чующих невест.
Но в час нещадный вновь засветит
Забытой сказкой неба твердь, —
И сны былые сердце встретит,
Пытая жизнь, пытая смерть.
84. «Вот жизнь твоя! По этим коридорам…»
Вот жизнь твоя! По этим коридорам
Пройди! Влюбленный в гул своих шагов,
Достигнешь храма. Возликуют хоры,
Твоих приветствуя рожденье снов.
И там умрешь. Одни твои моленья,
Твой тихий мир, твой голубь оживет.
И в очи синие взойдет твое прощенье,
И в очи черные твое прощение взойдет.
Восстанут дни, улыбчивы и милы,
Тебя терзавшие под гул твоих шагов, —
Восстанут вновь, склонившись у могилы,
В сияньи трепетном тобой рожденных снов.
СТИХИВАРШАВА, 1933
Дмитрию Владимировичу Философову
85. «За окном — за синей льдиной…»
За окном — за синей льдиной,
За покоем снежной дали
В робком свете книги синей
Зори вечные звучали.
Он пришел — о боль свершенья!
В белом облаке метели.
Я не верю в привиденья,
Но шаги прошелестели.
Встал в сторонке, точно нищий,
Весь в снежинках — в звездной пыли.
Тени строгие кладбища
На лице его застыли.
Я молчала. Скорбь иная
Мне открылась в этом миге.
Отступая, замирая,
Я замкнулась в синей книге.
86. «Испепелить, испепелить…»
Испепелить, испепелить
И эту маленькую ложь —
И он не сможет больше жить…
Испепелить!.. Испепелить!..
«Люби меня!».
— Могу жалеть.
«Люби меня».
— Нет… умереть
Мне было б легче, чем любить!
Испепелить!.. испепелить!..
87. «Над садом старинным я помню звезду…»
Над садом старинным я помню звезду,
Печального детства светило,
И девушку помню, и — в сонном пруду
Ее голубую могилу…
88. «Цвела весна и гроздья золотые…»
Цвела весна и гроздья золотые…
Леса звенели шепотом тугим,
И вдоль полей в пространства ветровые
Шел от земли творенья терпкий дым.
О мудрости, о вечности, о Боге
Твои слова вещали в тишине,
И проросла в глуши земной тревоги
Томленья боль о небывалом дне.
89. «Туда, туда — в безликий тлен…»
Туда, туда — в безликий тлен.
Избыть столикой жизни плен,
Избыть себя, свой дух, свой прах,
Свою истому, боль и страх.
И нежность разлюбить: твое
Полузабытое лицо.
90. «Чей это гроб туманят свечи…»
Чей это гроб туманят свечи
Слезами тусклого огня?
Чьи это призрачные речи
Встречают призрачно меня?
И эта песнь… Взмахнув крылами,
Умчался в небо душный свод.
И веет древности веками
Надгробной мудрости полет.
Своя ли боль, иль боль чужая?
Целую бледное чело.
О гроб великий! даль ночная!
Предельной тишины русло!
91. «Не трубы прогремят, не тру-…»
Не трубы прогремят, не тру-
бы озарят тревогою
тот день.
На восковые скованные губы
Возляжет траурная тень.
Тот пепел, нацелованный же-
стоко и ласкою и му-
ками земли,
Расскажет вам, что я избыл все сроки
И все повинности свои.
Камни… Тени…
Стихи
Варшава, 1934
КАМНИ… ТЕНИ…СТИХИВАРШАВА, 1934
92. «Я живу в тени камений…»
Я живу в тени камений.
Над камнями всходит день.
Над камнями всходит тень.
И молчат в тени камений
Камни… Тени… Камни… Тени…
И в подспудной мгле томлений —
Там, где каменно стучит,
Там, где каменно молчит
Сердце, тень среди камений,
Среди теней монолит —
И в подспудной мгле томлений
Над камнями всходит день.
Над камнями всходит тень.
И молчат в тени камений
Камни… Тени… Камни… Тени…
93. «У смерти моей голубые глаза…»
У смерти моей голубые глаза
И странные нежные речи.
