– – –
Правнук мой, с нашей кровью старою,
Покраснеешь ли, бледноликий,
Как завидишь певца с гитарою
Или женщину с красной гвоздикой?
– – –
.
15 июня 1915
Коктебель
“Он ходит с женщиной в светлом…”
– – –
Он ходит с женщиной в светлом, –
Мне рассказали. –
Дом мой открыт всем ветрам,
Всем ветрам.
– – –
Они – любители музык –
В девять в курзале.
Стан ее плавный узок,
Так узок…
– – –
Я вижу: туманный берег,
В час повечерья,
Берег, холмы и вереск,
И вереск.
– – –
И рядом с широким фетром
Белые перья…
Сердце открыто ветрам,
Всем ветрам!
– – –
.
17 июня 1915
“Кипящий звук неторопливых арб…”
– – –
Кипящий звук неторопливых арб
Просверливает вечер сонно-жаркий.
На сене выжженном, как пестрый скарб,
Лежат медноволосые татарки.
– – –
Они везут плоды. На конских лбах
Лазурных бус позвякивают кисти.
Где гуще пурпур – в вишнях ли, в губах?
Что – персик или лица золотистей?
– – –
Деревня: тополя в прохладе скал,
Жилища и жаровни запах клейкий.
Зурна заныла, – и блеснул оскал
Татарина в узорной тюбетейке.
– – –
.
7 июля 1915
Коктебель
“Он в темных пальцах темную держал…”
– – –
Он в темных пальцах темную держал,
Тяжелую и сладостную розу.
По набережной к дому провожал
Нас Requiem суровый Берлиоза.
– – –
Под нами желтая рвалась река,
Как будто львиная металась грива…
И, подавая розу, льнет тоскливо
К моей руке его рука.
– – –
Над мраморною лестницей, в саду
Стелили тени плавные платаны,
И слабо волновался на ходу
Лиловый шелк торжественной сутаны…
– – –
И расстаемся мы не потому ль
(Ах, был весь Рим в том профиле орлином!),
Что горьким вереском и острым тмином
В моей стране цветет июль?
– – –
.
29 июля 1915
Святые Горы
“Летят, пылая, облака…”
– – –
Летят, пылая, облака,
Разрушился небесный город.
Упряма поступь и легка,
Раскинут ветром вольный ворот.
– – –
Кто мне промолвил «добрый путь»,
Перекрестил – кто на дорогу?
Пусть не устанут ветры дуть,
От твоего стремить порога.
– – –
Былое – груз мой роковой –
Бросаю черту на потребу.
Над бесприютной головой
Пылай, кочующее небо!
– – –
.
31 июля 1915
Святые Горы
“Журавли потянули к югу…”
– – –
Журавли потянули к югу.
В дальний путь я ухожу.
Где я встречу ее, подругу,
Роковую госпожу?
– – –
В шумном шелке ли, в звонких латах?
В кэбе, в блеске ль колесниц?
Под разлетом бровей крылатых
Где ты, ночь ее ресниц?
– – –
Иль полунощные бульвары
Топчет злой ее каблук?
Или спрятался локон ярый
Под монашеский клобук?
– – –
Я ищу, подходя к театру,
И в тиши церковных стен –
Не Изольду, не Клеопатру,
Не Манон и не Кармен!
– – –
.
1 августа 1915
Святые Горы
“Смотрят снова глазами незрячими…”
– – –
Смотрят снова глазами незрячими
Матерь Божья и Спаситель-Младенец.
Пахнет ладаном, маслом и воском.
Церковь тихими полнится плачами.
Тают свечи у юных смиренниц
В кулачке окоченелом и жестком.
– – –
Ах, от смерти моей уведи меня,
Ты, чьи руки загорелы и свежи,
Ты, что мимо прошла, раззадоря!
Не в твоем ли отчаянном имени
Ветер всех буревых побережий,
О, Марина, соименница моря!
– – –
.
5 августа 1915
Святые Горы
“Должно быть, голос мой бездушен…”
– – –
Должно быть, голос мой бездушен
И речь умильная пуста.
Сонет дописан, вальс дослушан
И доцелованы уста.
– – –
На книгу облетает астра,
В окне заледенела даль.
Передо мной: «L’Abesse de Castro»,
Холодно-пламенный Стендаль.
– – –
Устам приятно быть ничьими,
Мне мил пустынный мой порог…
Зачем приходишь ты, чье имя
Несет мне ветры всех дорог?
– – –
.
3 сентября 1915
“На синем – темно-розовый закат…”
– – –
На синем – темно-розовый закат
И женщина, каких поют поэты.
Вечерний ветер раздувает плат:
По синему багряные букеты.
– – –
И плавность плеч и острия локтей
Явила ткань узорная, отхлынув.
Прозрачные миндалины ногтей
Торжественней жемчужин и рубинов.
– – –
У юных мучениц такие лбы
И волосы – короны неподвижней.
Под взлетом верхней девичьей губы
Уже намеченная нега нижней.
– – –
Какой художник вывел эту бровь,
И на виске лазурью тронул вену,
Где Рюриковичей варяжья кровь
Смешалась с кровью славною Комнена?
– – –
.