А на картиночке – площадь с садиком,
А перед ней камень…
Ка-ра-ган-да!..
Вальс его величества, или Размышления о том, как пить на троих
Не квасом земля полита,
В каких ни пытай краях:
Поллитра – всегда поллитра
И стоит везде
Трояк!
Поменьше иль чуть побольше –
Копейки, какой рожон?!
А вот разделить по-Божьи –
Тут очень расчёт нужон!
Один – размечает тонко,
Другой – на глазок берёт,
И ежели кто без толка,
Всегда норовит –
Вперёд!
Оплаченный процент отпит,
И – Вася, гуляй, беда!
Но тот, кто имеет опыт,
Тот крайним стоит всегда.
Он – зная свою отметку –
Не пялит зазря лицо.
И выпьет он под конфетку,
А чаще – под сукнецо.
Но выпьет зато со смаком,
Издаст подходящий стон,
И даже покажет знаком,
Что выпил со смаком он!
И – первому – по затылку
Он двинет, шутя, пинка.
А после
Он сдаст бутылку
И примет ещё пивка.
И где-нибудь, среди досок,
Блаженный, приляжет он.
Поскольку –
Культурный досуг
Включает здоровый сон.
Он спит,
А над ним планеты –
Немеркнущий звёздный тир.
Он спит,
А его полпреды
Варганят войну и мир.
По всем уголкам планеты,
По миру, что сном объят,
Развозят Его газеты,
Где славу Ему трубят!
И грозную славу эту
Признали со всех сторон!
Он всех призовёт к ответу,
Как только проспится Он!
Куётся ему награда,
Готовит харчи Нарпит…
Не трожьте его!
Не надо!
Пускай человек поспит!..
«Эта песня была написана в то время, когда Семичастный ещё находился на своём посту, был всесилен. Это тот самый Семичастный, который обозвал, мерзавец, словом «свинья» Бориса Леонидовича Пастернака, тот самый Семичастный, который пытался оклеветать Александра Исаевича Солженицына.
Мне иногда говорят, зачем я в стихи и в песни вставляю фамилии, которые следовало бы забыть. Я не думаю, что их надо забывать, я думаю, что мы должны хорошо их помнить. Я недаром написал в одной из своих песен, песне «Памяти Пастернака»: «Мы поимённо вспомним всех». Мы должны помнить их. И кроме того, я твёрдо верю в то, что стихи, песня могут обладать силой физической пощёчины…»
«Она написана в 1966 году, и дата написания этой песни имеет значение, чтобы, так сказать, не подумали, что я размахивал кулаками после драки…»
Песня про несчастливых волшебников, или «Эйн, цвей, дрей!»
Жили-были несчастливые волшебники,
И учёными считались, и спесивыми,
Только самые волшебные учебники
Не могли их научить,
как быть счастливыми.
И какой бы ни пошли они дорогою –
Всё кончалось то бедою, то морокою!
Но когда маэстро Скрипочкин –
Ламца-дрица, оп-ца-ца! –
И давал маэстро Лампочкин
Синий свет из-за кулис, –
Выходили на просцениум
Два усатых молодца,
И восторженная публика
Им кричала: «Браво, бис!»
В никуда взлетали голуби,
Превращались карты в кубики,
Гасли свечи стеариновые –
Зажигались фонари!
Эйн, цвей, дрей!
И отрезанные головы
У желающих из публики,
Улыбаясь и подмигивая,
Говорили: «Раз, два, три!»,
Что в дословном переводе означает:
«Эйн, цвей, дрей!»
Ну а после, утомлённые до сизости,
Не в наклеенных усах и не в парадности,
Шли в кафе они куда-нибудь поблизости,
Чтоб на время позабыть про
неприятности,
И заказывали ужин два волшебника –
Два стакана молока и два лапшевника.
А маэстро Балалаечкин –
Ламца-дрица, оп-ца-ца! –
И певица Доремикина
Что-то пела про луну!
И сидели очень грустные
Два усталых мудреца
И тихонечко, задумчиво
Говорили: «Ну и ну!»
А вокруг гудели парочки,
Пили водку и шампанское,
Пил маэстро Балалаечкин
Третью стопку на пари –
Эйн, цвей, дрей!
