Весь мир, от (вчера) на (сегодня)
Вскрыв дверь и раскинув ступени,
Стоит, как чертога господня,
Сквозные хрустальные сени.
Ты мне все
Воздуха чистого в легком дыхании
Мне твоей поступи веянье слышится;
На море, белой волны колыхании
Все мне волна твоих персей колышется,
Тополя стройного в лиственном шелесте
Чудится топот твой нежный, таинственный, —
В целой природе твои только прелести
Я созерцаю, о друг мой единственный.
Ты – мое сердце в полудне высокое,
Месяц серебряный, звездочка скромная;
Ты – моя радость и горе глубокое,
День мой блестящий и ночь моя темная.
Песня
Ох, ты – звездочка моя ясная!
Моя пташечка сизокрылая!
Дочь отецкая распрекрасная!
Я любил тебя, моя милая.
Но любовь моя сумасбродная,
Что бедой звалась, горем кликалась,
Отцу – батюшке неугодная, —
Во слезах, в тоске вся измыкалась.
Где удачу взять неудачному?
Прировняется ль что к неровному?
Не сошлись с тобой мы по – брачному
И не сведались по – любовному.
Суждена тебе жизнь дворцовая,
Сребром – золотом осиянная;
А моя судьба – ох! – свинцовая
Моя долюшка – оловянная.
Серебро твое – чисто золото
Не пошло на сплав свинцу – олову.
Дума черная стуком молота
Простучала мне буйну голову
И я с звездочкой моей яркою,
С моей пташечкой сизокрылою
Разлучась, пошел – горькой чаркою
Изводит мою жизнь постылую.
Сон
И жизнью, и собой, и миром недоволен,
Я весь расстроен был, я был душевно болен,
Я умереть хотел – и, в думы был углублен,
Забылся, изнемог – и погрузился в сон.
И снилось мне тогда, что, отрешась от тела
И тяжести земной, душа моя летела
С полусознанием иного бытия,
Без форм, без личного исчезнувшего «я»,
И в бездне всех миров, – от мира и до мира —
Терялась вечности в бездонной глубине,
Где нераздельным все являлось ей вполне;
И стало страшно ей, – и, этим страхом сжата,
Она вдруг падает, вновь тяжестью объята,
На ней растет, растет телесная кора,
Паденье все быстрей… Кричат: «Проснись! пора!»
И пробудился я, встревоженный и бледный,
И как был рад, как рад увидеть мир свой бедный!
Казалось
Когда с тобою встречался я,
Вуаль с твоей шляпки срывал,
К ланитам твоим наклонялся
И очи твои целовал, —
Казалось: я с небом встречался
Покров его туч разрывал,
И с алой зарею сближался
И солнца лучи целовал.
Перевороты
Когда – то далеко от нашего века
Не зрелось нигде человека;
Как лес исполинский, всходила трава,
И высилась палима – растений глава,
Средь рощ тонкоствольных подъемлясь престольно.
Но крупным твореньем своим недовольна,
Природа земною корой потрясла,
Дохнула вулканом морями плеснула
И, бездна разверзнув, наш мир повернула
И те организмы в морях погребла.
И новый был опыт зиждительной силы.
В быту земноводном пошли крокодилы,
Далеко влача свой растянутый хвост;
Драконов, удавов и ящериц рост
Был страшен. С волнами, с утесами споря,
Различные гады и суши и моря
Являлись гигантами мира тогда…
И снова стихийный удар разразился,
А сверху вновь стали земля и вода.
И твари живые в открытых им сферах
Опять начинали в широких размерах:
Горы попирая муравчатый склон,
Там мамонт тяжелый, чудовищный слон —
Тогдашней земли великан толстоногой —
Шагал, как гора по горе; но тревогой
Стихий возмущенных застигнутый вдруг,
В бегу, на шагу, вдруг застыл, цепенеет…
Глядь! жизни другая эпоха яснеет,
И новых живущих является круг.
И вот при дальнейшей попытке природы,
Не раз обновляющей земли и воды
И виды менявшей созданий своих, —
Средь мошек, букашек и тварей иных,
В мир божий вступил из таинственной двери,
Возник человек – и попятились звери.
И в страхе потомка узнав своего
И больше предвидя в орехах изъяна,
Лукаво моргнула, смеясь, обезьяна,
Сей дед человека – предтеча его.
И начал он жить поживать понемногу,
Сквозь глушь, чрез леса пролагая дорогу,
Гоня всех животных. Стрелок, рыболов,
Сдиратель всех шкур, пожиратель волов,
Взрыватель всех почв – он в трудах землекопных
Дорылся до многих костей допотопных,
Отживших творений; он видит могилы,
Где плезиозавры, слоны, крокодилы,
Недвижные, сном ископаемым спят.
