Пальцами выстукивал морзянку,
Словно бы он звал её на помощь,
Удивляясь своему бездомью,
Словно бы он спрашивал: «Запомнишь?»
И она кивала: «Да, запомню».
– Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой…
Отодвинул шарманщик шарманку ботинкою,
Прибежала Тамарка с боржомной бутылкою –
И сама налила чудаку полстаканчика…
Не знавали в шалмане подобные почести!
А Тамарка, в упор поглядев на шарманщика,
Приказала: «Играй, – человек в одиночестве».
– Тихо вокруг,
Ветер туман унёс…
Замолчали шлюхи с алкашами,
Только мухи крыльями шуршали…
Стало почему-то очень тихо,
Наступила странная минута –
Непонятное, чужое лихо
Стало общим лихом почему-то!
– На сопках Маньчжурии воины спят,
И русских не слышно слёз…
Не взрывалось молчанье ни матом, ни брёхами,
Обезьянка сипела спалёнными бронхами,
И шарманщик, забыв трепотню свою барскую,
Сам назначил себе – мол, играй да помалкивай.
И почти что неслышно сказав:
«Благодарствую!» –
Наклонился чудак над рукою
Тамаркиной…
– Пусть гаолян
Нам навевает сны…
И ушёл чудак, не взявши сдачи,
Всем в шалмане пожелал удачи…
Вот какая странная эпоха:
Не горим в огне – и тонем в луже!
Обезьянке было очень плохо –
Человеку было много хуже.
– Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны…
Снова август
Памяти А. А. Ахматовой
…А так как мне бумаги не хватило, Я на твоем пишу черновике…
В той злой тишине, в той неверной,
В тени разведённых мостов,
Ходила она по Шпалёрной,
Моталась она у «Крестов».
Ей в тягость? Да нет, ей не
в тягость –
Привычно, как росчерк пера,
Вот если бы только не август,
Не чёртова эта пора!
Таким же неверно-нелепым
Был давний тот август, когда
Под чёрным бернгардтовским
небом
Стрельнула, как птица, беда.
И разве не в августе снова,
В ещё не отмеренный год,
Осудят мычанием слово
И совесть отправят в расход?!
Но это потом, а покуда
Которую ночь – над Невой,
Уже не надеясь на чудо,
А только бы знать, что живой!
И в сумерки вписана чётко,
Как вписана в нашу судьбу,
По-царски небрежная чёлка,
Прилипшая к мокрому лбу.
О, шелест финских сосен,
Награда за труды,
Но вновь приходит осень –
Пора твоей беды!
И август, и как будто
Всё то же, как тогда,
И врёт мордастый Будда,
Что горе – не беда!
Но вьётся, вьётся чёлка
Колечками на лбу,
Уходит в ночь девчонка
Пытать твою судьбу.
Следят из окон постно
За нею сотни глаз,
А ей плевать, что поздно,
Что комендантский час!
По улице бессветной,
Под окрик патрулей,
Идёт она бессмертной
Походкою твоей,
На праздник и на плаху
Идёт она, как ты!
По Пряжке, через Прагу –
Искать свои «Кресты»!
И пусть судачат глупые соседи,
Пусть кто-то обругает не со зла,
Она домой вернётся на рассвете
И никому ни слова – где была…
Но с мокрых пальцев облизнёт чернила,
И скажет, примостившись в уголке:
«Прости, но мне бумаги не хватило,
Я на твоём пишу черновике…»
Фестиваль песни в Сопоте в августе 1969 года
Над чёрной пажитью разрухи,
Над миром, проклятым людьми,
Поют девчонки о разлуке,
Поют мальчишки о любви!
Они глядят на нас в тревоге
И не умеют скрыть испуг,
Но наши страхи, наши боги
Для них – пустой и жалкий звук.
И наши прошлые святыни –
Для них – пустые имена,
И правда, та, что посредине,
И им и нам ещё темна!
И слышит Прага, слышит Сопот
Истошный шёпот: «Тру-ля-ля!»
Но пробивается сквозь шёпот
Кирзовый топот патруля!
Нас отпустили на поруки,
На год, на час, на пять минут.
