А Восток есть Восток!
И всё мы себя подгоняем:
– Скорее!
Всё ищем такой очевидный ответ,
А может быть, хватит мотаться, евреи,
И так уж мотались две тысячи лет?!
Блюз для мисс Джейн
Голос, голос.
Ну что за пленительный голос.
Он как будто расшатывал обручи глобуса
И летел звездопадом над линией фронта.
Мисс Фонда?
Там, в Сайгоне, прицельным огнём протараненном,
Где всевластна пальба и напрасна мольба,
В эту ночь вы, должно быть, сидите над раненым
И стираете кровь с опалённого лба?
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают
В сторонке, там, за деревьями,
Где кровью земля просолена.
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
Хотя бы просто из жалости.
А жалеть-то ещё позволено?
Вас, как прежде, восторженно хвалят газетчики:
То статья, то цветное московское фото.
Как прекрасны глаза ваши, губы и плечики,
Мисс Фонда!
И досужая публика жадно и тупенько
Будет в снимках выискивать тайное, личное.
А с носилок девчоночья падает туфелька.
Ничего, что одна, ведь другая-то лишняя.
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают
В сторонке, там, за деревьями,
Где кровью земля просолена.
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
Хотя бы просто из жалости.
А жалеть-то ещё позволено?
Дальнобойные бахают слитно и сытно,
Топят лодки на помощь спешащего флота.
Неужели же вам хоть немножко не стыдно,
Мисс Фонда?
Нынче вроде не в моде алмазы и золото,
В магазине любом выбирайте свободно.
Нынче носят бижу из серпа и из молота:
Хоть не очень красиво,
но дьявольски модно.
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают
В сторонке, там, за деревьями,
Где кровью земля просолена.
А загнанных лошадей пристреливают,
А загнанных лошадей пристреливают,
Хотя бы просто из жалости.
А жалеть-то ещё позволено?
Что ж, не будем корить вероломную моду.
Лишь одно постараемся помнить всегда:
Красный цвет означает не только свободу,
Красный цвет иногда ещё – краска стыда!
Песенка о Диком Западе, или Письмецо в Москву, переправленное с оказией
Вы на письма слёз не капайте,
И без них – душа враздрыг!
Мы живём на Диком Западе,
Что и впрямь изрядно дик!
Но не дикостью ковбойскою.
Здесь иную ткут игру:
Пьют, со смыслом, водку польскую
Под московскую икру.
Здесь, на Западе,
Распроданном
И распятом на пари,
По Парижам и по Лондонам,
Словно бесы, –
Дикари!
Околдованные стартами
Небывалых скоростей,
Оболваненные Сартрами
Всех размеров и мастей!
От безделья, от бессилия
Им всего любезней – шум!
И чтоб вновь была Бастилия,
И чтоб им идти на штурм!
Убеждать их глупо –
Тени же!
Разве что спросить тайком:
– А не били ль вас, почтеннейший,
По причинным – каблуком?!
Так что вы уж слёз не капайте,
И без них –
Душа враздрыг!
Мы живём на Диком Западе,
Что – и впрямь – изрядно дик!
Олимпийская сказка
…А бабушка внученьке сказку плела
Про то, как царевна в деревне жила,
Жила-поживала, не знала беды
(Придумывать песенки – много ль заботы?),
Но как-то в деревню, отстав от охоты,
Зашёл королевич – напиться воды.
Пришёл он пешком в предрассветную рань,
Увидел в окне золотую герань,
И – нежным сияньем – над чашей цветка
С фарфоровой лейкою
Чья-то рука.
С тех пор королевич не ест и не пьёт,
И странный озноб королевича бьёт,
И спит он тревожно,
И видит во сне –
Герань на своем королевском берете,
И вроде бы он, как тогда, на рассвете,
Въезжает в деревню на белом коне.
Деревья разбужены звоном копыт,
Из окон глядят удивлённые лица…
Старушка плетёт и плетёт небылицы,
А девочка – спит!..
Ей и во сне покоя нет,
И сон похож на бред,
Как будто ей не десять лет,
А десять тысяч лет!
И не по утренней росе
К реке бежит она –
А словно белка в колесе,
С утра и дотемна!
Цветов не рвёт, венков не вьёт,
Любимой куклы нет,
А всё – плывёт, плывёт, плывёт,
Все десять тысяч лет!
И голос скучный, как песок,
Как чёрствый каравай,
Ей всё твердит:
– Ещё разок!
Давай, давай, давай!
Ей не до школы, не до книг,
Когда ж подходит срок –
Пятёрки ставит ей в дневник
Послушный педагог.
И где ей взять ребячью прыть,
Когда баклуши бить?!
Ей надо – плыть. И плыть.
И плыть.
И плыть.
И первой быть!..
…А бабушка внученьке сказку плела…
Какой же сукин сын и враль
Придумал действо –
Чтоб олимпийскую медаль
В обмен – на детство?!.
Какая дьявольская власть
Нашла забаву –
При всём честном народе красть
Чужую славу?!
Чтоб только им, а не другим!
О, однолюбы!
И вновь их бессловесный гимн
Горланят трубы!..
…А бабушка сказку прядёт и прядёт,
Как свадебный праздник в столицу придёт,
Герольд королевский на башне трубит,
Пиликают скрипки,
Играют волынки…
А девочка спит.
И в лице – ни кровинки!
А девочка…
Тш-ш-ш, спит!..
«За чужую печаль…»
За чужую печаль
И за чьё-то незваное детство
Нам воздастся огнём и мечом
И позором вранья,
Возвращается боль,
Потому что ей некуда деться,
Возвращается вечером ветер
На круги своя.
Мы со сцены ушли,
Но ещё продолжается действо,
Наши роли суфлёр дочитает,
Ухмылку тая,
Возвращается вечером ветер
На круги своя,
Возвращается боль,
Потому что ей некуда деться.
Мы проспали беду,
Промотали чужое наследство,
Жизнь подходит к концу,
И опять начинается детство,
Пахнет мокрой травой
И махорочным дымом жилья,
Продолжается действо без нас,
Продолжается действо,
Продолжается боль,
Потому что ей некуда деться,
Возвращается вечером ветер
На круги своя.