— А как насчет Каде?
— Она более не может входить во дворец. Я обратил обереги против нее. Однако недавно мы с ней переговорили возле кольца в Большой Галерее… Похоже, она сердится на меня.
— Вы пытались ее убить по меньшей мере два раза.
— Безуспешно. Вы помогли ей в Старом Дворце, а с моим големом она управилась без особого труда. — Чародей чуть улыбнулся, едва ли не с гордостью, словно бы это он, а не Дубелл был учителем Каде.
Томас подумал: «Интересно, а не кажется ли он иногда самому себе Галеном Дубеллом…»
Но улыбка скоро померкла, когда Грандье неторопливо произнес:
— Он никогда не рассказывал мне о ней. И о том, чему научил ее, и о том, какие из сил фейри передались ей, и где искать ее… Ее секреты он хранил до самого конца, даже когда впал в совершенное смятение и рассказал мне все необходимое о дворцовых оберегах.
Томасу представился Гален Дубелл, человек, в общем, скорее доверчивый, несмотря на его едкие шутки. Он знал старика лишь в кривой подделке Грандье, который, однако, сумел обмануть Каде, знавшую Дубелла лучше, чем кто бы то ни бы было, тем самым подтвердив точность копии. Томас спросил:
— Значит, вы делаете именно так? Втираетесь в доверие к нужным людям, разнюхиваете их секреты вплоть до мельчайших, пока ничего полезного уже не остается…
— Да, а потом в известном смысле моя личность становится доминирующей.
— Послушать, так прямо Дензиль.
— Возможно.
— Не пытайтесь ввести в заблуждение! — отрубил Томас; гнев мешал ему оборвать эти слова, излишние, если ставить целью сохранение собственной жизни. — Вы не похожи на герцога. Вас не ослепляет ни самолюбие, ни то, что сделали с вами в Бишре тамошние священники, как бы вы ни старались заставить нас поверить в противоположное. Вы с холодной головой приняли решение совершить свою месть именно таким образом и в точности отсчитать всю величину причиненной вам боли.
— Быть может, в этом грехе повинны мы все. Разумные люди также предаются безумствам по собственным причинам. — Помолчав мгновение, Грандье продолжил: — Вы ошибаетесь в отношении моих намерений. Я не собираюсь использовать вас, как Дубелла. Ваше сотрудничество для меня полезнее, чем ваше тело — в данный момент. Впрочем, едва ли вы уже готовы дать мне ответ. Но я предлагаю вам все же не медлить с решением.
Уже другие солдаты вернули Томаса во временную тюрьму и навесили оковы. Авилер по-прежнему находился там. За это время Верховный министр не претерпел значительного телесного ущерба — только морщины в свете свечи еще глубже избороздили его утомленное лицо.
Когда конвоиры ушли, Авилер спросил:
— Ну, что с вами было?
Томас припал к стене. На обратном пути он уже обнаружил, что непрошеному исцелению не поддалась только одна рана — оставленная в его ноге ведьминой пулькой.
— Мне предложили поучаствовать в славной революции Грандье.
Подумав, Авилер показал кивком:
— А откуда же тогда кровь?
— Дензиль проколол меня, а Грандье исправил повреждение. Дензиль намеревается еще раз повторить это представление. Это было буквально написано на его физиономии.
Томас отвернулся, радуясь тому, что в холодной комнатушке было темно. Он не желал открывать Авилеру все.
Верховный министр надолго ушел в себя. Возможно, размышляет о том документе, который предложат ему подписать, подумал Томас. Он сидел уже в полудреме, когда вдруг неожиданно во тьме раздался голос Авилера:
— Интересная демонстрация последствий отказа. И что вы ответили Грандье?
— Я не стал отвечать ему. Это называется затяжкой времени, позевывая, сказал Томас.
— Понимаю.
Каде плюхнулась на густую траву Нокмы, надеясь, что за ней в кольцо не влетело все воинство, однако это было маловероятно. Она успела подсоединить друг к другу две точки кольца, так что всякий увязавшийся за ней фейри оказался бы затянутым в вихрь, который будет кружить его в себе, пока не лопнет созданная ею связь, что, впрочем, случится достаточно скоро. С кольцами вообще сложно манипулировать: они всегда стремятся восстановить исходные очертания.
Боливер все еще ожидал ее. Он устроился на траве вне круга менгиров и курил белую глиняную трубку.
— Не более часа, — ответил он на ее недоуменный взгляд. — Ты нашла что-нибудь полезное?
Каде встала, вышла из кольца — так, чтобы не слышать его гудения, — и ответила:
— Да, но я совершила ошибку. Мне не следовало отправляться туда. Усевшись на траву возле него, она обхватила голову руками и спустя мгновение произнесла: — Грандье ждал меня. Он знает, что я… он сказал мне, что Томас жив, и велел держаться в стороне. — Рот ее пренебрежительно скривился. — Он знает, что мне это будет сложно сделать.
— Да, ты изрядно влипла, — согласился Боливер.
— Ты невероятно любезен, — съязвила Каде.
Боливер вздохнул:
— Значит, твой Томас отчаянно нужен тебе, так? А он уже говорил про себя что-нибудь в этом роде?
Каде подняла глаза и увидела серьезное выражение на его лице. Подавив мгновенную вспышку гнева, она ответила:
— Да, Томас очень нужен мне, и если он сейчас погибнет, я уже никогда не узнаю, что он обо мне думает. Пусть даже ненавидит, мне все равно, только был бы жив…
— Тогда перестань метаться, как пустоголовая курица, и сделай что-нибудь, — внезапно нарушил ее размышления Боливер.