Поют девчонки о разлуке,
Мальчишки о любви поют!
Они лады перебирают,
Как будто лезут на рожон.
Они слова перевирают, –
То в соль мажор, то в ре мажор.
А я, крестом раскинув руки,
Как оступившийся минер –
Всё о беде да о разрухе,
Всё в ре минор да в ре минор…
Песня о Тбилиси
На холмах Грузии лежит ночная мгла…
Я не сумел понять Тебя в тот раз,
Когда, в туманы зимние оправлен,
Ты убегал от посторонних глаз,
Но всё же был прекрасен без прикрас,
И это я был злобою отравлен.
И Ты меня провёл на том пиру,
Где до рассвета продолжалось бденье,
А захмелел – и головой в Куру!
И где уж тут заметить поутру
В глазах хозяйки скучное презренье…
Вокруг меня сомкнулся, как кольцо,
Твой вечный шум в отливах и прибоях.
Потягивая кислое винцо,
Я узнавал усатое лицо
В любом пятне на выцветших обоях.
И вновь зурна вступала в разговор,
И вновь, с бокалом, истово и пылко
Болтает вздор подонок и позёр…
А мне почти был сладок Твой позор,
Твоя невиноватая ухмылка.
И в самолёте, по пути домой,
Я наблюдал злорадно, как грузины
В Москву, ещё объятую зимой,
Везут мешки с оранжевой хурмой
И с первою мимозою корзины.
И я не понял, я понять не мог,
Какую Ты торжествовал победу,
Какой Ты дал мне гордости урок,
Когда кружил меня, сбивая с ног,
По ложному, придуманному следу!
И это всё – и Сталин, и хурма,
И дым застолья, и рассветный кочет, –
Всё для того, чтоб не сойти с ума,
А суть Твоя является сама,
Но лишь когда сама того захочет!
Тогда тускнеют лживые следы,
И начинают раны врачеваться,
И озаряет склоны Мтацминды
Надменный голос счастья и беды –
Нетленный голос Нины Чавчавадзе!
Прекрасная и гордая страна!
Ты отвечаешь шуткой на злословье,
Но криком вдруг срывается зурна,
И в каждой капле кислого вина
Есть неизменно сладкий привкус крови!
Когда дымки плывут из-за реки
И день дурной синоптики пророчат,
Я вижу, как горят черновики,
Я слышу, как гремят грузовики
И сапоги охранников грохочут –
И топчут каблуками тишину,
И женщины не спят, и плачут дети…
Грохочут сапоги на всю страну!
А Ты приемлешь горе, как вину,
Как будто только Ты за всё в ответе!
Не остывает в кулаке зола,
Всё в мерзлый камень памятью одето,
Всё как удар ножом из-за угла…
«На холмах Грузии лежит ночная
мгла…»
И как ещё далёко до рассвета!
«Прилетает по ночам ворон…»
Прилетает по ночам ворон,
Он бессонницы моей кормчий.
Если даже я ору ором,
Не становится мой ор громче.
Он едва на пять шагов слышен,
Но и это, говорят, слишком.
Но и это, словно дар свыше, –
Быть на целых пять шагов слышным!
«С вашего разрешения, вам сейчас придётся выдержать 22 минуты без перерыва. Будет, значит, такое сочинение, которое называется «Размышление о бегунах на длинные дистанции». Это вот, так сказать, из тех сочинений, которые я давно стал практиковать… Это было сочетание стихов, прозы и песни, и очень этим интересуюсь. И очень, в общем, пытаюсь как можно больше расширять. Я сегодня ещё покажу потом несколько сочинений подобного рода. Но это, пожалуй, одно из самых таких больших сочинений. Тут будут, возможно, не очень пристойные выражения по временам, ну, ничего не попишешь».
«Басан, басан, басана» в русский язык пришло из цыганского, в цыганский язык пришло из индийского, в индийский пришло, вероятно, из арабского. Означает это заклинание от нечистой силы».
Размышления о бегунах на длинные дистанцииПоэма в пяти песнях с эпилогом
…Впереди – Исус Христос.
Рождество
Всё шло по плану, но немножко наспех.