Ты получишь право
Выпилить рамку,
Чтобы в нее поместить
Залив с высокой травой,
Руки природы,
Песок на губах
И сосны в спящем лесу.
Первый.
И еще...
Ангел.
И еще – что угодно,
Что оплачено собственной кровью!
Понимаешь... Свет или Тьма
Возникают только впоследствии,
А в самом начале – их нет.
Собирается уходить.
Первый.
Я хотел бы... когда-нибудь
Снова с тобой поболтать...
Ангел.
Это – можно. Вот – телефон мой. Звони.
Протягивает Первому визитку и исчезает.
Первый (пытается разобрать написанное на визитке).
Два нуля... двадцать... два нуля – двадцать... Два нуля – двадцать... Небесная Канцелярия... А? Что-то было, только раньше, давно. Я помню: все это шло и шло, тащилось и растаскивалось, растаскивалось и растащивалось. Это я уже проходил. Давно проходил, в самом еще начале чего-то... Наяву. А сейчас-то я – сплю. Да, сплю. Спу.
ВОЗМОЖНО, ЭТО БЫЛО ВЧЕРА
Возможно, это было вчера
Ты глядел мимолетно на хмурое зеркало времени
Не пытаясь увидеть его в мимолетном дыму настроений
Переполнявших безликую мантру зимы
Уносившей тебя в одурительный хаос рождений
Но на этой дороге, изломанной старым фонтаном
Настоятельно рвущимся к суетной дымке любви
Отраженной в пустом лабиринте галлюцинаций,
Источающих трепетный голос второго восхода
Никому еще не было не суждено
Победить или забыть навсегда
Сбросив кожу значений
Утерянную поневоле
В злосчастной пыли катакомб.
Это, впрочем, неважно
Это, похоже, всего лишь попытка
Воплотившейся в нечто мечты
Быть такой, как казалось ее прорицателю
Убежденному силой судьбы
В справедливости камерных истин
Что же будет потом?
Что случится в ползущем на берег гуаноподобном реликте?
Кто поможет ему одолеть тягучую бурю надежды?
Порожденной в неправедном браке мадонны и
Радикально жестокого грека
Которого звали как будто бы:
Стоп! Нон-стоп, монсеньор Федерейдо!
Возможно, это было вчера
Об этом не знает никто в старом доме
И даже седой каскадер,
Проверенный дилер из Фриско,
Матерый ценитель тротила,
Прожженный как тысяча линз
Отражающих сонное небо
И вязкую пыль под ногами
На дороге в таинственный грот
Где брачуются нимфы и крысы
Даже он, любовник гремучей змеи
Изменившей ему только с волком
Бессилен сказать что-нибудь
По поводу первопричины
По поводу свинга интриги
Взорвавшейся вновь в третьем акте
И лишившей покоя его
Знатока и пройдоху
Разбившего тысячу ламп на подстилке дорог
Убежденного и тысячекратно непримиримого
Хранителя тайн забытых
И давно никому уж ненужных
Да, даже он молчаливо ушел в тишину
Уподобившись этим неброским поступком
Стыдливой и трепетной деве
Незнакомой практически с книгою плотских утех
И, однако, сумевшей с утра, в минувшую пятницу
Напоить молоком
А потом истязать своим ласковым лоном
Пятерых офицеров, десяток солдат
И седого полковника Трини,
Который запутавшись в спелой соломе
Ее неумелых, но жадных объятий
Успел снять только один сапог.
Возможно, это было вчера
Но теперь, в горячей тусовке дня,
Между Сциллой Харибды и остросигнальным припевом,
Заученным не навсегда
И забытым опять накануне рассвета
Кто-то скачет на сером баране проклятия
Мимо домов, никем не построенных
Мимо истин
И
Мимо брандмауэра одиноких голов
Туда
Вперед!
В сторону сладкой пыли
И полусырого отвара из меда
И ему уж никто возразить не посмеет
Да, никто, не единый из жителей хмурой Молдовы
И безвольных туземцев Ирландии,
Привлеченных запахом моря
Наполненного баобабами и тополями
И еще какой-то вчерашней игрой,
Заброшенной сонным пастырем меди
В болото нездешней провинции
Где порою звенит мелодично
Колокольчик сгоревших надежд
Пусть звенит.