У смерти моей золотая коса
И детские робкие плечи.
Темнеет. На травы ложится роса.
Стихаю для трепетной встречи.
И снова склоняюсь над сонной межой
И гасну, опутан лучами;
И долгий как вечность, как вечность пустой,
Мой сон потонул за мирами.
94. «Глядит из темного киота…»
Глядит из темного киота
Печаль опустошенных глаз.
Как чужды ризы позолота
И одинокой скорби час.
Притворный день — моя лампада
Во тьме простых и страшных мук.
Душа молчит, душа не рада
Благословенью мертвых рук.
Темно. Забвеньем искушенный,
Я вижу: гаснет тихий свет
Беззлобно к небу вознесенных
Пустых зениц. Иного — нет.
95. «А если боли слишком много…»
А если боли слишком много,
Приснится сердцу сторона,
Где боль цветет во имя Бога,
Где смерть веселая дана.
Приснится юности струя,
Томленья первородный грозд,
И сквозь сладчайший духа рост —
Твой подвиг, жертвенность твоя.
Земля… Земные небеса…
Земля… Земные чудеса…
Как в дни творенья, видит взор
Огромной радуги костер.
Гремя свергаются ручьи
В глаза, в уста, в сосцы твои.
Рука хватает. Ум горит.
И птица вещая летит.
О, руки настежь, настежь — в дым:
Молиться, присягать земным…
Всему земному, горсти всей
Цветов, томлений и червей.
Короткой радости жгутом
Кружиться, окружать свой дом.
И стол и ложе оплясать,
И слушать птиц и духов рать.
И помнить: каждому дана
Заветной гибели страна.
96. «Коченея в безумстве и зле…»
Коченея в безумстве и зле,
Где-то здесь, на туманной земле,
Между солнцем и вечною тьмой, —
Я иду золотою межой.
Я иду золотою межой.
Необутой ступаю ногой.
Травы нежат до крика в груди
На весеннем, на смертном пути.
97. «Заря вскипала алым ядом…»
Заря вскипала алым ядом.
Дрожал и жег избыток слез.
Из вечереющего сада
Я слово дивное принес.
Оно боялось стен и звуков
И душной комнатной мечты.
И я простер невольно руки
И — темная — явилась ты…
И где-то в зеркалах, в пролетах —
От глубины до глубины —
В безумном, в непомерном взлете
С тобой мы были сплетены.
98. «И палачу как скучно без затей…»
И палачу как скучно без затей.
Как в небе много трепетных свечей.
И я затеплил ярую свечу,
И я всю ночь молюся палачу.
Казни меня, казнящий без вины.
Казни любовь и царственные сны.
Тебе тоску в награду отдаю —
Безмерную и вечную мою.
99. «Мы все пророки и предтечи…»
Мы все пророки и предтечи…
Во мгле у призрачных дверей —
Мы жаждем несказанной встречи,
Неизреченных ждем речей.
Над нами небо, бездна неба,
Его немая пустота.
И под ногами корка хлеба
И смерти черная мета.
Но мы порочны, мы жестоки —
Хватаем, гложем, видим сны.
Мы все предтечи и пророки
Несуществующей страны.
100. «Я быть хочу один, когда я сплю…»
Я быть хочу один, когда я сплю.
Ведь так легко подслушать, подсмотреть,
Что больше света темноту люблю,
Что мне отрадно будет умереть.
Плотского плена довершая круг,
Я отразился в сумраке души.
И всходит утром солнце и испуг:
Два светоча в мучительной глуши.
Еще живу. Еще я взаперти.
В борьбе с собой о стены мысль стучит.
Но лишь во сне на верном я пути,
Где всё в едином сокровенно спит.
101. «Пройдет, пройдет и это лето…»
Пройдет, пройдет и это лето
И подтвердит, что я чужой,
Что с солнечного парапета
Лечу в извечный мрак ночной.
Лечу сквозь чернозем, сквозь камень,
Морей, планет и крови бег,