Стихотворения (1884 г.) — страница 17 из 33

И там, где общество суровых просит дум

И дел, направленных к гражданскому порядку,

Ты ловишь призраки; сорвавши с сердца взятку,

Молчит подкупленный твой ум.

Когда и юноши, при всем разгаре крови,

В расчеты углубясь, так важно хмурят брови,

Тебе ль свой тусклый взор на милых обращать,

И, селадонствуя среди сердечных вспышек,

С позором поступать в разряд седых мальчишек,

И мадригалами красавиц угощать,

И, в жизни возводя ошибку на ошибку,

Весь век бродить, блуждать, и при его конце

То пресную слезу, то кислую улыбку

Уродливо носить на съеженном лице?

Опомнись наконец и силою открытой

Восстань на бред своей любви!

Сам опрокинь его насмешкой ядовитой

И твердою пятой рассудка раздави!

Взглянув прозревшими глазами,

Смой грех с своей души кровавыми слезами

И пред избранницей своей

Предстань не с сладеньким любовных песен томом,

Но всеоружный стань, грянь молнией и громом

И оправдайся перед ней!

«Я осудил себя, – скажи ей, – пред зерцалом

Суровой истины себя я осудил.

Тебя я чувством запоздалым,

Нелепым чувством оскорбил.

Прости меня! Я сам собой наказан,

Я сам себе пощады не давал!

Узлом, которым я был связан,

Себе я грудь избичевал –

И сердце рву теперь, как ветхий лист бумаги

С кривою жалобой подьячего-сутяги».

1857

Оставь!

«Оставь ее: она чужая, –

Мне говорят, – у ней есть он.

Святыню храма уважая,

Изыди, оглашенный, вон!»

О, не гоните, не гоните!

Я не присвою не свою;

Я не во храме, посмотрите,

Ведь я на паперти стою…

Иль нет – я дальше, за оградой,

Где, как дозволенный приют,

Сажень земли с ее прохладой

Порой и мертвому дают.

Я – не кадило, я – не пламень,

Не светоч храма восковой,

Нет: я – согретый чувством камень,

Фундамент урны гробовой;

Я – тень; я – надпись роковая

На перекладине креста;

Я – надмогильная, живая,

Любовью полная плита.

Мной не нарушится святыня,

Не оскорбится мной она, –

И бог простит, что мне богиня –

Другого смертного жена.

1857

Посещение

Как? и ночью нет покою!

Нет, уж это вон из рук!

Кто-то дерзкою рукою

Всё мне в двери стук да стук,

«Кто там?» – брызнув ярым взглядом,

Крикнул я, – и у дверей,

Вялый, заспанный, с докладом

Появился мой лакей.

«Кто там?» – «Женщина-с». – «Какая?»

– «Так – бабенка – ничего».

– «Что ей нужно? Молодая?»

– «Нет, уж так себе – того».

«Ну, впусти!» – Вошла, и села,

И беседу повела,

И неробко так глядела,

Словно званая была;

Словно старая знакомка,

Не сочтясь со мной в чинах,

Начала пускаться громко

В рассужденья о делах.

Речь вела она разумно

Про движенье и застой,

Только слишком вольнодумно…

«Э, голубушка, постой!

Понимаю». После стала

Порицать весь белый свет;

На судьбу свою роптала,

Что нигде ей ходу нет;

Говорила, что приюта

Нет ей в мире, нет житья,

Что везде гонима люто…

«А! – так вот что!» – думал я.

Вот сейчас же, верно, взбросит

Взор молящий к небесам

Да на бедность и попросит:

Откажу. Я беден сам.

Только – нет! Потом так твердо

На меня направя взор,

Посетительница гордо

Продолжала разговор.

Кто б такая?.. Не из граций,

И – конечно – не из муз!

Никаких рекомендаций!

Очень странно, признаюсь.

Хоть одета не по моде,

Но – пристойно, скважин нет,

Всё заветное в природе

Платьем взято под секрет.

Кто б такая? – Напоследок

(Кто ей дал на то права?)

Начала мне так и эдак

Сыпать резкие слова,

Хлещет бранью преобидной,

Словно градом с высоты:

Ты – такой, сякой, бесстыдный! –

И давай со мной на ты.

«Ну, беда мне: нажил гостью!»

Я уж смолк, глаза склоня, –

Ни гугу! – А та со злостью

Так и лезет на меня.

«Нет сомнения нисколько, –

Я размыслил, – как тут быть?

Сумасшедшая – и только!

