Стихотворения (1884 г.) — страница 18 из 33

Где и как она живет».

Но по счастью, кров и пища

Мне менялись в день из дня,

Постоянного ж жилища

Не имелось у меня –

Не нашли. И рады были,

Что исчез мой в мире след,

И в газетах объявили:

«Успокойтесь! Правды нет;

Где-то без вести пропала,

Страхом быв поражена,

Так как прежде проживала

Всё без паспорта она

И при наглом самозванстве

Замечалась кое в чем,

Как-то: в пьянстве, и буянстве,

И шатании ночном.

Ныне – всё благополучно»,

Я ж тихонько здесь и там

Укрывалась где сподручно –

По каморкам, по углам.

Вижу – бал. Под ночи дымкой

Люди пляшут до зари.

Что ж мне так быть – нелюдимкой?

Повернулась – раз-два-три –

И на бал влетела мухой –

И, чтоб скуки избежать,

Над танцующей старухой

Завертясь, давай жужжать:

«Стыдно! Стыдно! Из танцорок

Вышла, вышла, – ей жужжу. –

С лишком сорок! С лишком сорок!

Стыдно! Стыдно! Всем скажу».

Мучу бедную старуху:

Чуть немного отлечу,

Да опять, опять ей к уху,

И опять застрекочу.

Та смутилась, побледнела.

Кавалер ей: «Ах! Ваш вид…

Что вдруг с вами?» – «Зашумело

Что-то в ухе, – говорит, –

Что-то скверное такое…

Ах, несносно! Дурно мне!»

Я ж, прервав жужжанье злое,

Поскорее – к стороне.

Подлетела к молодежи:

Дай послушаю, что тут!

И прислушалась: о боже!

О творец мой! Страшно лгут!

Лгут мужчины без границы, –

Ну, уж те на то пошли!

Как же дамы, как девицы –

Эти ангелы земли?..

Одного со мною пола!

В подражанье, верно, мне

Кое-что у них и голо, –

И как бойко лгут оне!

Лгут – и нет средь бальной речи

Откровенности следа:

Только груди, только плечи

Откровенны хоть куда!

Всюду сплетни, ковы, путы,

Лепет женской клеветы;

Платья ж пышно, пышно вздуты

Полнотою пустоты.

Ложь – в глазах, в рукопожатьях, –

Ложь – и шепотом, и вслух!

Там – ломбардный запах в платьях,

В бриллиантах тот же дух.

В том углу долгами пахнет,

В этом – взятками несет,

Там карман, тут совесть чахнет;

Всех змей роскоши сосет.

Вот сошлись в сторонке двое.

Разговор их: «Что вы? как?»

– «Ничего». – «Нет – что такое?

Вы невеселы». – «Да так –

Скучно! Денег нет, признаться».

– «На себя должны пенять, –

Вам бы чем-нибудь заняться!»

– «Нет, мне лучше бы занять».

Там – девицы. Шепот: «Нина!

Как ты ласкова к тому!..

Разве любишь? – Старичина!

Можно ль чувствовать к нему?..»

«Quelle idee, ma chere! Он сходен

С чертом! Гадок! Вижу я –

Для любви уж он не годен,

А годился бы в мужья!»

Тошно стало мне на бале, –

Всё обман, как погляжу, –

И давай летать по зале

Я с жужжаньем – жу-жу-жу, –

Зашумела что есть духу…

Тут поднялся ропот злой –

Закричали: «Выгнать муху!»

И вошел лакей с метлой.

Я ж, все тайны обнаружив, –

Между лент и марабу,

Между блонд, цветов и кружев

Поскорей – в камин, в трубу –

И на воздух! – И помчалась,

Проклиная эту ложь,

И потом где ни металась –

В разных видах всюду то ж.

Там в театр я залетела

И на сцену забралась,

Да Шекспиром так взгремела,

Что вся зала потряслась.

Что же пользы? – Огневая

Без следов прошла гроза, –

Тот при выходе, зевая,

Протирал себе глаза,

Тот чихнул: стихом гигантским

Как Шекспир в него метал,

Он ему лишь, как шампанским,

Только нос пощекотал.

И любви моей и дружбы,

Словно тяжкого креста,

Все бегут. Искала службы, –

Не даются мне места.

Обращалась и к вельможам,

Говорят: «На этот раз

Вас принять к себе не можем;

Мы совсем не знаем вас.

Эдак бродят и беглянки!

Вы во что б пошли скорей?»

Говорю: «Хоть в гувернантки –

К воспитанию детей».

