Но чтоб наш тост в меру стал
Девятнадцатого века —
Человеки! – сей фиал
Пьем за здравье человека!
За витающих в дали!
За здоровие земли —
Всей, – с Камчатки льдяно-реброй,
От отчаянных краев
До брегов Надежды доброй
И Счастливых островов,
От долин глубоко-темный
До высот, где гор огромных
В снежных шапках блещут лбы,
Где взнесли свои верхушки
Выше туч земли-старушки
Допотопные горбы,
Лавы стылые громады —
Огнеметные снаряды
Вулканической пальбы.
Да, стара земля: уж дети
Сей праматери людей
Слишком семьдесят столетий
Горе мыкают на ней.
А она? – ей горя мало:
Ныне так же, как бывало,
Мчится в пляске круговой
В паре с верною луной,
Мчит с собою судьбы, законы.
Царства, скипетры и троны
На оси своей крутит
И вкруг солнца их вертит;
В стройной пляске не споткнется,
И в круженьи не прольется
И не станет кверху дном
Ни один бокал с вином.
Вознесем же в полноте мы
Сей зачашный наш привет
В славу солнечной системы
В честь и солнца и планет,
И дружин огнекрылатых,
Длиннохвостых, бородатых,
Быстрых, бешенных комет,
Всех светил и масс небесных,
В здравье жителей безвестных
Светоносных сил шаров, —
Пьем в сей час благословенной
За здоровье всей вселенной,
В честь и славу всех миров —
До пределов, где созвездья
Щедро сыплют без возмездья
Света вечного дары;
Где горит сей огнь всемирной,
Будто люстры в зале пирной;
Где танцуют все миры,
Нам неслышным внемля арфам;
Где роскошным белым шарфом
Облекая неба грудь,
Перекинут млечный путь;
Где последней искрой свода
Замкнут дивный сей чертог;
Где ликует вся природа,
Где владычествует бог —
Жизнедавец, светодержец
Тученосец, громовержец,
Кто призвал нас в этот мир
На великий жизни пир,
И в делах себя прославил
И торжественно поставил
Над землей, как над столом,
Чашу неба к верху дном.
Порыв
Как в кованной клетке дубравная птица,
Все жажду я, грустный, свободного дня.
Напрасно мне блещут приветные лица,
И добрые люди ласкают меня:
Мне тяжко встречаться с улыбкою ясной;
Мне больно смотреть, как играет заря;
Нет, милые люди, напрасно, напрасно
Хотите вы сделать ручным дикаря!
Вы сами видали, как странно и тщетно,
Скрывая унынье, притворствовал я,
Как в обществе чинном и стройном заметна
Глухая, лесная природа моя.
Природа была мне в притворстве уликой:
Впиваясь в ее вековую красу,
Я помню, в минуты прощальной поры
Как слезы катились у вас смоляные
Живым янтарем из – под темной коры,
Как вы мне, сгибаясь, главами кивали.
Даря свой последний, унылый привет,
Как ваши мне листья по ветру шептали:
«Куда ты уходишь? – Там счастия нет».
О, я разорвал бы печали завесу,
Забытою жизнью дохнул бы вполне, —
Лишь дайте мне лесу, дремучего лесу!
Отдайте лишь волю широкую мне,
Где б мог я по – своему горе размыкать,
Объятья природе опять распахнуть,
И праздно бродящую радость закликать
На миг перепутья в отверстую грудь!
Путевые заметки и впечатления(В Крыму)
На море
Ударил ветр. Валы Евксина
Шумят и блещут подо мной,
И гордо вздулся парус мой
На гордых персях исполина.
Мой мир, оторван от земли,
Летит, От берега вдали
Теряет власть земная сила;
Здесь только небо шлет грозу;
Кругом лишь небо, а внизу —
Одна широкая могила.
И лежа я, раздумья полн,
С размашистой качели волн —
От корня мачты – к небу очи
Приподнимал, и мнилось мне:
Над зыбью моря звезды ночи
Качались в темной вышине;
Всё небо мерно колыхалось,
И неподвижную досель
Перст божий зыблет, мне казалось,
Миров несметных колыбель, —
И тихо к горизонту падал
Мой взор: там вал разгульный прядал.
И из – за края корабля
Пучина грудь приподнимала
И глухо вздох свой разрешала
Седые кудри шевеля.
Близ берегов
В широком пурпуре Авроры
Восходит солнце. Предо мной
Тавриды радужные горы
Волшебной строятся стеной.
Плывём. Всё ближе берег чудной
И ряд заоблачных вершин —
Всё ближе. У кормы дельфин
Волной играет изумрудной
И прыщет искрами вокруг.
Вот пристань! – Зноем дышит юг.
Здесь жарко – сладок воздух чистый,
Огнём и негой разведён.
И как напиток золотистый
Из чаши неба пролит он.
