Так смелые пловцы, игралище волнений,
Для славы льстивыя далеких откровений,
При блеске чуждых звезд, в незнаемых морях,
Блуждают жертвы зол, — вдруг в жаждущих очах
Родимая земля над пеной волн синеет;
Всё ближе, всё ясней, и сердце их светлеет;
Забыто горе, труд; к ней руки, к ней привет:
Как будто не было ни бурь для них, ни бед!..
Но радость первого на божий град воззренья
Сменилась трепетом немым благоговенья.
Прискорбной думою томятся души их;
Не смеют глаз вознесть к укрепам стен святых;
Всяк мнил: се, бренное предвечного селенье! –
Здесь умер, здесь принял земное погребенье, —
Здесь, гробу покорясь, гроб смертный победил
И ризу тела он бессмертьем обновил!..
Взор слезный, тихий глас, прерывные рыданья,
И вздохи тяжкие, и теплые взыванья —
Всё вкупе: радость, грусть и умиленный страх,
Слияся в гул един, носилися в рядах.
Так бурный ропщет ветр в глуби дубравы скромной:
Деревьев слышен скрип и говор листьев томный;
Так волны ярые, меж скал или брегов,
Дробясь, возносят вой и стон до облаков.
Все ратники — вождей примеру подражают:
Необувенные путь тихий продолжают;
И злато, и сребро, нарядов пышный вид
Отринут: очи он смиренных тяготит;
Их шлемы лишены приборов искрометных,
И в перьях не горят верхи их разноцветных;
Но паче вредное блистание сердец,
Вы, гордость и тщета, забыты вы вконец!..
С слезами кротости и самоотверженья
Они в себе винят холодность умиленья.
«Так, здесь, спаситель мой! — гласит герой, стеня, —
Так здесь излита кровь святая за меня!
И я, бесчувственный, к следам твоим касаюсь!
И я в источник слез еще не превращаюсь!
И сердце льдяное не тает от скорбей!
Согрейся, хладна грудь! терзайся, рвись, болей!
Преступная душа! теперь ли мне изменишь?
Ты вечностию слез минут сих не заменишь!»
Так веры выспренней крушилися сыны.
Меж тем неверных страж, с бойничной вышины,
Чрез горы и поля простря свое вниманье,
Зрит дали мглистыя крутое волнованье;
То заревом оно, то пламенным столпом,
То тучею грозит, стремящей бурный гром;
Еще мгновение — и мраки расступились,
Брони горящие и всадники открылись.
«О небо! — возопил, — отколь, с каких степей
Сей праха черный вихрь — сей рдяный вихрь огней? —
Отколь сия гроза? — К оружию! на стены!
К защите, граждане, покоем обольщенны!
К защите! — брань зовет! — несется супостат!
Уж близок. — Стонет гул — равнины вкруг дрожат!
Как разливаются полки его волнами! —
К оружию, скорей! — Несметные пред нами!..»
Восколебался град! И старец, и младой,
Бессильная толпа, недружная с войной,
И жены, чуждые убийственной науки,
Подъемлют к алтарям трепещущие руки;
В доспехах ратники, воспитанны в боях;
В доспехах селянин могущий стать в рядах;
Волнуются вкруг стен; стоят — вратам опора;
Всё движет Аладин, всё плод его надзора!
Раздав веления, потребные вождям,
Султан, исполнен дум, в бойницу входит сам,
Которая, восстав между двумя вратами,
Казалось, царствует над долом и горами;
Отсель он видит, где опаснейшая брань,
Где нужен ум его иль опытная длань.
Эрминия одна его сопровождала.
Когда наследный град Антиохи́я пала,
Она, прелестная, оставив дом отцов,
В царе сем обрела и друга, и покров.
Клоринда между тем летит на поле боев;
С ней многие текут; одна впреди всех воев.
Аргант, таясь в глуши засады, был готов
Приять и поразить нахлынувших врагов.
Неустрашимая, стоя перед рядами,
Дух ратников крепит и взором, и словами:
«Теперь, теперь, друзья, мы подвигом благим
Надежду первую Востока утвердим!»
Рекла — и видит сонм противных отдаленный,
Стяжаньем добычи обычным увлеченный:
Отважные текли в стан радостный тогда,
Гоня перед собой богатые стада.
Бестрепетная к ним, обстала вкруг ловитвы.
Гордон, их вождь, дает знак гибельныя битвы.
Герой великих сил, но слабый перед ней.
Удар — и роет прах он тяжестью своей;
Несчастный пал в очах двух полчищей враждебных;
Срацины в откликах веселых и хвалебных
Являют свой восторг, их суетный совет
Сию победу чтит предвестием побед.
Клоринда грозная смятенных в сонм влетает;
Ее рука сто рук могучих заменяет;
Сподвижники вослед стезей кровавых сеч,
Которые отверз ее ужасный меч,
Врубаются, женут, добычу их уводят;
И верные, стеснясь, среди мечей отходят
Шагами тихими на высоту холмов;
Там стали, укрепясь. К ним помощь от шатров:
Как ветр порывистый, крутя пески сыпучи,
Как огнь падет из недр громоносящей тучи,
Танкред, Готфредовы веления прияв,
Танкред спешит с полком, копье свое подъяв!..
