248. ОРФЕЙ И ПАЯЦ
Слушать предсмертные песни Орфея друзья собралися.
Нагло бранясь и крича, вдруг показался паяц.
Тотчас же шумной толпой убежали друзья за паяцем…
Грустно на камне один песню окончил Орфей.
249. К ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ МЫСЛИ
Во тьме исчезнувших веков,
В борьбе с безжалостной природой
Ты родилась под звук оков
И в мир повеяла свободой.
Ты людям счастье в дар несла,
Забвенье рабства и печали, —
Богини светлого чела
В тебе безумцы не признали.
Ты им внушала только страх,
Твои советы их томили;
Тебя сжигали на кострах,
Тебя на плаху волочили, —
Но голос твой звучал как медь
Из мрака тюрьм, из груды пепла…
Ты не хотела умереть,
Ты в истязаниях окрепла!
Прошли века… Устав в борьбе,
Тебя кляня и ненавидя,
Враги воздвигли храм тебе,
Твое могущество увидя!
Страдал ли человек с тех пор,
Иль кровь лилася по-пустому,
Тебе всё ставили в укор,
Хоть ты учила их другому!
Ты дожила до наших дней…
Но так ли надо жить богине?
В когтях невежд и палачей
Ты изнываешь и доныне.
Твои неверные жрецы
Тебя бесчестят всенародно,
Со злом бессильные бойцы
Друг с другом борются бесплодно.
Останови же их! Пора
Им протянуть друг другу руки
Во имя чести и добра,
Во имя света и науки…
Но всё напрасно! Голос твой
Уже не слышен в общем гаме,
И гул от брани площадной
Один звучит в пустынном храме,
И так же тупо, как и встарь,
Отжившим вторя поколеньям,
На твой поруганный алтарь
Глядит толпа с недоуменьем.
251 Ты говоришь: моя душа — загадка,
Ты говоришь: моя душа — загадка,
Моей тоски причина не ясна;
Ко мне нежданно, словно лихорадка,
По временам является она.
Загадки нет. И счастье, и страданье,
И ночь, и день — всё, всё тобой полно,
И без тебя мое существованье
Мне кажется бесцветно и смешно.
Когда тебе грозит болезнь иль горе,
Когда укор безжалостный и злой
Читаю я в твоем холодном взоре,
Я падаю смущенною душой.
Но скажешь ты мне ласковое слово —
И горе всё куда-то унесло…
Ты — грозный бич, карающий сурово,
Ты — светлый луч, ласкающий тепло.
252 Когда, в объятиях продажных замирая,
Когда, в объятиях продажных замирая,
Потушишь ты огонь, пылающий в крови, —
Как устыдишься ты невольных слов любви,
Что ночь тебе подсказывала злая!
И целый день потом ты бродишь сам не свой,
Тебя гнетет воспоминанье это,
И жизнь, как день осенний без просвета,
Такою кажется бесцветной и пустой!
Но верь мне: близок час! Неслышными шагами,
Не званная, любовь войдет в твой тихий дом,
Наполнит дни твои блаженством и слезами
И сделает тебя героем и… рабом.
Тебя не устрашат ни гнет судьбы суровой,
Ни цепи тяжкие, ни пошлый суд людей…
И ты отдашь всю жизнь за ласковое слово,
За милый, добрый взгляд задумчивых очей!
253. БЕССОННИЦА
Проходят часы за часами
Несносной, враждебной толпой…
На помощь с тоской и слезами
Зову я твой образ родной!
Я всё, что в душе накипело,
Забуду, — но только взгляни
Доверчиво, ясно и смело,
Как прежде, в счастливые дни!
Твой образ глядит из тумана;
Увы! заслонен он другим —
Тем демоном лжи и обмана,
Мучителем старым моим!
Проходят часы за часами…
Тускнеет и гаснет твой взор,
Шипит и растет между нами
Обидный, безумный раздор…
Вот утра лучи шевельнулись…
Я в том же тупом забытьи…
Совсем от меня отвернулись
Потухшие очи твои.
ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ. ПАРОДИИ. ЭПИГРАММЫ. ЭКСПРОМТЫ
254. ЧУДЕСА
Какие чудеса творятся
У нас по прихоти судьбы:
С сынами Франции мирятся
Угрюмой Англии сыны.