Там – в раззолоченном уборе,
Границ не знающее море
С небесной твердью сведено,
А тут – к брегам прижаться радо,
И только именем черно,
Слилось лазурное оно
С зелёным морем винограда.
К громадам скал приник залив,
И воды трепетные млеют,
И рощи лавров отразив,
Густые волны зеленеют.
На южном берегу
Природа здешняя светла,
Пышна, кудрява, лучезарна,
Как прелесть женская – мила,
И как прелестница коварна;
Полна красот со всех сторон,
Блистает и язвит – злодейка;
В руинах дремлет скорпион;
В роскошных злаках вьётся змейка;
В зелёных локонах кустов
Шипы таятся, иглы скрыты,
И между стеблями цветов
Пропущен стебель ядовитый.
А знойный воздух сей, огнём
В уста втекающий, как лава!..
Невидимо разлита в нем
Соблазна тайного отрава:
Вдыхая в грудь его струи,
Я вспомнил сон моей любви —
Тяжёлый сон! – Зачем любовью
Здесь дышит всё? – Зайдёт ли день:
Край неба весь нальётся кровью,
И соблазнительная тень
На холмы ляжет; из – за Понта,
Округлена, раскалена,
Восстав, огромная луна
Раздвинет обруч горизонта,
И выплывет, и разомкнёт
Свои прельстительные очи…
Она, бывало, перечтёт
Мне все недоспанные ночи,
Напомнит старые мечты,
Страстей изломанных картину
И всё, за чтобы отдал ты,
Скиталец, жизни половину.
Какой томительный упрёк,
Бывало, мне на сердце ляжет,
Когда луна мне томно скажет:
Страдай! Томись! Ты одинок.
Между скал
Белело море млечной пеной.
Татарский конь по берегу мчал
Меня к обрывам страшных скал
Меж Симеисом и Лименой,
И вот – они передо мной
Ужасной высятся преградой;
На камне камень вековой;
Стена задвинута стеной;
Громада стиснута громадой;
Скала задавлена скалой.
Нагромоздившиеся глыбы
Висят, спираясь над челом,
И дико брошены кругом
Куски, обломки и отшибы;
А время, став на их углы,
Их медленно грызет и режет:
Здесь слышен визг его пилы,
Его зубов здесь слышен скрежет.
Здесь бог, когда живую власть
Свою твореньем он прославил,
Хаоса дремлющего часть
На память смертному оставил.
Зияют челюсти громад;
Их ребра высунулись дико,
А там – под ними – вечный ад,
Где мрак – единственный владыко;
И в этой тьме рад – рад ездок,
Коль чрез прорыв междуутесный
Кой – где мелькает светоносный
Хоть скудный неба лоскуток.
А между тем растут преграды,
Все жмутся к морю скал громады,
И поперек путь узкий мой
Вдруг перехвачен: нет дороги!
Свернись, мой конь, ползи змеей,
Стели раскидистые ноги,
Иль в камень их вонзай! – Идет;
Подковы даром не иступит;
Опасный встретив переход,
Он станет – оком поведет —
Подумает – и переступит, —
И по осколкам роковым,
В скалах, чрез их нависший купол,
Копытом чутким он своим
Дорогу верную нащупал.
Уже я скалы миновал;
С конем разумным мы летели;
Ревел Евксин, валы белели,
И гром над бездной рокотал.
Средь ярких прелестей созданья
Взгрустнулось сердцу моему:
Оно там жаждет сочетанья;
Там тяжко, больно одному.
Но, путник, ежели порою
В сей край обрывов и стремнин
Закинут будешь ты судьбою, —
Здесь – прочь от людей! Здесь будь один!
Беги сопутствующих круга,
Оставь избранницу любви,
Оставь наперсника и друга,
От сердца сердце оторви!
С священным трепетом ты внидешь
В сей новый мир, в сей дивный свет:
Громады, бездны ты увидишь,
Но нет земли и неба нет;
Благоговенье трисвятое
В тебя прольется с высоты,
И коль тогда здесь будут двое,
То будут только – бог и ты.
Могила в мансарде
Я вижу рощу. Божий храм
В древесной чаще скрыт глубоко.
Из моря зелени высоко
Крест яркий выдвинут; к стенам
Кусты прижались; рдеют розы;
Под алтарем кипят, журча,
Неиссякающие слезы
Животворящего ключа.
Вблизи – могильный холм; два сумрачные древа
Над ним сплели таинственный покров:
Под тем холмом почила дева —
Твоя, о юноша, любовь.
Твоей здесь милой прах. В цветах ее могила.
Быть может, стебли сих цветов
Идут из сердца, где любовь
Святые корни сохранила.
В живые чаши этих роз,
Как в ароматные слезницы,
И на закате дня, и с выходом денницы,
Заря хоронит тайну слез.