еводил в слова несмело.
И вдруг нахмурился,
И смолк.
Она, не подавая вида,
К нему рванулась всей душой,
Как будто впрямь была повинна
В его задумчивости той.
– Что сочиняете вы ныне?
Чем, Пушкин, поразите нас? —
А он – как пилигрим в пустыне —
Шел к роднику далеких глаз.
Ему хотелось ей в ладони
Уткнуться. И смирить свой пыл.
– Что сочиняю?
Я… не помню.
Увидел вас —
И всё забыл.
Она взглянула тихо, строго.
И грустный шепот, словно крик:
– Зачем вы так? Ну, ради Бога!
Не омрачайте этот миг…
Ничто любви не предвещало.
Полуулыбка. Полувзгляд.
Но мы-то знаем —
Здесь начало
Тех строк,
Что нас потом пленят.
И он смотрел завороженно
Вслед уходившей красоте.
А чьи-то дочери и жены
Кружились в гулкой пустоте.
«Как странно жизнь устроена…»
Как странно жизнь устроена.
Всё славы ждут одни.
Другие, став героями,
Мечтают быть в тени.
Как странно жизнь устроена.
Одним всё сходит с рук.
А преданного воина
Не пожалел и друг.
Как странно жизнь устроена.
Дурак в чести подчас.
А умного порою мы
Затаптываем в грязь.
Как странно жизнь устроена.
Не знаю, чья вина,
Что так нескладно скроена
И так грустна она.
«Нас лыжня из леса вывела…»
Нас лыжня из леса вывела
В зимний полдень – белый, робкий,
Будто бы нежданно вынула
Нас из елочной коробки.
Будто мы проснулись рано,
Вдруг разбуженные счастьем.
И гадала нам поляна
На своем снегу блестящем.
Эти «нолики» и «крестики»
Нам дорогу обещали…
Хорошо нам было вместе,
Словно жизнь еще вначале.
…На дощечке полудревней
Вдруг прочли, потрясены,
Мы название деревни,
Что была здесь до войны.
«Я не тебя вначале встретил…»
Я не тебя вначале встретил,
А голос твой…
Но я не знал.
Он не спросил и не ответил.
Заворожил и вдруг пропал.
Я не тебя,
А смех твой встретил,
Похожий на лазурный плеск.
Он был и радостен, и светел.
Заворожил и вдруг исчез.
И лишь потом тебя я встретил.
О, как была ты молода!
Но понял я,
Что это ветер
Заворожил меня тогда.
Перед дуэлью
В Железноводск пришла весна,
Скорей похожая на осень.
Я все дела свои забросил,
И нас дорога понесла.
Висели тучи низко-низко.
Ручей под шинами пропел.
Фонарь, как вялая редиска,
В тумане медленном алел.
На повороте у дороги
Стоял обычный старый дом.
И сердце замерло в тревоге,
Как будто жил я в доме том.
Звенели женщины посудой.
Кому-то было недосуг.
…В то утро Лермонтов отсюда
Верхом помчался на Машук.
Женщина уходит из роддома
Уходит женщина от счастья.
Уходит от своей судьбы.
А то, что сердце бьется чаще, —
Так это просто от ходьбы.
Она от сына отказалась!
Зачем он ей в семнадцать лет…
Не мучат страх ее и жалость.
И только няни смотрят вслед.
Уходит женщина от счастья
Под горький ропот матерей.
Ее малыш – комочек спящий —
Пока не ведает о ней.
Она идет легко и бодро,
Не оглянувшись на роддом, —
Вся в предвкушении свободы,
Что опостылет ей потом.
Но рухнет мир, когда средь ночи
Приснится радостно почти
Тот теплый ласковый комочек,
Сопевший у ее груди.
Ни о чем не жалейте
Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось,
Да надежды, как птицы, парили в душе.
Не жалейте своей доброты и участья,
Если даже за всё вам – усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство…
Не жалейте, что вам не досталось их бед.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте,
Но ведь песни берет он из вашей души.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
У могилы Н. Н. Пушкиной
«Здесь похоронена Ланская…»
Снега некрополь замели.
А слух по-прежнему ласкает
Святое имя – Натали.
Как странно, что она – Ланская.
Я не Ланской цветы принес,
А той, чей образ возникает
Из давней памяти и слез.
Нам каждый день ее был дорог
До той трагической черты,
До Черной речки, за которой
Настало бремя суеты.
Как странно, что она – Ланская.
Ведь вслед за выстрелом сама
Оборвалась ее мирская,
Ее великая судьба.
И хорошо, что он не знает,
Как шли потом ее года.
Она фамилию сменяет,
Другому в церкви скажет «да».
Но мы ее не осуждаем.
К чему былое ворошить?
Одна осталась – молодая,
С детьми, а надо было жить.
И все же как-то горько это, —
Не знаю, чья уж тут вина, —
Что для живых любовь поэта
Так от него отдалена.
Солдаты
Памяти М. Бернеса
В ту ночь сошли солдаты с пьедестала…
Дорогами родимой стороны
Они шагали молча и устало,
Как будто возвращались с той войны.
Шли по земле, где родились и жили,
И умирали в девятнадцать лет.
И матери навстречу им спешили.
И жены, плача, вновь смотрели вслед.
В ночи мерцали звезды и медали.
Герои песен, кинофильмов, книг —
Солдаты шли по селам, где их ждали,
По городам, где помнили о них.
Они родной земли не узнавали, —
Где было знать, что минули года.
И на местах пожарищ и развалин
Навстречу им вставали города.
Им всё казался отсветом пожара
Рассвет, поднявшийся из тишины.
И от тяжелой поступи дрожала
Земля, где их убийцы прощены.
Где снова кто-то распевает гимны.
И позабыты Курск и Сталинград…
Ты вспомни, мир, за что солдаты гибли.
А мы достойны памяти солдат.
Над плачем вдов, над горем материнским
Людского гнева плещется прибой.
Пусть никогда не станет обелиском
Для всех живущих добрый шар земной!
«Из всех открытий всего дороже…»
О. Комову
Из всех открытий всего дороже
Открытье друга, его души.
И мы с тобой, словно два прохожих,
Почти всю жизнь к этой встрече шли.
И наша дружба —
Как древний город,
Что прячет в недрах своих земля.
Я открываю твои просторы
Добра и света…
Поздравь меня.
Я открываю твои печали,
Твои восторги в самом себе,
Чтоб две души,
Две судьбы звучали,
Как два цветка на одном стебле.
И, если нас доконает служба,
Иссушит боль
Иль собьет вина, —
Нам будет донором наша дружба.
А группа крови у нас одна.
«– Ну что ты плачешь, медсестра?…»
Б. Н. Полевому
– Ну что ты плачешь, медсестра?
Уже пора забыть комбата…
– Не знаю…
Может, и пора, —
И улыбнулась виновато.
Среди веселья и печали
И этих праздничных огней
Сидят в кафе однополчане
В гостях у памяти своей.
Их стол стоит чуть-чуть в сторонке,
И, от всего отрешены,
Они поют в углу негромко
То, что певали в дни войны.
Потом встают, подняв стаканы,