Глух паровозный крик.
Красное небо летит навстречу —
Поезд идет
в тупик…
1944
«Я смотрю глазами озорными…»
Я смотрю глазами озорными,
Хоть вокруг огонь и бездорожье.
В жаркий ветер брошенное имя
Долго спутник позабыть не сможет.
А потом, с послушными другими,
Будет он насмешливым и строгим,
Потому что слишком звонко имя
Девушки с дымящейся дороги.
1944
ПОСЛЕ ГОСПИТАЛЯ
От простора хмелея снова,
Мну в руках вещевой мешок
И пишу на клочках листовок
Где-то найденным карандашом.
Обжигает веселой плетью
Острый ветер степных дорог.
Я хочу, чтобы этот ветер
Мой любимый услышать мог.
Чтоб он понял,
за что люблю я
Свою молодость фронтовую.
1944
«Ко мне в окоп…»
Ко мне в окоп
Сквозь минные разрывы
Незваной гостьей
Забрела любовь.
Не знала я,
Что можно стать счастливой
У дымных сталинградских берегов.
Мои неповторимые рассветы!
Крутой разгон мальчишеских дорог!..
Опять горит обветренное лето,
Опять осколки падают у ног.
По-сталинградски падают осколки,
А я одна, наедине с судьбой.
Порою Вислу называю Волгой,
Но никого не спутаю с тобой!
1944
«Кто-то бредит…»
Кто-то бредит.
Кто-то злобно стонет.
Кто-то очень, очень мало жил.
На мои замерзшие ладони
Голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы.
А вокруг — нерусские края.
Спи, земляк.
Пускай тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть, в землянке,
После боя,
На колени теплые ее
Прилегло усталой головою
Счастье беспокойное мое…
1944
«Только что пришла с передовой…»
Только что пришла с передовой,
Мокрая, замерзшая и злая,
А в землянке нету никого,
И дымится печка, затухая.
Так устала — руки не поднять,
Не до дров, — согреюсь под шинелью,
Прилегла, но слышу, что опять
По окопам нашим бьют шрапнелью.
Из землянки выбегаю в ночь,
А навстречу мне рванулось пламя,
Мне навстречу — те, кому помочь
Я должна спокойными руками.
И за то, что снова до утра
Смерть ползти со мною будет рядом.
Мимоходом: — Молодец, сестра! —
Крикнут мне товарищи в награду.
Да еще сияющий комбат
Руки мне протянет после боя:
— Старшина, родная, как я рад,
Что опять осталась ты живою!
1944
В ОККУПАЦИИ
Замело окопы и воронки.
Мерзнет полумертвый городок.
Бледные, усталые эстонки
Закрывают двери на замок.
За дверями — неуютный вечер.
В этот вечер плохо одному…
Оплывают медленные свечи,
Потолок уходит в полутьму.
Ты на скатерть голову уронишь,
И в графине задрожит вода…
В маленькой измученной Эстонии
Заметает снегом провода.
1944
«Снова крик часового: — Воздух!..»
Снова крик часового:
— Воздух! —
Деловитый, усталый крик.
Кто-то вяло взглянул на звезды
И опять головой поник.
Я готовлю бинты и вату,
Но ребят не тревожу зря.
…Жизнь, спасибо, что так богата
И сурова твоя заря!
1944
«Мы идем с переднего края…»
Мы идем
с переднего края.
Утонула в грязи весна.
Мама,
где ты,
моя родная?
Измотала меня война.
На дорогах,
в гнилой воде
Захлебнулись конские пасти.
Только что мне
до лошадей,
До звериного
их несчастья?..
1944
9 МАЯ
Идет комбайн по танковому следу,
Берлинцы стоя слушают наш гимн
И слово долгожданное
«Победа»
Вдруг с именем сливается твоим.
Угрюмый муж в улыбке хорошеет.
По-девичьи растеряна жена.
За три весны, оставленных в траншеях,
Заплатит нам четвертая весна.
1945
В ШКОЛЕ
Тот же двор,
Та же дверь.
Те же стены.
Так же дети бегут гуртом.
Та же самая «тетя Лена»
Суетится возле пальто.
В класс вошла.
За ту парту села,
Где училась я десять лет.
На доске написала мелом:
«X + Y = Z».
…Школьным вечером,
Хмурым летом,
Бросив книги и карандаш,
Встала девочка с парты этой
И шагнула в сырой блиндаж.
1945
«Я хочу забыть вас, полковчане…»
Я хочу забыть вас, полковчане,
Но на это не хватает сил,
Потому что мешковатый парень
Сердцем амбразуру заслонил.
Потому что полковое знамя
Раненая девушка несла,
Скромная толстушка из Рязани,
Из совсем обычного села.
Все забыть,
И только слушать песни,
И бродить часами на ветру,
Где же мой застенчивый ровесник,
Наш немногословный политрук?
Я хочу забыть свою пехоту.
Я забыть пехоту не могу.
Беларусь.
Горящие болота,
Мертвые шинели на снегу.
1945
«Московская грохочущая осень…»
Московская
грохочущая осень,
Скупые слезы беженцев босых.
Свидание, назначенное в восемь.
Осколками разбитые часы…
Военкоматы.
Очередь у двери.
На тротуарах — тонкий слой золы.
Была победа —
как далекий берег:
Не всякому до берега доплыть.
Не всякому.
А Родина надела
Защитную
тяжелую шинель.
К нам в эфир сегодня залетело:
— «Дранг нах Остен!
Шнель, зольдатен, шнель!..»
— «Шнель!»
Москва встает на баррикады.
— «Шнель!»
Горит над Химками рассвет.
— «Шнель!»
Идут рабочие отряды
По Волоколамскому шоссе.
На Тверском бульваре —
партизаны.
Подмосковье.
Выстрелы в ночи.
И моя ровесница Татьяна
В этот час под пыткою молчит…
Была победа —
как далекий берег.
Не всякому до берега доплыть…
Военкоматы.
Очередь у двери.
На тротуарах — тонкий слой золы.
В московскую
грохочущую осень
Пошли мы по солдатскому пути.
Свидание, назначенное в восемь,
На три весны
пришлось перенести…
1945
«Из окружения в пургу…»
Из окружения
в пургу
Мы шли по Беларуси.
Сухарь в растопленном снегу,
Конечно, очень вкусен.
Но если только сухари
Дают пять дней подряд,
То это, что ни говори…
— Эй, шире шаг, солдат!
Какой январь!
Как ветер лих!
Как мал сухарь,
Что на двоих!
Семнадцать суток шли мы так,
И не отстала
ни на шаг
Я от ребят.
А если падала без сил,
Ты поднимал и говорил:
— Эх ты,
солдат!
Какой январь!
Как ветер лих!
Как мал сухарь,
Что на двоих!
Мне очень трудно быть одной.
Над умной книгою
порой
Я в мир,
Зовущийся войной,
Ныряю с головой.
И снова
ледяной поход,
И снова
окруженный взвод
бредет
вперед.
Я вижу очерк волевой
Тех губ,
что повторяли:
«твой»
Мне в счастье и в беде.
Притихший лес в тылу врага
И обожженные снега…
А за окном —
московский день,
Обычный день.
1945
«После тревоги, ночью…»
После тревоги,
ночью,
Крепок тяжелый сон.
После тревоги,
ночью,
Занервничал телефон.