Стихотворения (1884 г.) — страница 21 из 33

Он всем необходим; сам царь его так ценит!

Что, если он… того… ну кто его заменит?»

Между 1845 и 1857

На новый 1857-й

Полночь бьет. – Готово!

Старый год – домой!

Что-то скажет новый

Пятьдесят седьмой?

Не судите строго, –

Старый год – наш друг

Сделал хоть немного,

Да нельзя же вдруг.

Мы и то уважим,

Что он был не дик,

И спасибо скажем, –

Добрый был старик.

Не был он взволнован

Лютою войной.

В нем был коронован

Царь земли родной.

С многих лиц унылость

Давняя сошла,

Царственная милость

Падших подняла.

Кое-что сказалось

С разных уголков,

Много завязалось

Новых узелков.

В ход пошли вопросы,

А ответы им,

Кривы или косы, –

Мы их распрямим.

Добрых действий семя

Сеет добрый царь;

Кипятится время,

Что дремало встарь.

Год как пронесется –

В год-то втиснут век.

Так вперед и рвется,

Лезет человек.

Кто, измят дорогой,

На минутку стал,

Да вздремнул немного –

Глядь! – уж и отстал.

Ну – и будь в последних,

Коль догнать не хват, –

Только уж передних

Не тяни назад!

Не вводи в свет знанья

С темной стороны

Духа отрицанья,

Духа сатаны.

Человек хлопочет,

Чтоб разлился свет, –

Недоимки хочет

Сгладить прошлых лет.

Ну – и слава богу!

Нам не надо тьмы,

Тщетно бьют тревогу

Задние умы.

«Как всё стало гласно! –

Говорят они. –

Это ведь опасно –

Боже сохрани!

Тех, что мысль колышут,

Надо бы связать.

Пишут, пишут, пишут…

А зачем писать?

Стало всё научно,

К свету рвется тварь,

Мы ж благополучно

Шли на ощупь встарь.

Тьма и впредь спасла бы

Нас от разных бед.

Мы же зреньем слабы, –

Нам и вреден свет».  –

Но друзья ль тут Руси

С гласностью в борьбе?

Нет – ведь это гуси

На уме себе!

В маске патриотов

Мраколюбцы тут

Из своих расчетов

Голос подают.

Недруг просвещенья

Вопреки добру

Жаждет воспрещенья

Слову и перу;

В умственном движенье,

В правде честных слов –

«Тайное броженье»

Видеть он готов.

Где нечисто дело,

Там противен свет,

Страшно всё, что смело

Говорит поэт.

Там, где руки емки

В гуще барыша,

Норовит в потемки

Темная душа,

Жмется, лицемерит,

Вопиет к богам…

Только Русь не верит

Этим господам.

Время полюбило

Правду наголо.

Правде ж дай, чтоб было –

Всё вокруг светло!

Действуй, правду множа!

Будь хоть чином мал,

Да умом вельможа,

Сердцем генерал!

Бедствий чрезвычайных

Не сули нам, гусь!

Нет здесь ковов тайных, –

Не стращай же Русь!

Русь идет не труся

К свету через мглу.

Видно, голос гуся –

Не указ орлу.

Русь и в ус не дует,

Полная надежд,

Что восторжествует

Над судом невежд, –

Что венок лавровый

В стычке с этой тьмой

Принесет ей новый

Пятьдесят седьмой, –

И не одолеют

Чуждых стран мечи

Царства, где светлеют

Истины лучи, –

И разумной славы

Проблеснет заря

Нам из-под державы

Светлого царя.

Декабрь 1856 или январь 1857

Н. Ф. Щербине

Была пора – сияли храмы,

Под небо шли ряды колонн,

Благоухали фимиамы,

Венчался славой Парфенон, –

И всё, что в мире мысль проникла,

Что ум питало, сердце жгло,

В златом отечестве Перикла

На почве греческой цвело;

И быт богов, и быт народа

Встречались там один в другом,

И человечилась природа,

Обожествленная кругом.

Прошли века – умолк оракул,

Богов низринул человек –

И над могилой их оплакал

Свою свободу новый грек.