И даже (верх всех удивлений!)
Союз меж ними заключен,
И от бульдожьих уверений
В чаду Луи Наполеон!
Уж не опять ли воедино
Они под знаменем креста
Идут толпами в Палестину,
Чтоб воевать за гроб Христа?
Нет, для народов просвещенных
Теперь уж выгоды в том нет:
Что взять им с греков угнетенных?
Зато не беден Магомет!
И против Руси собирают
Они за то войска свои,
Что к грекам руку простирают
Они в знак мира и любви.
А турок просто в восхищенье!
До этих пор он жил как зверь,
Не зная вовсе просвещенья,
А просвещается теперь!
Уж вместо сабли он иголку
Изделья английского взял
И на французскую ермолку
Чалму родную променял.
Но европейского покроя
Его одежда не спасла,
И под ермолкой, под чалмою,
Одна у турка голова.
Ведь мы уж были у Синопа,
И просвещенных мусульман
На кораблях купцов Европы
Их просветивших англичан.
И для французиков нахальных
Готов у нас уж пир такой,
Что без своих нарядов бальных
Они воротятся домой.
А если захотят остаться,
От дорогих таких гостей
Не можем, право, отказаться,
Не успокоив их костей.
5 апреля 1854
256. ПАРОДИЯПьяные уланы
Пьяные уланы
Спят перед столом,
Мягкие диваны
Залиты вином.
Лишь не спит влюбленный,
Погружен в мечты, —
Подожди немного,
Захрапишь и ты.
6 августа 1854
Орел
257. ПАРОДИЯИ странно, и дико, и целый мне век не понять
И скучно и грустно…
И странно, и дико, и целый мне век не понять
Тех толстых уродливых книжек:
Ну как журналистам, по правде, не грех разругать
"Отрывки моих поэтических вспышек"?
Уж я ль не трудился! Пудовые оды писал,
Элегии, драмы, романы,
Сонеты, баллады, эклоги, "Весне" мадригал,
В гекзаметры даже облек "Еруслана"
Для славы одной! (Ну, конечно, и денежки брал —
Без них и поэтам ведь жутко!)
И всё понапрасну!.. Теперь только я распознал,
Что жизнь — препустая и глупая шутка!
7 ноября 1854
259. ИЗ БАЙРОНА
Пускай свой путь земной пройду я
Людьми не понят, не любим, —
Но час настанет: не тоскуя,
Я труп безгласный брошу им!
И пусть могилы одинокой
Никто слезой не оросит —
Мне всё равно! Заснув глубоко,
Душа не узрит мрамор плит.
26 августа 1855
260. ПРИЕЗД
Осенний дождь волною грязной
Так и мочил,
Когда к клячонке безобразной
Я подходил.
Смотрели грустно так и лужи,
И улиц тьма,
И как-то сжалися от стужи
Кругом дома.
И ванька мой к квартире дальной
Едва плелся,
И, шапку сняв, глядел печально,
На чай прося.
1 сентября 1855
262 Видок печальный, дух изгнанья,
1
Видок печальный, дух изгнанья,
Коптел над "Северной пчелой",
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой,
Когда он слыл в всеобщем мненье
Учеником Карамзина
И в том не ведала сомненья
Его блаженная душа.
Теперь же ученик унылый
Унижен до рабов его,
И много, много… и всего
Припомнить не имел он силы.
2
В литературе он блуждал
Давно без цели и приюта;
Вослед за годом год бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя "Пчелой",
Он клеветал без наслажденья,
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
И врать наскучило ему.
3
И непротертыми глазами
На "Сын Отечества" взирал,
Масальский прозой и стихами
Пред ним, как жемчугом, блистал.
А Кукольник, палач банкротов,
С пивною кружкою в руке,
Ревел — а хищный Брант и Зотов,
За ним следя невдалеке,
Его с почтеньем поддержали.
И Феба пьяные сыны
Среди пустынной тишины
Его в харчевню провожали.
И дик, и грязен был журнал,
Как переполненный подвал…
Но мой Фиглярин облил супом
Творенья друга своего,
И на челе его преглупом
Не отразилось ничего.
4
И вот пред ним иные мненья
В иных обертках зацвели:
То "Библиотеку для чтенья"
Ему от Греча принесли.
Счастливейший журнал земли!