Он видит той лестницы темной ступени,
Где образ былых, первородных растений
На камне оттиснут; в коре ледяной
Труп мамонта найден с подъятой ногой;
Там мумии древних фантазий природы —
Египет подземного мира; там – своды
Кряжей известковых и глинистых глыб
С циклоповой кладкой из черепов плотных,
Из раковин мелких, чуть зримых животных
И моря там след с отпечатками рыб.
Над слоем там слой и пласты над пластами
Являются книгой с живыми листами.
Читает ее по складам геолог.
Старинная книга! Не нынешний слог!
Иные страницы размыты, разбиты,
А глубже под ними – граниты, граниты,
А дальше – все скрыто в таинственной мгле
И нет ни малейших следов организма;
Один указует лишь дух вулканизма
На жар вековечный в центральном котле
И мнит человек: вот – времен в переходе,
Как много работать досталось природе,
Покуда, добившись до светлого дня,
С усильем она добралась до меня!
И шутка ль? Посмотришь – ее же созданье
Господствует, взяв и ее в обладанье!
Природа ж все вдаль свое дело ведет,
И втайне день новый готовит, быть может,
Когда и его в слой подземный уложит,
А сверху иной царь творенья пойдет.
И скажет сын нового, высшего века,
Отрыв ископаемый труп человека:
«Вот – это музею предложим мы в дар —
Какой драгоценный для нас экземпляр!
Зверь этот когда – то был в мир нередок,
Он глуп был ужасно, но это – наш предок!
Весь род наш от этой породы идет».
И древних пород при образе отчетом,
Об этом курьезном двуногом животном
Нам лекцию новый профессор прочтет.
Не надо
Ты счастья сулишь мне. Ох, знаю я, да!
Что счастье? – Волненье! Тревога!
Восторги! – бог с ними! Совсем не туда.
Ведет меня жизни дорога.
Я знаю, что счастье поднять не легко.
Ну, мне ли тащить эту ношу?
Я с нею, поверь, не уйду далеко,
А скрючусь и вмиг ее сброшу.
Я в том виноват ли, что в пылких делах
Порывистых сил не имею,
Что прытко ходить не могу в кандалах,
Без крыльев летать не умею?
Устал я, устал. У судьбы под рукой
Душа моя отдыху рада.
Покоя хочу я; мне нужен покой,
А счастья мне даром не надо!
Современный гений
Он гений говорят, – и как опровергать
Его ума универсальность?
Бог произвел его, чтоб миру показать
Души презренной гениальность.
Изменник царственный! он право первенства
У всех изменников оспорил
Он все нечистое возвел до торжества
И все святое опозорил.
Диплом на варварство, на низости патент
Стяжал он – подлости диктатор,
Клятвопреступник, тать, бесчестный президент
И вероломный император!
Он говорит: «Клянусь!», а сам уж мысль таит
Смять клятву, изорвать присягу,
«Империя – не брань, но мир», – он говорит,
А сам выдергивает шпагу.
Достигнув вышины чрез низкие дела,
В Италию просунул лапу.
Пощупал – тут ли Рим и дядина орла
Когтями он пригладил папу;
Опутав Англию своим союзом с ней,
Ей поднял парус дерзновенной,
И немощь жалкую лоскутницы морей
Он обнажил перед вселенной;
Свою союзницу на гибель соблазнил
Сойти с родной ее стихии;
Защитник Турции, ее он раздавил
Защиту противу России, —
И тонет в оргиях, и гордо смотрит он
На свой Париж подобострастной,
И, перед ним склонясь, продажный Альбион
С своей монархией безгласной
Ему сметают пыль с темнично-белых ног
И веллингтоновской подвязкой
Венчает нашего предателя чулок,
Быль Ватерло почислив сказкой.
Убейте прошлое! пусть дней новейших суд
Во прах историю низложит!
Бытописатели вновь примутся за труд
И прах разроют… но, быть может,
До дней сих доведя рассказ правдивый свой
И видя, как упрек здесь горек
Для человечества, дрожащею рукой
Изломит грифель свой историк
И разобьет скрижаль!.. Но летопись греха
И гнусных козней вероломства
На огненном крыле могучего стиха,
Дойдет, домчится до потомства
И передаст ему, как страсбургский буян,
Нахал, питомец беззаконий,
С прикормленным орлом, бесстыдный шарлатан,
Мятежник, схваченный в Булоньи,