Ничто судеб не сдержит хода,

Но не погибла жизнь народа,

Который столько рьяных сил

В стремленьях духа проявил;

Под охранительною сенью

Сплетенных славою венков

Та жизнь широкою ступенью

Осталась в лестнице веков,

Осталась в мраморе, в обломках,

В скрижалях, в буквах вековых

И отразилась на потомках

В изящных образах своих…

И там, где льются наши слезы

О падших греческих богах,

Цветут аттические розы

Порой на северных снегах, –

И жизнью той, поэт-художник,

В тебе усилен сердца бой,

И вещей Пифии треножник

Огнем обхвачен под тобой.

27 января 1857

Вход воспрещается

Посвящено И. К. Гебгардту

«Вход воспрещается» – как часто надпись эту

Встречаешь на вратах, где хочешь ты войти,

Где входят многие, тебе ж, посмотришь, нету

Свободного пути!

Там – кабинет чудес, там – редкостей палата!

Хотел бы посмотреть! Туда навезено

Диковин множество и мрамора, и злата, –

Пойдешь – воспрещено!

Там, смотришь, голова! Прекрасной мысли, знанья

Ты пробуешь ввести в нее отрадный свет –

Напрасно! Тут на лбу, как на фронтоне зданья,

Отметка: «Впуска нет».

А там – храм счастия, кругом толпы народа,

Иные входят внутрь, ты хочешь проскользнуть,

Но стража грозная, стоящая у входа,

Твой заграждает путь.

Ты просишь, кланяясь учтиво и покорно,

Ногою шаркая, подошвою скользя:

«Позвольте!» – А тебе настойчиво, упорно

Ответствуют: «Нельзя».

Нельзя! – И мне был дан ответ того же рода.

Нельзя! – И, сближены нам общею судьбой,

О Гебгардт, помнишь ли, тогда в волнах народа

Мы встретились с тобой?

«Да почему ж нельзя? Проходят же другие!» –

Спросили мы тогда, а нам гремел ответ:

«Проходят, может быть, да это – не такие, –

Для вас тут места нет.

Вы – без протекции. Вы что? Народ небесный!

Ни знатных, ни больших рука вам не далась.

Вот если было бы хоть барыни известной

Ходатайство об вас!

Просили бы о вас пригожие сестрицы,

Колдунья-бабушка иль полновесный брат!

А то вы налегке летите, словно птицы, –

Назад, дружки, назад!»

«Что делать? Отойдем! Нам не добиться счастья, –

Мы грустно молвили, – златой его венец

Нам, верно, не к лицу. Поищем же участья

У ангельских сердец!»

Идем. Вот женщина: открытая улыбка,

Открытое лицо, открытый, милый взгляд!

Знать, сердце таково ж… Приблизились – ошибка!

И тут ступай назад!

«Вход воспрещается», задернута завеса,

Дверь сердца заперта, несчастный не войдет,

А между тем туда ж какой-нибудь повеса

Торжественно идет.

Полвека ты дрожал и ползал перед милой,

Колени перетер, чтоб заслужить венец,

Молчал, дышать не смел, и вот – с последней силой

Собрался наконец.

«Позвольте, – говоришь, – воздайте мне за службу!

Мой близок юбилей». – «Не требуй! Не проси! –

Ответят. – Нет любви, а вот – примите дружбу!»

– «Как? Дружбу? – Нет, merci!

Не надо, – скажешь ты, – на этот счет безбедно

И так я жить могу в прохладной тишине,

Холодных блюд не ем, боюсь простуды, – вредно

Мороженое мне».

Дивишься иногда, как в самый миг рожденья

Нам был дозволен вход на этот белый свет

И как не прогремел нам голос отверженья,

Что нам тут места нет.

Один еще открыт нам путь – и нас уважат,

Я знаю, как придет святая череда.

«Не воспрещается, – нам у кладбища скажут, –

Пожалуйте сюда!»

На дрогах нас везут, широкую дорогу

Мы видим наконец и едем без труда.

Вот тут и ляжем мы, близ церкви, слава богу!..

Но нет – и тут беда!

И мертвым нам кричат: «Куда вы? Тут ограда;

Здесь место мертвецам большим отведено,

Вам дальше есть места четвертого разряда,

А тут – воспрещено!»

Февраль 1857


Зачем

Посвящено Антонине Христиановне Лавровой

Мне ваш совет невыразимо дорог, –

И хоть тяжел он сердцу моему,

Но должен я, скрепясь, без отговорок

Его принять и следовать ему,