Какие дивные рассказы
Брамбеус по свету пустил
И в "Библиотеку" вклеил.
Стихи блестящи, как алмазы,
И не рецензию, а брань
Глаголет всякая гортань.
Но, кроме зависти холодной,
Журнала блеск не возбудил
В душе Фиглярина бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил.
Всего, что пред собой он видел,
Боялся он, всё ненавидел.
1856 или 1857
267 Для вас так много мы трудились,
Для вас так много мы трудились,
И вот в один и тот же час
Мы развелись и помирились
И даже плакали для вас.
Нас слишком строго не судите,
Ведь с вами, право, господа, —
Хотите ль вы иль не хотите —
Мы разведемся навсегда.
18 апреля 1859
275. ФЕЯ МОРЯИз Эйхендорфа
Море спит в тиши ночной,
И корабль плывет большой;
Вслед за ним, косой играя,
Фея плещется морская.
Видят бедные пловцы
Разноцветные дворцы;
Песня, полная тоскою,
Раздается над водою…
Солнце встало — и опять
Феи моря не видать,
И не видно меж волнами
Корабля с его пловцами.
23 сентября 1869
280. ЮРЛОВ И КУМЫС
Один корнет, по имени Юрлов,
Внезапно заболел горячкою балетной.
Сейчас созвали докторов, —
Те выслали его с поспешностью заметной
По матушке по Волге вниз,
Чтоб пить кумыс.
Юрлов отправился, лечился, поправлялся,
Но, так как вообще умеренностью он
В питье не отличался
И был на выпивку силен,
Он начал дуть кумыс ведром, и преогромным,
И тут с моим корнетом томным
Случилось страшное несчастье… Вдруг
О, ужас! О, испуг!
Чуть в жеребенка он не превратился:
Охотно ел овес, от женщин сторонился,
Зато готов был падать ниц
Пред всякой сволочью из местных кобылиц.
Завыли маменьки, в слезах тонули жены,
В цене возвысились попоны,
И вид его ужасен был
Для всех кобыл.
Твердили кучера: "Оказия какая!"
И наконец начальник края,
Призвав его, сказал: "Юрлов,
Взгляни, от пьянства ты каков!
И потому мы целым краем
Тебя уехать умоляем.
Конечно, гражданина долг
Тебе велел бы ехать в полк,
Но так как лошадей у нас в полку не мало,
То, чтоб не сделалось скандала,
Покуда не пройдет волнение в крови,
В Москве немного поживи!"
Юрлов послушался, явился
В Москву — и тотчас же влюбился
В дочь генерала одного,
С которым некогда был дружен дед его.
Всё как по маслу шло сначала:
Его Надина обожала,
И чрез неделю, в мясоед,
Жениться должен был корнет.
Но вот что раз случилось с бедной Надей:
Чтобы участвовать в какой-то кавалькаде,
Она уселася верхом
И гарцевала на дворе своем.
К отъезду было всё готово.
Вдруг раздался протяжный свист Юрлова.
Блестя своим pince-nez[11], подкрался он, как тать,
И страстно начал обнимать…
Но не Надину, а кобылу…
Легко понять, что после было.
В испуге вскрикнул генерал:
"Благодарю, не ожидал!"
Невеста в обморок легла среди дороги,
А наш Юрлов давай Бог ноги!
Один фельетонист, в Москве вселявший страх,
Сидевший в этот час у дворника в гостях
И видевший поступок этот странный,
Состряпал фельетон о нем пространный
И в Петербург Киркору отослал.
Конечно, про такой скандал
Узнала бы Европа очень скоро,
Но тут, по счастью, на Киркора
Нахлынула беда со всех сторон.
Во-первых, он
Торжественно на площади столичной
Три плюхи дал себе публично,
А во-вторых, явилася статья,
Где он клялся, божился всем на свете,
Что про военных ни…
Не станет он писать в своей газете.
Вот почему про тот скандал
Никто в Европе не узнал.
Читатель, если ты смышлен и малый ловкий,
Из этой басни можешь заключить,
Что иногда кумыс возможно пить,
Но с чувством, с толком, с расстановкой.
А если, как Юрлов, начнешь лупить ведром,
Тогда с удобством в отчий дом
Вернешься шут шутом.
Конец 1860-х — начало 1870-х годов?