— Я вовсе не мечусь, что бы ты там ни говорил, — прошипела она сквозь зубы.
— О да, ты не рыдаешь и не валишься в обморок, просто бегаешь по кругу, позволяя этому проклятому колдуну направлять тебя в нужную ему сторону.
— Но я не…
— Клянусь острыми ушами Пака! Женщина — ты же королева Воздуха и Тьмы. Поступай в соответствии с саном.
Каде вмиг поднялась, и Боливер начал искать взглядом укрытие… Тут только до нее дошло, что Томас говорил практически то же самое в ту холодную и дождливую ночь, когда они из лоджии слушали, как Дензиль опутывает Роланда своими сетями.
Она решила, что, наверное, так умирают: сердце ее охватила холодная немота, словно перед концом. Каде повернулась и направилась через поле к замку. Она добралась до края сада, поднялась по ступенькам, вошла в башню и замерла в своей мастерской, вдыхая сладкий аромат трав и цветов. Тут она заметила слабый свет, исходящий от чаши, оставленной ею на столе. Наконец-то сработало заклинание, которое должно было явить место, где находится ключ-камень. Она уже и забыла об этом.
Затаив дыхание, Каде осторожно подошла к столу. В воде на дне чаши уже сложилось изображение: окутанные призрачной дымкой очертания комнаты. Она узнала ее.
— Боги наверху и внизу, возьмите этого хитроумного ублюдка, прошептала она едва ли не с благоговением. «Неужели он лежал там все это время?»
А потом ей в голову пришла идея.
17
Солнце сияло и здесь.
Каде и Боливер стояли на открытом дворе, огражденном со всех сторон невысокой стенкой и обрывом, круто спускавшимся к морю. Над головами их простиралось широкое синее небо, крепкий ветерок нес с моря запах водорослей и дохлой рыбы. Каде подошла к краю кольца, воспротивившегося и не сразу пропустившего ее. Кольцо наполняла почти такая же сила, что в Нокме, однако здесь она бурлила сильнее. Впрочем, этим кольцом и пользовались намного чаще.
Подойдя к стене, Каде посмотрела сквозь нее. Они очутились на вершине утеса, на сотню ярдов возносящегося над морем, терзавшим его основание. Перегнувшись, они увидели лестницу, которая, обвивая утес, спускалась к простой каменной пристани, и корму невероятно расписанного корабля возле нее.
На противоположной стороне двора двое одинаковых фейри, блиставших золотом тел, рубинами зрачков и длинными янтарными волосами, стерегли арку, украшенную каменными дубовыми листьями; за ней открывался путь к узкому и изящному мостику, перекинутому над бурлящими серо-зелеными водами, от утеса к скалистому берегу. На противоположном конце моста высилось массивное сооружение с тяжелыми восьмигранными башнями, облицованными теплым бурым песчаником из далеких пустынь Парсции. Щурясь в утреннем солнце, Каде заметила на них крохотные блестки, образующие какой-то узор, — или драгоценные камни, или небольшие округлые окна. Она поглядела на Боливера, с опаской взиравшего на стражей моста. Выбив трубку на безупречно чистую мостовую, он сказал:
— Это здесь.
Каде подошла к вооруженным тонкими серебряными мечами стражам, облаченным в золотые ткани, усыпанные самоцветами. Они оба наблюдали за Каде и Боливером, но без особого интереса — как бы с насмешкой, — и один из них проронил:
— Назови свои имя и дело, прекрасная дама, чтобы ты смогла войти.
Обращение это — «прекрасная дама» — явно было выбрано из ехидства. Но никак не отреагировав на обращение, она ответила:
— Я Каде Гадена, королева Воздуха и Тьмы. Мне нужно повидать Оберона.
Стражи обменялись взглядами, не скрывавшими веселья и удивления, и второй из них сказал:
— Тогда, госпожа, проходи с миром.
Она направилась по мосту, Боливер шлепал за ней. Впереди можно было уже видеть высокую двустворчатую дверь, окруженную вспененными каменными волнами. Они подошли ближе, и солнце бросило розовые лучи на коричневый камень. Приблизившись еще, она заметила, что маленькие окошки, покрывающие башню, вовсе не окна, а глаза с темной радужкой и голубыми зрачками… некоторые были обращены к ним, другие смотрели на море.
Боливер с каменным лицом прошептал:
— За нами следят!
Каде промолчала.
Новая пара стражников-фейри, во всем похожая на охранявших мост, если не считать отливавших янтарной глазурью крыльев за спиной, отворила перед ними тяжелые двери.
Внутри оказалась высокая каменная галерея, прохладная и полная воздуха, пол ее был выложен белой плиткой. Они углублялись в совершенное безмолвие. В стороны равномерно отходили коридоры, однако вполне могло показаться, что, кроме двоих, гостей в замке нет.
Продумывая то, что ей предстояло сделать, а вернее, что она была вынуждена совершить, Каде ощущала некоторую робость, которая могла порождаться и потрясением; однако чувство это начинало пробуждать в ней гнев, доведенный до такого накала, что он как бы сплавился со всеми ее мыслями или эмоциями. В известном смысле это раскрепощало Каде. Отношение к ней стражей-фейри, каким оно представлялось девушке, в иных обстоятельствах вызвало бы самую решительную реакцию. Однако ныне оно казалось самым ничтожным среди прочих соображений. Столь ярый гнев заставлял направлять все ее действия к цели и тем препятствиям, которые следовало одолеть на пути к ней, что весьма облегчало принятие решений, служащих устранению всех препон.