«А! Вы разве иностранка?»

– «Нет, мой край – и здесь, и там».

– «Что же вы за гувернантка?

Как детей доверить вам?

Вы б учили жить их в свете

По каким же образцам?»

– «Я б старалась-де, чтоб дети

Не подобились отцам».

«А! Так вот вы как хотите!

Люди! Эй!» – Пошел трезвон.

Раскричались: «Прогоните

Эту бешеную вон!»

Убралась. Потом попала

Я за дерзость в съезжий дом

И везде перебывала –

И в суде, и под судом.

Там – продажность, там – интриги, –

Всех язвят слова мои;

Я совалась уж и в книги,

И в журнальные статьи.

Прежде «Стой, – кричали, – дура!»

А теперь коё-куда

Благородная цензура

Пропускает иногда.

Место есть мне и в законе,

И в евангельских чертах,

Место – с кесарем на троне,

Место – в мыслях и словах.

Эта сфера мне готова,

Дальше ж, как ни стерегу –

Ни из мысли, ни из слова

В жизнь ворваться не могу;

Не могу вломиться в дело:

Не пускают. Тьма преград!

Всех нечестье одолело,

В деле правды не хотят.

Против этой лжи проклятой,

Чтоб пройти между теснин, –

Нужен мощный мне ходатай,

Нужен крепкий гражданин».

«От меня чего ж ты хочешь? –

Наконец я вопросил. –

Ждешь чего? О чем хлопочешь?

У меня не много сил.

Если бедный стихотворец

И пойдет, в твой рог трубя,

Воевать – он ратоборец

Ненадежный за тебя.

Он дороги не прорубит

Сквозь дремучий лес тебе,

А себя лишь только сгубит,

Наживет врагов себе.

Закричат: «Да он – несносный!

Он мутит наш мирный век,

На беду – звонкоголосный,

Беспокойный человек!»

Ты всё рвешься в безграничность,

Если ж нет тебе границ –

Ты как раз заденешь личность,

А коснись-ка только лиц!

И меня с тобой прогонят,

И меня с тобой убьют,

И с тобою похоронят,

Память вечную споют.

Мир на нас восстанет целый:

Он ведь лжи могучий сын.

На Руси твой голос смелый

Царь лишь выдержит один –

Оттого что, в высшей доле,

Рыцарь божьей правоты –

Он на царственном престоле

И высок и прям, как ты.

Не зови ж меня к тревогам!

Поздно! Дай мне отдохнуть!

Спать хочу я. С богом! С богом!

Отправляйся! Добрый путь!

Если ж хочешь – в извещенье,

Как с тобой я речь держу,

О твоем я посещенье

Добрым людям расскажу».

1857

Скажите

Скажите, я вам докучаю?

Скажите, я с ума схожу?

У вас, – скажите – умоляю, –

Не слишком часто ль я бываю?

Не слишком долго ли сижу?

Я надоел вам, я уверен,

При вас из рук я вон, хоть брось,

При вас я жалок и растерян,

При вас я туп и глуп насквозь.

Когда, обвороженный вами,

Впиваюсь жадно я глазами

В ваш ясный лик, а сам молчу –

Не страшно ль вам? Вы не дрожите?

Уж вам не кажется ль, скажите,

Что проглотить я вас хочу?

Порою зависть – эту муку –

Внушает мне исподтишка

Ваш столик – дерево – доска,

Когда покоит вашу руку

И прикасается к перстам,

Которые с таким томленьем,

С таким глубоким упоеньем

Прижал бы я к своим устам.

Тех уст иль дерева касаться

Рукой, отброшенной слегка, –

Вам всё равно бы, может статься,

Равно холодною остаться

Могла б лилейная рука.

Увы! Скажите, для чего же

И там мне счастья не дано,

Где всё равно вам было б тоже,

А мне – уж как не всё равно?

1857

На гулянье

Веет негой ночь лукавая,

В небесах луна горит

И, меж тучек тихо плавая,

Их волшебно серебрит.

Сад тенистый с изворотами

Темных липовых аллей,

Сад с беседками и гротами –

Полон множеством людей, –

И с июльским сладострастием

На гулянье дачном здесь

Дышит загородным счастием

Лиц пестреющая смесь.

Огневыми бриллиантами

Блещут сотни фонарей.

Вот – эстрада с музыкантами!

Капельмейстер-чародей

Рад смычок свой к небу взбрасывать,

Скрипку вдребезги разбить,

Приседать рад и приплясывать,

Чтоб оркестр одушевить.