Огромное копье, игра руки дебелой,
Приятный, стройный стан, решимый вид и смелый
Пленили взор царя: не сводит он очей
И чтит его одним из избранных вождей.
Потом, склоняся к той, которой трепет страстный
Давно уже сказал, кто витязь сей опасный, —
«Царевна! — он гласит, — ты зрела франков рать,
Ты можешь их вождей и в шлемах познавать!
Поведай мне, кто сей, столь быстрый, столь красивый,
Играющий копьем с улыбкой горделивой?»
Изрек. Ответом вздох и слезы лишь одне!
Стремится стон сокрыть в сердечной глубине;
Но влажный взоров блеск, но персей волнованье
Являют тайное души ее страданье.
Прелестная молчит, вздыхает, плачет вновь,
Наружною враждой прикрыв свою любовь.
«Увы! — гласила так, — его давно я знаю...
Меж тысячей его я сердцем угадаю.
Он кровью наших сил долины упоил,
Он рвы глубокие телами завалил;
Все травы, чары все науки ухищренной
Не могут врачевать им раны нанесенной.
Опасен он сердцам!.. Ах! витязь сей, Танкред,
Боюсь, чтоб не погиб... чтоб лютый меч... нет! нет!
Я в плен бы увлещи жестокого желала!..
Чтоб видела его и сердце бы питала
Той местью сладостной, для коей я жива!»
Вещала — тяжкий вздох прервал ее слова...
«Все, все они, — рек царь, — найдут иль плен, иль гробы...»
(Слепой! он страсть любви порывами чтил злобы!)
Клоринда между тем, склоняся на луке,
К Танкреду понеслась; — копье в ее руке.
Стеклись, ударили в забрала шлемов медных —
И копья! их летят в обломках искрометных.
Часть выи девственной была обнажена.
Еще удар... о, страх! — связь шлема сорвана...
Он снят... на сталь волна златых власов упала.
В грозящем ратнике красавица предстала.
Ланиты в пламени... горит враждою взгляд.
Взгляд милый в гневный час! — что ж был бы в час отрад,
С улыбкою любви? Танкред ожесточенный!
Где мысль твоя? Где взор? Ужели, ослепленный,
Еще ты не познал прелестных сих очей?
Вот радость! вот тоска! мечта души твоей!
Ах! в сердце у тебя сие изображенье;
Спроси его: оно рассеет заблужденье! —
Ты зрел ее, ключа пустынного в струях
Омывшую с чела почтенный браней прах! —
Ты зришь сей шлем, сей щит, сии ланиты нежны —
Сей призрак дум твоих бесценный, безнадежный!..
Он видит наконец... смущен, недвижим, нем! —
Она, сокрыв главу, против него с мечем.
Он вспять, она за ним; женет, — бежит несчастный,
На жертвы новые стремит булат ужасный.
Но грозная к его привязана следам;
«Постой, сразись!» — гласит, и вдруг к его стопам
Повергнула двоих, две мщению препоны.
Разимый не разит, не хощет обороны;
Взор быстрый не к мечу, к сим взорам прилеплен,
В которых страсти бог устроил вечный плен.
«Ах! что твоя рука? — герой в себе вещает, —
Удар булата вмиг бесплодно погибает;
Но стрелы прелестей не тщетны, не умрут,
Сквозь медную броню в сердца они идут!..»
Решился наконец — и мыслить не дерзая
О нежности ее, — решился, умирая,
Излить он таинство несчастное пред ней;
Чтобы узнала всё, что он ей не злодей,
Что пленник, раб ее, трепещущий, смиренный:
«О ты, которой гнев, судьбою воспаленный,
Являет, что тебе здесь в тысячах врагов
Врагом лишь только я... оставь ряды полков!
Отделимся... наш долг — верней познать друг друга;
Изведаем себя вне буйственного круга». —
Приемлет договор. — С блистающим мечем,
Забыв, что влас ее не осеняет шлем,
Жестокая летит; за ней Танкред унылый,
Преступник, пред своей открытою могилой.
И битва началась. — «Помедли! — он речет, —
До брани совершим мы брани сей завет».
Остановилася. — Любовь, тоска, томленье
В страдальческую грудь вливают дерзновенье.
«Коль мира утвердить не хочешь ты со мной,
Внемли завет, — изрек отчаянный герой, —
Вот сердце: исторгай, рази его по воле;
Оно не может жить, когда не может боле
Жить токмо для тебя: оно твое давно.
Теперь сверши удар: мне гибнуть суждено! —
Воззри: вот здесь мой меч. Кидаю шлем, забрало...
Вот грудь открытая... что медлишь? или мало?
Иль помощь для тебя — или мой нужен плен?
Воззри: срываю я броню свою с рамен...
Карай, жестокая!..» — Еще Танкред несчастный
Стремился изражать любви мученья страстной,
Как вдруг неверных сонм свирепостью реки
Нахлынул с воплем к ним. Смешалися полки,
Кипят... и варвары теперь не устояли;
Иль хитрость, или страх к твердыням их погнали.
Един из христиан — бездушный враг красы, —
Зря юной всадницы волнуемы власы,
К ней гибелью спешит, приближился, над жертвой
Заносит с тылу меч; к нему — Танкред полмертвый.