282 Почтенный Оливье, побрив меня, сказал:
Почтенный Оливье, побрив меня, сказал:
"Мне жаль моих французов бедных
В министры им меня Господь послал
И Трубникова дал наместо труб победных".
1870
283. В. А. ЖЕДРИНСКОМУ
С тобой размеры изучая,
Я думал, каждому из нас
Судьба назначена иная:
Ты ярко блещешь, я угас.
Твои за жизнь напрасны страхи,
Пускайся крепче и бодрей,
То развернись, как амфибрахий,
То вдруг сожмися, как хорей.
Мои же дни темны и тихи.
В своей застрявши скорлупе,
И я плетуся, как пиррихий,
К чужой примазавшись стопе.
1871
Киев
284. КАРЛСБАДСКАЯ МОЛИТВА
О Боже! Ты, который зришь
Нас, прихожан сей церкви светской,
Молитву русскую услышь,
Хотя и в стороне немецкой!
Молитва будет та тепла,
Молю тебя не о Синоде…
Молю, чтоб главный бич в природе —
Холера — далее ушла.
Молю, чтоб судьи мировые,
Забыв обычаи былые
И на свидетеля не злясь
За то, что граф он или князь,
Свой суд по совести творили…
Чтоб даже, спрятав лишний гром,
И генерала не казнили
За то, что чин такой на нем.
Чтоб семинарий нигилисты
И канцелярий коммунисты —
Маратов модная семья —
Скорее дождались отставки,
Чтоб на Руси Феликса Пья
Напоминали разве пьявки…
Чтобы журнальный Оффенбах,
Катков — столь чтимый всей Москвою,
Забывши к немцам прежний страх,
Не трепетал пред колбасою!
Чтобы в течение зимы,
Пленясь победою германской,
В солдаты не попали мы
По силе грамоты дворянской…
К пенатам возвратясь своим,
Чтоб каждый был здоров и статен
И чтоб отечественный дым
Нам был действительно приятен.
Июнь 1871
288. ПРОПОВЕДНИКУ
По всевышней воле Бога
Был твой спич довольно пуст.
Говорил хотя ты много,
Всё же ты не Златоуст.
30 мая 1872
Карлсбад
291. СПОР
Как-то раз пред сонмом важным
Всех Богемских гор
Был со Шпруделем отважным
У Мюльбрунна спор.
"Не пройдет, смотри, и века, —
Говорит Мюльбрунн, —
Как нам всем от человека
Будет карачун.
Богатея год от году
Нашим же добром,
Немец вылижет всю воду
Пополам с жидом.
Уж и так к нам страху мало
Чувствует народ:
Где орел парил, бывало,
Нынче динстман прет!
Где кипел ты, так прекрасен,
Сядет спекулянт,
Берегися: ох опасен
Этот фатерланд".
— "Ну, бояться я не буду, —
Шпрудель отвечал. —
Посмотри, как разом всюду
Немец измельчал.
Из билетов лотерейных
Сшив себе колпак,
В пререканиях семейных
Дремлет австрияк.
Юн летами, сердцем старец,
Важен и блудлив,
Сном глубоким спит баварец,
Вагнера забыв.
Есть одно у немцев имя,
Имя то — Берлин, —
Надо всеми он над ними
Полный господин;
Но и там в чаду канкана
Бранный клич затих…
Лавры Вёрта и Седана
Усыпляют их.
Пруссаку, хоть он всесилен,
Дальше не пойти:
Может ведь durch Gottes willen [12]
Всё произойти…
А кругом, пылая мщеньем
И казной легки,
Бродят вечным привиденьем
Прежние князьки;
Остальные боязливо
Спят, покой ценя…
Нет, не немцу с кружкой пива
Покорить меня!"
— "Не хвались еще заране, —
Возразил Мюльбрунн, —
Там, на севере, в тумане…
Посмотри, хвастун!"
Тайно вестию печальной
Шпрудель был смущен
И, плеснув, на север дальний
Взоры кинул он.
И тогда в недоуменье
Смотрит, полный дум,
Видит странное движенье,
Слышит звон и шум:
От Саратова от града
По чугунке в ряд
Вплоть до самого Карлсбада
Поезда летят.
Устраняя все препоны,
Быстры, как стрела,
Стройно катятся вагоны,
Коим нет числа.
