Что мир твой так полон прекрасных людей,
Что прочим становится тесно?
Да думаю: нет! Пусть же сердце моё
Хоть эта подруга голубит!
Она не мила мне; но гнать ли её,
Тогда, как она меня любит?
Её ласка жестка, её чаша горька,
Но есть в ней и тайная сладость;
Её схватка крепка, и рука не легка:
Что ж делать! Она ведь – не радость!
Останусь один. Пусть никто из друзей
Её не осудит, не видит,
И пусть не единый из добрых людей
Насмешкой её не обидит!
Безумная (после пения Виардо – Гарсии)
Ты сердца моего и слёз и крови просишь,
Певица дивная! – О, пощади, молю.
Грудь разрывается, когда ты произносишь:
«Я всё ещё его, безумная, люблю».
«Я всё ещё» – едва ты три лишь эти слова
Взяла и вылила их на душу мою, —
Я всё предугадал: душа моя готова
Уже заранее к последнему: «люблю».
Ещё не сказано: «люблю», – а уж стократно
Перегорел вопрос в груди моей: кого?
И ты ответствуешь: «его». Тут всё понятно;
Не нужно имени – о да, его, его!
«Я всё ещё его»… Кружится ум раздумьем…
Мутятся мысли… Я жду слова – и ловлю:
«Безумная» – да, да! – И я твоим безумьем
Подавлен, потрясён… И наконец – «люблю».
«Люблю». – С тобой весь мир, природа, область бога
Слились в глубокое, безумное «люблю»
Подавлен, потрясён… И наконец – «люблю».
О, повтори «люблю»!.. Нет, дай отдохнуть немного!
Нет не хочу дышать – лишь повтори, молю.
И вот «я всё ещё» – вновь начал райский голос.
И вот опять – «его» – я вздох в грудь давлю…
«Безумная» – дрожу… Мне страшно… дыбом
волос…
«Люблю» – хоть умереть от этого «люблю».
К поэту
Поэт! Не вверяйся сердечным тревогам!
Не думай, что подвиг твой – вздохи любви!
Ты призван на землю всежиждущим богом,
Чтоб петь и молиться, и песни свои
Сливать с бесконечной гармонией мира,
И ржавые в прахе сердца потрясать,
И, маску срывая с земного кумира,
Венчать добродетель, порок ужасать.
За истину бейся, страдай, подвизайся!
На торжище мира будь мрачен и дик,
И ежели хочешь быть честн и велик, —
До грязного счастья земли не касайся,
И если оно тебе просится в грудь, —
Найди в себе силу его оттолкнуть!
Пой жён светлооких и дев лепокудрых,
Но помни, что призрак – земли красота!
Люби их, но слушай учителей мудрых:
Верховное благо – любовь, да не та.
Когда же ты женщину выше поставил
Великой, безмерной небес высоты
И славой, творцу подобающей, славил
Земное творенье – накажешься ты,
Накажешься тяжко земным правосудьем
Чрез женщину ж… Стой! Не ропщи на неё:
Её назначенье – быть только орудьем
Сей казни, воздать за безумье твоё.
Смирись же! Творец тебе милость дарует
И в казни: блестя милосердным лучом,
Десница Господня тебя наказует
Тобою же избранным, светлым бичом.
Богач
Всё никнет и трепещет
Перед ним. Всесилен он.
Посмотрите, как он блещет —
Сей ходячий миллион!
Лицезренья удостоясь
Господина своего,
Люди кланяются в пояс,
Лижут прах, пяты его;
Но не думайте, что люди
Золотой бездушной груде
В тайном чаяньи наград
Эти почести творят:
Люди знают, что богатый
На даянья не горазд,
И не чают щедрой платы, —
Им известно: он не даст.
Нет, усердно и охотно,
Бескорыстно, безрасчётно
Злату рабствующий мир
Чтит великий свой кумир.
Хладный идол смотрит грозно,
не кивая никому,
А рабы религиозно
Поклоняются ему.
Люди знают: это – сила!
Свойство ж силы – мять и рвать;
Чтоб она их не крушила,
Не ломала, не душила,
Надо честь ей воздавать;
И признательность развита
В бедном смертном до того,
Что коль Крез летит сердито,
но не топчет в прах его
Колесницей лучезарной, —
Уж несчастный умилён
И приносит благодарной
Нетоптателю поклон.
Горемычная
Жаль мне тебя, моя пташечка бедная:
Целую ночь ты не спишь,
Глазки в слезах, – изнурённая, бледная,
Всё ты в раздумьи сидишь;
Жаль мне; ведь даром средь горя бесплодного
Сердце твоё изойдёт.
Ждёшь ты, голубушка, мужа негодного,
Третий уж за полночь бьёт.
Думаешь ты, пригорюнясь, несчастная
Лютой убита тоской:
Ночь так темна и погода ненастная —
Нет ли беды с ним какой?
Ждёшь ты напрасно: на ноченьку пирную
Принял он дружеский зов;
Там он, с друзьями схватясь в безкозырную,
Гнёт королей и тузов, —
Бьют их. – «Поставлю же карточку новую», —
Думает, – ну-ка, жена,
Ты помоги вскрыл даму бубновую,
Смотрит: убита она.
«Ох!» – И рука его, трепетно сжатая,
Карту заветную мнёт.
«Помощи нет; – изменила, проклятая!
Полно!» – И, бледный, встаёт,
Хочет идти он… Как можно? Да кстати ли?
Вспомни-ка рысь старины!
«Тут лишь почин, – восклицают приятели, —
Разве боишься жены?
Пусть он идёт! Ведь не вовремя явится —
Та ему страху задаст!
Тут ведь не свой брат! – С женою управиться,
Братцы, не всякий горазд.
Мы – люди вольные. Пусть его тащится!
Нам ли такой по плечу?»
Вот он: «Да что мне жена за указчица?
Вздор! – говорит: – не хочу!
Эх, раззадорили кровь молодецкую!
Что мне жена?» – И пошёл:
«Вот ещё! Пусть убирается в детскую!
Я ведь детей ей завёл, —
Долг свой исполнил я, даром что смолоду
С вами немало кутил;
Ну, и забочусь: не мрут они с голоду,
По миру их не пустил;
Сыты, одеты; покои приличные;
Что мне там женская блажь?» —
«Вот он – вскричали друзья закадычные, —
Наш ещё друг – то, всё наш!»
Стали разгуливать по столу чарочки.
«Мало ли жён есть? – кричат, —
Мало ли? Гей, вы красотки – сударочки!»
Вот он где – твой супостат,
Муж твой, губитель твой! Вот как заботится
Он о жене своей там!
Может быть, пьяный, он с бранью воротится;
Может, даст волю рукам.
Ты ж, ожидая такого сожителя,
Мне отвечаешь, стеня:
«Так суждено: полюбила губителя —
Пусть же он губит меня!»