Но ведь и совет Тургенева противоречив настолько же, насколько схематичен анализ Протопопова. Как же поэт (только ли поэт?!) может "делать" из себя человека, не думая о содержании собственной личности, не пробуждая собственное самосознание!
Апухтин интуитивно понял — и был тверд в творческом осуществлении этого понимания, что назначение поэта не сводится к рифмованному изложению социальных проблем, к стихотворной поддержке определенных общественных сил.
Пусть тебя, Русь, одолели невзгоды,
Пусть ты — унынья страна…
Нет, я не верю, что песня свободы
Этим полям не дана!
Свой "дилетантизм" он толковал как независимость от быстро меняющихся социально-политических ситуаций в пользу изучения человеческой природы. Но едва ли точен и П. Перцов, считавший, что "человек является в стихах Апухтина не как член общества, не как представитель человечества, а исключительно как отдельная единица, стихийною силою вызванная к жизни, недоумевающая и трепещущая среди массы нахлынувших явлений, почти всегда страдающая или гибнущая так же беспричинно и бесцельно, как и явилась" {Философские течения русской поэзии: Избр. стихотворения и критич. статьи / Сост. П. Перцов. — Спб., 1896. — С. 350.}. Все же действительно порой почти космическое ощущение лирическим героем Апухтина собственного одиночества не сводит его жизнь к романсному сюжету.
Многое для понимания своеобразия поэзии Апухтина дает его дебютный и одновременно оказавшийся итоговым сборник "Стихотворения", выпущенный в 1886 году, а затем накануне кончины, в 1893 году, дополненный им еще пятью стихотворениями, среди которых ключевые — "Из бумаг прокурора", "Сумасшедший", "Проложен жизни путь бесплодными степями…".
Интересно само отношение поэта к изданию своих произведений. Так, он не раз говорил, что свою книгу выпустил "вследствие острого финансового кризиса", а однажды в ответ на слова, что сборник отличает "строгий, безукоризненный отбор" стихотворений, заметил:
"Посмотрите, какую дребедень издадут после моей смерти!.. Тогда-то наступит настоящий суд, который заранее меня возмущает" {Цит. по: Жиркевич А. Поэт милостию божией. — С. 488, 498.}.
Более того, после публикации своей любимой поэмы "Год в монастыре" в журнале "Русская мысль" говорил, что "она обесчещена типографским станком" {Апухтин А. Стихотворения. — Л., 1961. — С. 353.}.
Наверное, Апухтину с драгоценнейшим, коренным качеством его поэзии — искренностью, умерявшей пыл даже тех критиков, которые на дух не переносили созданного им, действительно не особенно нужна была шумная популярность. Он любил читать свои стихи в дружеском кругу — и, по свидетельству многих, делал это с естественностью и артистизмом одновременно.
Вместе с тем, учитывая творческую волю автора, было бы несправедливо сводить наследие Апухтина к списку отобранного им. Заветные идеи и образы его сборника находят новое развитие в "отторгнутых" стихотворениях.
Кажется просчетом то, что почти все посмертные издания лирики Апухтина были выстроены по хронологическому принципу. Расположение стихотворений поэтом представляет немалый интерес. Казалось бы, творчество Апухтина с его самоуглубленностью следовало бы рассматривать как обширный лирический дневник — что, по существу, и было сделано, когда стихотворения стали располагать в порядке их создания.
Но автор избрал жанрово-смысловой подход. Поместив в начале книги крупные свои произведения в сочетании с относительно небольшими стихотворениями, он скорее сознательно, чем невольно, указал читателю на свои художественные, интеллектуальные, духовные предпочтения.
Так, мир поэмы "Год в монастыре", открывающей сборник, — это дорога, путь, бой часов и колокольный звон, отмеряющие время, сад, природа вообще, ночь, ночи, пение и тихоголосие исповедей, детские и любовные грезы, "воспоминания роковые"… Сны, "томление", "тоска", "жгучие слезы", "могучая страсть", "пиры", духовное скитальчество и душевная "тишина"… Все это плоть от плоти всей апухтинской лирики. Ирония, "дух своеволья", как в поэме, есть во многих других произведениях Апухтина.
Кроме этих связей, образующих внутреннее единство всего, созданного поэтом, есть еще одна знаменательная связь — связь с миром литературы.
Апухтин писал в период, когда в отечественной словесности господствовала проза. И это не могло не сказаться на его творческом самочувствии, обладай он и большей художнической волей, такой, как его литературные современники А. Фет, А. Майков, Я. Полонский, К. Случевский… Все же Апухтин нашел, думается, незаурядный выход из этого непростого состояния. Наследуя поэтические традиции поры Пушкина и Лермонтова, он обрел содержательное начало своей лирики в диалоге не с общественно-политическими течениями, а с произведениями изящной словесности, образующими свою духовную вселенную, которую еще называют "второй реальностью".