Как мне бабу с рук-то сбыть?

Как спровадить? – Тут извольте

Дипломатику подвесть!»

Вот и начал я: «Позвольте…

То есть… с кем имею честь?..

Кто вы? Есть у вас родные?»

А она: «Мне бог – родня.

Правда – имя мне; иные

Кличут истиной меня».

«Вы себя принарядили, –

Не узнал вас оттого;

Прежде, кажется, ходили

Просто так – безо всего».

«Да, бывало мне привычно

Появляться в наготе,

Да сказали – неприлично!

Времена пошли не те.

Приоделась. Спорить с веком

Не хочу, а всё же – нет –

Не сошлась я с человеком,

Всё меня не любит свет.

Прежде многих гнула круто

При Великом я Петре,

И порою в виде шута

Появлялась при дворе.

Царь мою прощал мне дикость

И доволен был вполне.

Чем сильнее в ком великость,

Тем сильней любовь ко мне.

Говорю, бывало, грубо

И со злостью натощак, –

Многим было и не любо,

А терпели кое-как.

Ведь и нынче без уклонок

Правдолюбья полон царь,

Да уж свет стал больно тонок

И хитер – не то что встарь.

Уж к иным теперь и с лаской

Подойдешь – кричат: «Назад!»

Что тут делать? – Раз под маской

Забралась я в маскарад, –

И, под важностью пустою

Видя темные дела,

К господину со звездою

Там я с книксом подошла.

Он зевал, а тут от скуки

Обратился вмиг ко мне,

И дрожит, и жмет мне руки;

«Ah! Beau masque! Je te connais».

«Ты узнал меня, – я рада.

С откровенностью прямой

В пестрой свалке маскарада

Потолкуем, милый мой!

Правда – я. Со мной ты знался,

Обо мне ты хлопотал,

Как туда-сюда метался

Да бессилен был и мал.

А теперь, как вздул ты перья,

Что раскормленный петух,

Стал ты чужд ко мне доверья

И к моим намекам глух.

Обо мне где слово к речи,

Там ты мастер – ух какой –

Пожимать картинно плечи

Да помахивать рукой.

Здравствуй! Вот мы где столкнулись!

Тут я шепотом, тайком

Начала лишь… Отвернулись –

И пошли бочком, бочком.

Я к другому. То был тучный,

Ловкий, бойкий на язык

И весьма благополучный

Полновесный откупщик,

С виду добрый, круглолицый…

Хвать я под руку его

Да насчет винца с водицей…

Он смеется… «Ничего, –

Говорит, – такого рода

Это дельце… не могу…

Я-де нравственность народа

Этой штучкой берегу.

Я люблю мою отчизну, –

Говорит, – люблю я Русь;

Видя сплошь дороговизну,

Всё о бедных я пекусь.

Там сиротку, там вдовицу

Утешаю. Вот – вдвоем

Хочешь ехать за границу?

Едем! – Славно поживем».

«Бог с тобою! – говорю я. –

У меня в уме не то.

За границу не хочу я,

И тебе туда на что?

Ведь и здесь тебе знакома

Роскошь всех земных столиц.

За границу! – Ведь и дома

Ты выходишь из границ.

У тебя за чудом чудо,

Дом твой золотом горит».

– «Ну так что ж? А ты откуда

Здесь явилась?» – говорит,

«Да сейчас из кабака я,

Где ты много плутней ввел».

– «Тьфу! Несносная какая!

Убирайся ж» – И пошел.

К звездоносцу-то лихому

Подошел и стал с ним в ряд.

Я потом к тому, к другому –

Нет, – и слушать не хотят:

Мы-де знаем эти сказки!

Подошла бы к одному,

Да кругом толпятся маски,

Нет и доступа к нему;

Те лишь прочь, уж те подскочут,

Те и те его хотят,

Рвут его, визжат, хохочут.

«Милый! Милый!» – говорят,

Это – нежный, легкокрылый

Друг веселья, скуки бич,

Был сын Курочкина милый,

Вечно милый Петр Ильич,

Между тем гроза висела

В черной туче надо мной, –

Те, кому я надоела,

Объяснились меж собой:

Так и так. Пошла огласка!

«Здесь, с другими зауряд,

Неприличная есть маска –

Надо вывесть, – говорят. –

Как змея с опасным жалом,

Здесь та маска с языком.

Надо вывесть со скандалом,

Сиречь – с полным торжеством,

Ишь, себя средь маскарада

Правдой дерзкая зовет!

Разыскать, разведать надо,