И швырял ударник палочки,
А волшебники, с опаскою
Наблюдая это зрелище,
Говорили: «Раз, два, три!»,
Что, как вам уже известно, означает: «Эйн, цвей, дрей!»
Так и шли они по миру безучастному,
То проезжею дорогой, то обочиной…
Только тут меня позвали
к Семичастному,
И осталась эта песня неоконченной.
Объяснили мне, как дважды два учебники,
Что волшебники – счастливые волшебники!
И не зря играет музыка –
Ламца-дрица, оп-ца-ца!
И не зря чины и звания –
Вроде ставки на кону,
И не надо бы, не надо бы
Ради красного словца
Сочинять, что не положено
И не нужно никому!
Я хотел бы стать волшебником,
Чтоб ко мне слетались голуби,
Чтоб от слов моих, таинственных,
Зажигались фонари –
Эйн, цвей, дрей!
Но, как пёс, гремя ошейником,
Я иду повесив голову
Не туда, куда мне хочется,
А туда, где:
– Ать – два – три!
Что ни капли не похоже
На волшебное:
«Эйн, цвей, дрей!»
«…Женщинам одним в ресторан было входить запрещено. Им было запрещено одним ужинать, без сопровождения мужчин. Почему-то заранее руководители Нарпита подозревали этих женщин в каких-то дурных намерениях, и это в стране, где так много и часто говорят о женском равноправии, о том, что женщине открыты все пути, все дороги… Да, все дороги открыты – в тяжёлый, непосильный, изнурительный труд, но вот в ресторан, оказывается, ей дорога закрыта, одна она войти туда не может…»
Баллада о том, как одна принцесса раз в два месяца приходила поужинать в ресторан «Динамо»
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна…
Кивал с эстрады ей трубач,
Сипел трубой, как в насморке.
Он и прозвал её, трепач,
Принцессой с Нижней Масловки.
Он подтянул, трепач, штаны
И выдал румбу с перчиком,
А ей, принцессе, хоть бы хны,
Едва качнула плечиком:
Мол, только пальцем поманю –
Слетятся сотни соколов…
И села, и прочла меню,
И выбрала – бефстроганов.
И все бухие пролетарии,
Все тунеядцы и жульё,
Как на комету в планетарии,
Глядели, суки, на неё…
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!
Бабьё вокруг, издавши стон,
Пошло махать платочками,
Она ж, как леди Гамильтон,
Пила ситро глоточками.
Бабьё вокруг – сплошной собес! –
Воздев, как пики, вилочки,
Рубают водку под супец,
Шампанское под килечки.
И, сталь коронок заголя,
Расправой бредят скорою:
Ах, эту б дочку короля
Шарахнуть бы «Авророю»!
И все бухие пролетарии,
Смирив идейные сердца,
Готовы к праведной баталии
И к штурму Зимнего дворца!
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!
Душнеет в зале, как в метро,
От пергидрольных локонов.
Принцесса выпила ситро
И съела свой бефстроганов.
И вновь таращится бабьё
На стать её картинную –
На узком пальце у неё
Кольцо за два с полтиною.
А время подлое течёт,
И, зал пройдя, как пасеку,
Шестёрка ей приносит счёт –
И всё, и крышка празднику!
А между тем пила и кушала,
Вложив всю душу в сей процесс,
Благополучнейшая шушера,
Не признающая принцесс.
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!
…Держись, держись, держись, держись,
Крепись и чисти пёрышки!
Такая жизнь – плохая жизнь –
У современной Золушки.
Не ждёт на улице её
С каретой фея крёстная…
Жуёт бабьё, сопит бабьё,
Придумывает грозное!
А ей не царство на веку –
Посулы да побасенки,
А там – вались по холодку,
«Принцесса» с Нижней Масловки!
И вот она идёт меж столиков
В своём костюмчике джерси…
Ах, ей далёко до Сокольников,
Ах, ей не хватит на такси!
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!
Век нынешний и век минувший
Понимая, что нет в оправданиях
смысла,
Что бесчестье кромешно
и выхода нет,
Наши предки писали
предсмертные письма,
А потом, помолившись:
«Во веки и присно…» –
Запирались на ключ –
и к виску пистолет.