Он не отказался от фундаментальной для человека идеи выбора, но не свел ее до уровня социального самоопределения,
С воплем бессилия, с криком печали
Жалок и слаб он явился на свет,
В это мгновенье ему не сказали:
Выбор свободен — живи или нет.
Отсюда в лирике Апухтина лейтмотив дороги, пути, стези. Они традиционны для русской литературы — и как обозначение российского простора, и как символ жизненного пути человека, рожденного на этом просторе, — пути, говоря словами поэта, "прихотливого", "непокорного". Изображая дороги, тракты, проселки, поэт всякий раз органично переходит от пейзажных картин к мотиву духовного странничества, заявленному еще в пушкинском "Страннике". Если же говорить о том новом, что внес Апухтин в эту традиционную — и заветную! — для нашей лирики тему, то нельзя не заметить его трагического осознания жизненных тупиков, подстерегающих путника. "Безрадостно и ровно дорога стелется" перед скитальцем из стихотворения "Оглашении, изыдите!". Драматически развернута тема движения, пути в стихотворениях "Встреча", "Бред"… Даже графически — сужающейся строфой — выглядит очень выразительно позднее стихотворение "Проложен жизни путь бесплодными степями…". Кажется, единственная свобода, единственная отрада остается у лирического героя Апухтина — свобода "странствующей мысли":
С той поры как прощальный привет
Горячо прозвучал между нами,
Моя мысль за тобою вослед
Полетела, махая крылами…
Но, может быть, и это лишь малозначащая иллюзия, краткое забвенье или многолетний самообман, как в стихотворении "С курьерским поездом", где после долгой разлуки встречаются двое немолодых людей:
"Ну, как мы встретимся? — невольно думал он.
По снегу рыхлому к вокзалу подъезжая. —
Уж я не юноша и вовсе не влюблен…
Зачем же я дрожу? Ужели страсть былая
Опять как ураган ворвется в жизнь мою,
Иль только разожгли меня воспоминанья?"
Та же мысль тревожит и героиню:
"Ну, как мы встретимся?" — так думала она,
Пока на всех парах курьерский поезд мчался.
Уж зимний день глядел из тусклого окна,
Но убаюканный вагон не просыпался.
Старалась и она заснуть в ночной тиши.
Но сон, упрямый сон бежал все время мимо:
Со дна глубокого взволнованной души
Воспоминания рвались неудержимо…
Здесь у Апухтина возникает еще одна значительнейшая для русской литературы XIX века тема — тема железной дороги. Это транспортное новшество, порождение научно-технического прогресса очень быстро стало осмысливаться на философском, бытийном уровне. Вслед за восторгами "Дорожной песни" Кукольника и Глинки зазвучали социальные инвективы Некрасова, затем о глубоких изменениях, которые вносит в обиход и в само мировосприятие людей железная дорога, заговорили Тургенев ("Дым"), Лев Толстой (роман "Анна Каренина", писавшийся, кстати, в те же годы, что и апухтинское стихотворение). Каждый писатель обнаруживал в железной дороге какие-то новые, воздействующие на жизнь человека черты.
Для Апухтина, как для автора лирической стихотворной повести, встреча на вокзале выигрышна не только тем, что это место суеты, внешне хаотичного движения, место, где люди превращаются в толпу:
И вот, рука в руке и взоры опустив,
Они стоят в толпе, боясь прервать молчанье…
Психологически да и чисто внешне это, конечно, кое-что бы и значило, окажись встреча двух в былом влюбленных сердец счастливой. Но
…бремя прожитых бессмысленно годов
Меж ними бездною лежало роковою…
Так что уже знакомые нам, с миром своих воспоминаний, чувств, переживаний, эти двое среди безличной толпы выглядят еще более несчастными. Но надо еще и учесть, что это стихотворение-баллада названо "С курьерским поездом". Обозначив место действия, Апухтин вновь подводит читателя к своей заветной идее об устойчивости человеческой натуры, о вечности чувств, мыслей, потребностей, которыми она живет. Благодаря курьерскому поезду, люди быстро соединились в пространстве. Но, сэкономив время на дорогу, обрести утраченное время так и не смогли. В этом осмыслении противоречия между техническим прогрессом человечества и неизменностью человеческих страстей Апухтин оказался вровень с лучшими художниками своего времени.
Наряду с изображением мимолетно пролетевшей жизни, поэт говорит и о ситуациях действительного выбора, включая предельный вариант ухода в небытие — выбор самоубийцы.
Стихотворение "Из бумаг прокурора" (сам автор называл его поэмой) также связано с разработкой этой темы другими русскими писателями, и прежде всего Достоевским.