И потом, предав забвенью
Горькие ошибки,
Я один сидел под тенью
Одинокой липки.
Шумным роем обсыпали
Пчёлы липку эту;
Сладкий мёд они сбирали
С липового цвету.
После люди мне сказали:
Что ты всё пьёшь воду?
Ты от горя и печали
Лучше выпей мёду!
Стал цедиться мёд душистый
Струйкой золотистой,
А друзья – то подстрекали:
Пей! Ведь липец чистый!
Липец? – Как не пить в собраньи,
Липам в честь и славу,
Добрым людям для компаньи
И себе в забаву!
Вот и пил я что есть мочи,
Славя липку – липу,
А потом и дни и ночи
Спал я без просыпу.
Проспал жар я, выспал холод,
Жизнь пропала даром,
Всё прошло; уснул я – молод,
А проснулся старым.
Еле ходишь, сухопарый,
Ломит поясницу;
Кашель душит, а и старый —
Любишь молодицу.
Вот однажды ей в признаньях
Говорю сквозь слёзы:
«Может, милая, в страданьях
Помогли б мне розы.
Может, это лишь простуда,
И с помёрзлой кровью
Мне согреться бы не худо
Например – любовью». —
«Нет, на розы не надейся!
Слушайся совету, —
Говорит она: – напейся
Липового цвету!
Не любовью согревайся,
С сердцем обветшалым,
А плотнее накрывайся
Тёплым одеялом!»
Стал я пить настой целебный,
Пил его я жадно,
Принял я совет врачебный,
Только всё не ладно.
Скоро, всю потратив силу,
Век я кончу зыбкой:
Вы ж, друзья, мою могилу
Осените липкой!
Современная идиллия
Пускай говорят, что в бывалые дни
Не те были люди, и будто б они
Семейно в любви жили братской,
И будто был счастлив пастух – человек! —
Да чем же наш век не пастушеский век,
И чем же наш быт не аркадской?
И там злые волки в глазах пастухов
Таскали овечек; у наших волков
Такие же точно замашки.
Всё та ж добродетель у нас и грешки,
И те же пастушки, и те ж пастушки,
И те же барашки, барашки.
Взгляните: вот Хлоя – Тирсиса жена!
Как цвет под росой – в бриллиантах она
И резвится – сущий ребёнок;
И как её любит супруг – пастушок!
И всяк при своём: у него есть рожок,
У ней есть любимый козлёнок,
Но век наш во многом ушёл далеко:
Встарь шло от коровок да коз молоко,
Всё белое только, простое;
Теперь, чтоб другого добыть молочка,
Дориса доит золотого бычка
И пьёт молоко золотое.
Женатый Меналк – обожатель Филлид —
Порой с театральной Филлидой шалит.
Дамет любит зелень и волю —
И, нежно губами до жениных губ
Коснувшись, Дамет едет в Английский клуб
Пройтись по зелёному полю;
Тасуясь над зеленью этих полей,
Немало по ним ходит дам, королей;
А тут, с золотыми мечтами,
Как Дафнисы наши мелки заострят —
Зелёное поле, глядишь, упестрят,
Распишут цветами, цветами.
На летних гуляньях блаженство мы пьём.
Там Штрауса смычок засвистал соловьём;
Там наши Аминты – о боже! —
В пастушеских шляпках на радость очам,
Барашками кудри бегут по плечам; —
У Излера пастбище тоже.
Бывало – какой-нибудь нежный Миртил
Фаншеттину ленточку свято хранил,
Кропил умиленья слезами,
И к сердцу её прижимал и к устам,
И шёл с ней к таинственным, тихим местам —
К беседке с луной и звездами.
Мы ленточку тоже в петличку ввернуть
Готовы. А звёзды? На грудь к нам! На грудь!
Мы многое любим сердечно, —
И более ленточек, более звезд
Мы чтим теплоту и приятность тех мест,
Где можно разлечься беспечно.
Мы любим петь песни и вечно мечтать,
И много писать, и немного читать
(Последнее – новый обычай).
Немного деревьев у нас на корнях,
Но сколько дремучих лесов в головах,
Где бездна разводится дичи!
Вотще бы хотел современный поэт
Сатирой взгреметь на испорченный свет:
Хоть злость в нём порою и бродит —
Всё Геснером новый глядит Ювенал,
И где он сатиру писать замышлял, —
Идиллия, смотришь, выходит.