Пусть дымится на карте
Забытой еще легендарным потомком Маклая
В пучине седого вулкана
В долине семи ветерков
А вулкану, увы, все никак и никак не проснуться Не несут ему завтрак служанки-воровки
Не греет лед парикмахер с червями в ушах
А прощелыга шофер с корявым лицом
Куда-то в туман уехал с валютой,
Предназначенной для приобретения
Восемнадцати ящиков филадельфийского хлеба
Возможно
Это также было вчера.
НОВАЯ ДЖУЛИЯ
Джулия приближалась к пределу.
Под балконом вдруг привиделось что-то
Непохожее на лабиринты любви
По которым ей раньше бродить доводилось
Восемнадцать ноль-ноль – послезавтра,
В три минуты седьмого – сегодня,
Или восьмого числа високосного года:
Неожиданно вскрикнул хорек за углом!
Джулия приоткрыла окно. Почему-то
Ей, пожалуй, совсем уже не хотелось
Слушать баллады и серенады.
Да и голос звериный ей не понравился
Он напомнил о темной трехногой кибитке
Разрушенной вечером позавчера
Надменным и наглым хранителем кармы
Приехавшим поездом из Касабланки
Что же делать? – подумала гибкая Джулия
Неужели вновь скитаться безрадостно
Мне придется в коридорах судьбы
В поисках пыли, песка и золы?
Или дрожащих корней лакриона?
Или оборванных листьев сосны?
Помятой сонным дыханием юга
Где в доме без крыши живут троглодиты
С чужими глазами. Они ведь не знают,
Что там, за безраздельным пределом,
Мне уже не случится нырнуть в лабиринты
В которых так я любила тонуть.
И КОНЧИТСЯ ВЕЧНОСТЬ
Январская голова полна беспечных забот
Немножко мешает снег, но в целом все катит нормально
Вокруг – танцует безногий посол Бранденбургских ворот:
Иллюзия, море, мечта. Не стоит смотреть печально
На призраков розовый хор. Они разучились петь
Хотя – как учит талмуд – и вовсе петь не умели
А только сражались на шпагах, утратив совесть и честь
Забыв их, вернее, в подкладке свердловской шинели
Что будет – не знаю. Совсем не пытаюсь узнать
Пусть пляшут послы, пусть скрежещут чугунные шпаги
В долине Гийома поют а капелла с диваном кровать
Струятся по ножкам и бедрам потоки живительной влаги
Наверное, скоро они опять потекут в океан
Навстречу бесстыжей весне, восходам и водопадам
Но кто-то, неведомый мне, швырнет их в четвертый карман
И будет нырять в интернет с бессмысленным взглядом.
И кончится вечность. Не будем о ней жалеть.
В ЭТОТ МИГ
В этот миг, когда белые крысы
Побегут по морям
Бессознательно темной Вселенной,
И подлунные шторы
Оборвет полусумрачный ветер,
В тишине городов
Возрожденных и дряхлых,
Возникают фигуры,
Непохожие на инь и янь.
Может быть, поздно утром,
Во время вечерней сиесты
Каталонский правитель проглотит
Краюшку добротного яда,
А потом поползет
Вслед за сотнями темных блондинок
И попросит прощенья за то,
Что дорога в долину тюльпанов
Превратилась в магический сон
Ну а рядом с корзиной,
Наполненной сонным рассветом
Упоительно и неуклюже
Вновь танцуют четыре вороны,
Но как только тамтам полнолунья
Всколыхнет вечно пьяный звонарь,
Тогда гордо они улетят
В отдаленные рощи веков
Горящих в трущобах Сан-Педро.
ЧТО-ТО ТАКОЕ СЛУЧИЛОСЬ
Что-то такое случилось: Вроде лилового дня
На радужно черном платке одноногого дерева
Шуршали коробки. Сверкали короны и перстни
Им всем почему-то было напрочь мало любви
Наверно, мы завтра опять ничего не услышим
В тумане дневном. Говорят, скоро будет аншлаг
И вместо изогнутой труппы дремучих танцоров
В наш город приедет принцесса томительных снов
Которые видел король меломан. Из поэмы,
Потерянной сонным шофером на пьяном углу
В тот миг, когда он приближался к бездонной пучине
Безводной речушки, впадающей в красный квадрат
Где снова и снова спектакль идет без антракта
На сцене, лишенной кулис и сюрпризов судьбы,
В бинокль не видно, что нынче под шляпой театра
Лишь в тысячеярусной люстре тлеет коварный огонь.