти? Мои чувства ничем не отличаются от твоих, просто я взвешиваю, ищу компромиссы, следую по пути минимальных убытков. Я должен делать выбор каждый свой шаг. Излишние терзания и чувство вины лишь помешают моей задаче. И сколько бы я ни шутил на этот счет, я не ищу власти ради власти, это глупо. А мои слова… Я ведь играю, просто играю порой. Без чувства юмора в пекле не выжить, – некромант простодушно улыбнулся. Казалось, накалившаяся обстановка ничуть не волновала его.
– Если ты начинаешь расценивать чужие жизни как варианты минимальных убытков, ты не подпадаешь под категорию «хорошего» человека, – сквозь стиснутые зубы выговорил Рид. – От твоих действий страдает несоизмеримо больше людей. После твоих шагов не разбитые сердца, а один лишь пепел.
– Не путай целеустремленность со злом. Просто мои цели лежат выше твоего понимания. Даниэль, там и моя семья тоже. Семья, друзья, все, кого я знал и любил. Но я не терзаю себя бессмысленными моральными угрызениями. Да, вечность состоит из коротких вспышек. Я украду лишь одну, чтобы спасти все остальные.
– Ради кого ты устраиваешь этот театр сейчас? Я не изменю своей точки зрения, сколько бы раз ты ни назвал ее глупой и недальновидной.
Некромант остановил лошадь и полностью развернулся к собеседнику. Серьезные, мудрые карие глаза впервые за долгое время метали молнии. Взъерошенная челка стояла дыбом, рот искривился в усмешке. Только сейчас Эрин заметила, что разговор все же задевал Газарта. Для него это была не пустая театральность, о которой говорил Рид. Это была сотая попытка достучаться до чужих разумов, отчаянная, искренняя. И почему-то именно сейчас – крайне важная.
– Я могу быть разным, Даниэль. Но одно всегда неизменно – я пойду до конца, не остановлюсь ни перед чем. Потому что никто не заслуживает таких страданий. Ты не был там, ты не представляешь, насколько это невыносимо. Собой я готов рискнуть не меньше, чем всеми остальными. Моя жизнь ценна чуть выше только потому, что я уверен – никто не справится лучше. Если вы сумеете доказать мне обратное, я отступлю и оставлю эту задачу вам. Высшие силы, ну почему же все такие слепцы?!
– Всего лишь слова, – спокойно парировал Рид.
– Совесть, сочувствие и сострадание делают нас людьми, – тихо произнесла Эрин. – Они отличают добро от зла.
– Я не стану спорить, ты права, – Газарт повернулся к ней, его пылающий взгляд смягчился. – Но путь добра – это вечная жертва. Кто согласится выбирать, кому жить – новорожденному ребенку или сотне взрослых? Кто может сделать такой выбор и взять ответственность на себя? Если каждая секунда промедления – это смерть? Добро – это не защищать овечек от волков, волки тоже голодны. Это не ореол святости в белоснежном храме. Добро – это тяжелейший выбор, вечный баланс на грани. Это меч в твоих руках, который залит кровью.
Повисло долгое молчание. Обвинительные аргументы Рида закончились, Адалия задумчиво рассматривала Газарта. А Эрин чувствовала, как в очередной раз что-то рушится внутри. Как безумные волны нескончаемого шторма разбивают последний маяк на пути. По привычке хотелось легких ответов, чтобы мир вновь стал простым, где добро и зло отличаются, как день и ночь.
– На том мече и моя кровь. Потому что делать невозможный выбор тяжелее, чем вы можете себе представить. Потому что мне не наплевать, но возможности красиво страдать и убиваться чувством вины у меня нет. Каждая секунда промедления – это смерть для всех, и выбирать будет не из чего. Пожалуй, мне стоило внести ясность с самого начала нашего путешествия. Вы, прекрасные и удивительные создания, люди, населяющие этот мир, определенно стоите гораздо больше, чем моя жизнь или даже душа.
Газарт первым стеганул лошадь и отправил ее в галоп.
Таали покинул Нордлин на удивление легко. Отвести глаза страже, которая, без сомнений, уже ищет пропавшего члена эльфийской делегации, не составило труда. Применять магию в мире, где большая часть населения ею не владеет, – как играть в прятки с новорожденным. Достаточно закрыть лицо ладошками, и он уже теряется.
Эльф искренне не понимал, почему в людском мире маги не правят. Они не обладают никакими привилегиями, а порой и положение занимают не лучше, чем нечистокровные его родного мира. Воистину, что творится в этих заблудших умах? Как он может ценить их жизни, если они сами плохо справляются с этой задачей?
Он знал про Договор, связавший руки всем местным магам. Договор, запрещавший применять магию в военных конфликтах, имел довольно расплывчатые границы. Как объяснял старый друг, даже пара десятков крестьян с вилами считались армией, а значит, маг не мог защититься своими силами, иначе Хранители Договоров уничтожали его мгновенно. Обе стороны добровольно заключили этот договор сотни лет назад, когда в очередной войне чуть не уничтожили друг друга. Договор спас их мир, но сделал магов навсегда обычными слугами, а любую войну – простой резней на мечах. Как же глупо продались такие могущественные существа, способные черпать силу из других миров.
Он провел рукой по шее лошади, кажется, так называли это странное создание, служившее здесь средством передвижения. Управиться с ней оказалось еще проще, чем с грифоном. Не требовалось никакой телепатической связи, животное просто привыкло молча слушаться руки наездника.
Передвигалась лошадь гораздо медленнее, но и спешить ему было некуда. Когда настанет время, старый друг сам его отыщет. А пока он волен добывать ответы любым угодным способом.
Он задумчиво брел по северному тракту, не глядя на дорогу. Навстречу редко попадались другие путники – унылая промозглая погода не располагала к путешествиям. Но Таали хотел именно этот холод. В землях Тринваира царило вечное лето, и застать настоящий снег можно было лишь в гномьих горах, куда судьба еще не заносила эльфа. Поэтому он решил воспользоваться подходящим моментом и увидеть зиму здесь, на окраинах Авелора.
– Тайлер, подожди! – неожиданно донеслось сзади.
Эльф удивленно оглянулся – его нагонял тот самый жрец из храма на худющей лошади, видимо, купленной на последние гроши. Серая роба помялась под тяжелой штопаной меховой накидкой, тоже не первой свежести. Других вещей у юноши не наблюдалось.
Таали замер, дожидаясь жреца и еле заметно морщась от ехидного смеха Учителя, эхом стучащего в голове. Будто плод его воображения, мертвый солхари, вновь знал больше него. Почему-то левая рука опять задрожала, и эльф поспешил спрятать ее под плащ.
– Тайлер, – выдохнул светловолосый жрец, наконец поравнявшись. Он тяжело переводил дух, будто бежать пришлось ему, а не лошади. Только сейчас Таали заметил, насколько неуверенно Квентин держался в седле. Казалось, что он свалится прямо сейчас вместе со своей смешной кобылой.