Сельские отголоски
Переселение
Срок настал. Оставив город шумной,
От него я скрылся, как беглец:
От тревог той жизни неразумной
Отдохнуть пора мне наконец.
Душно там; громадность да огромность
Ждут меня, – и посреди всего
Сознаю я горькую бездомность:
Нет нигде домишка моего.
Что я там? – Не гость и не хозяин;
Чувствую – там не по мне земля.
«Город – мой» – мне всюду шепчет Каин,
Авелю отведены поля.
То ли дело в мирной сельской доле;
Вольное, широкое житьё!
Выйду ль я, да разгуляюсь в поле —
Это поле, кажется, моё.
Где себе ни выберу я место,
Лягу тут: точь – в – точь пришёл домой;
Ну, а лес – то… боже мой! А лес – то —
Тёмный лес – весь совершенно мой!
Там – посев; там хижины, строенья.
Прохожу по каждому двору:
Кажется – тут все мои владенья,
Только я оброка не беру.
У меня ковёр тут под ногами —
Шелковистый, бархатный ковёр,
Мягкий, пышный, затканный цветами —
Злаки, мох и травка вперебор.
Там просвет, там тени по утёсам;
Виды, виды – любо посмотреть!
А с лугов мне веет сенокосом…
Запах – то! Дохнуть – и умереть!
Я иду: колосья ржи – взгляните!.
Все под ветром кланяются мне.
«Здравствуйте, друзья мои, растите, —
Мыслю я, – и полнитесь в зерне!»
Царь я; солнце у меня в короне;
У меня вот зеркало – река!
У меня на голубом плафоне
В позолоте ходят облака.
Живопись – то, живопись какая!
Вы всмотритесь: что за колорит!
Эта краска, искрясь и сверкая,
Семьдесят столетий так горит.
Утром встал я: мне заря блеснула
Алой лентой; пред моим окном
Мельница мне крылья распахнула
И глядит торжественным крестом.
Жизнь ведёт под тем крестом отшельник…
Не ищи других завидных мест!
Этот крест – твой орден, добрый мельник,
И тебя питает этот крест.
Всех здесь будит утра в час обычный
Гласом трубным мой герольд – пастух,
Иль повеса и крикун публичный
С красным гребнем либерал – петух.
В полдень вся горит моя палата
Золотом; всё в красках, всё пестро;
Вечер мне шлёт пурпур свой с заката;
Ночь в звездах мне сыплет серебро.
А роса – то – перлы, бриллианты!
Эти слёзы чище всяких слёз;
Птички мне певцы и музыканты,
Соловей – мой первый виртуоз.
Церковь тут, – и сельское кладбище
Близко так и ельник тут в виду.
Вот мое последнее жилище!
Хорошо. Я дальше не пойду.
Вечерние облака
Уж сумрак растянул последнюю завесу;
Последние лучи мелькают из – за лесу,
Где солнце спряталось. Волшебный час любви!
Заря затеплилась – и вот ее струи,
Объемля горизонт, проходят чрез березки,
Как лент изрезанных багряные полоски.
Там, светлым отблеском зари освещены,
Густые облака, сбегая с вышины,
Нависли пышными янтарными клубами,
А дальше бросились капризными дугами,
И это вьется все, запуталось, сплелось
Так фантастически, так чудно, идеально,
Что было бы художнику дано
Все это перенесть ко мне на полотно,
Сказали б: хорошо, но как ненатурально!
Молитва природы
Я вижу целый день мучение природы:
Ладьями тяжкими придавленные воды
Браздятся; сочных трав над бархатным ковром
Свирепствует коса; клонясь под топором,
Трещит столетний дуб в лесу непроходимом,
И ясный свет небес коптится нашим дымом.
Мы ветру не даем свободно пролететь:
Вот мельницы – изволь нам их вертеть!
Дуй в наши паруса! – природа помолиться
Не успевает днем предвечному творцу:
Томится человек и ей велит томиться
С утра до вечера… Но день идет к концу;
Вот вечер, – вот и ночь, – и небо с видом ласки
Раскрыла ясных звезд серебряные глазки,
А вот и лунный шар: лампада зажжена,
В молельню тихую земля превращена;
Замолкла жизнь людей. Да вот, – ее молитва!
Переложение псалма СХХV
Израиль! Жди: глас божий грянет —
Исчезнет рабства тяжкий сон,
И пробудится и воспрянет
Возвеселившийся Сион, —
И славу горного владыки
По всей вселенной известят
Твои торжественные клики
И вольных песен звучный склад,