В каждом по два адъютанта,
Флаги и шатры,
Для служанок "Элефанта"
Ценные дары.
Маркитантки, офицеры
Сели по чинам,
Разных наций кавалеры,
Губернатор сам.
И, зубря устав военный,
Зазубрив мечи,
Из Зубриловки почтенной
Едут усачи…
И, испытанный трудами
Жизни кочевой,
Их ведет, грозя очами,
Генерал седой…
И, томим зловещей думой,
Полный черных снов,
Шпрудель стал считать угрюмо —
И не счел врагов.
"Может быть, свершится чудо,
Стану высыхать… —
Прошептал он. — А покуда
Дам себя я знать!"
И, кипя в налитой кружке,
Грозен и велик,
Он ганноверской старушке
Обварил язык.
14 июля 1872
294 Стремяся в Рыбницу душою,
Стремяся в Рыбницу душою,
Но сомневаясь, там ли Вы,
Я — в Киеве одной ногою,
Другой — хватаю до Москвы.
И в этой позе, столь мне новой,
Не знаю, что мне предпринять:
Свершить набег на Пирожково
Иль пирожки Масью {"} глотать.
{" Кондитер в Киеве.}
О, сжальтесь, сжальтесь надо мною
И напишите, как мне быть:
Когда не только мне душою,
Но телом в Рыбницу прибыть?
Начало 1870-х годов?
295 Твердят, что новь родит сторицей,
Твердят, что новь родит сторицей,
Но, видно, стары семена
Иль пересохли за границей:
В романе "НОВЬ" — полынь одна!
1877?
296. М. Д. ЖЕДРИНСКОЙ
Всю ночь над домом, сном объятым,
Свирепо ветер завывал,
Гроза ревела… Я не спал
И грома бешеным раскатам
С ожесточением внимал.
Но гнев разнузданной стихии
Не устрашал души моей:
Вчера познали мы ясней,
Что есть опасности иные,
Что глупость молнии страшней!
Покорен благостным законам
И не жесток природы строй…
Что значит бури грозный вой
Перед безмозглым Ларионом
И столь же глупой пристяжной?!
25 июня 1879
298. ПО СЛУЧАЮ ПАДЕНИЯ КНЯЗЯ СУВОРОВАС ЛОШАДИ В НИЦЦЕ
Как сражены мы этим слухом,
Наш Италийский генерал:
Там, где твой дед не падал духом,
Ты даже с лошади упал…
1870-е годы?
300. АЛ. В. ПАНАЕВОЙ
Отец ваш объяснял нам тайны мирозданья,
Не мудрено, что с ними он знаком:
Он создал целый мир чудес и обаянья,
Вы этот мир… Что толку нам в другом?
Счастливец! Этот мир без помощи науки
Он наблюдал и видел много раз,
Как под влиянием любви иль тайной муки
Электры сыпались из ваших милых глаз…
Когда же запоете вы, толпами
Стихии отдадут себя в покорный плен,
И даже я воскресну — вами
Одушевленный "барожен"!
10 апреля 1882
302 Поведай нам, счастливый Кони,
Поведай нам, счастливый Кони,
Зачем судебные так кони
Тебя наверх выносят быстро —
Один прыжок ведь до министра!
Скажи, ужель в такой карьере
Обязан ты прекрасной "вере"?
Парис таинственной Елены,
Счастливый путь… Российской сцены
Запас чудес велик, как видно, —
Кому смешно, кому обидно,
Но под луной ничто не ново,
И все довольны на Садовой.
Февраль 1885
304. В ПАРИЖЕ БЫЛ СКАНДАЛ ОГРОМНЫЙ.
В Париже был скандал огромный:
В отставку подал Кабинет,
А в Петербурге кризис скромный:
Отставлен только Гюббенет.
Там ждут серьезную развязку,
У нас же — мирный фестивал:
Путейцы дали пышный бал,
И даже экзекутор пляску
Святого Витте проплясал.
1892
306 Удивляюсь Андрею Катенину:
Удивляюсь Андрею Катенину:
По капризу ли женину
Иль душевного ради спасения
Он такого искал помещения?
Хоть устанут на лестнице ноженьки,
А всё как-то поближе им к Боженьке,
А то, может, бедняжечки — нищие?..
Нет, питаются вкусною пищею
И в Орле покупают имение
Тем не менее.