Влетает слепо в колокольный звон.
«Когда луна свой занимает пост…»
Когда луна свой занимает пост
И тишина весь Божий мир объемлет,
Я чувствую, как под присмотром звезд
Душа твоя торопится на землю.
А сын твой спит и ничего не знает,
Что дух отца над ним всю ночь парит,
Надеясь, что судьба его земная
Твоих обид и бед не повторит…
Я чувствую, что где-то близко ты,
Далеким взором смотришь из былого.
Но не постичь твоей мне высоты,
Как и тебе не слышать это слово.
«Я даже подумать не мог…»
Я даже подумать не мог,
Когда был намного моложе,
Что будет печальным итог,
Хотя еще рано итожить.
Но ты всё решил за меня
И смертью своей опрокинул
Всю жизнь мою – с первого дня
До дня, когда ты нас покинул.
И боль эта вечно со мной…
Гадаю, бессонницей мучась:
Что значил тот выстрел ночной?
Случайность?
Иль горькая участь?
Я так без тебя одинок!
И дом твой навеки печален.
Подвел ты двум жизням итог.
Одна была в самом начале.
«Каждый день я помню о тебе…»
Каждый день я помню о тебе.
С каждым днем всё на душе тоскливей.
Помню, в том далеком декабре
Над Москвою разразился ливень.
Боже мой, ты был еще так мал!
Тяжело, когда болеют дети…
Может, нас Господь предупреждал,
Что слезами жизнь твою пометил.
Ты не плакал – не хватало сил.
Плакал я
Сквозь боль твою и муки.
Бога я отчаянно просил,
Чтобы он не допустил разлуки.
В тот декабрь тебя спасла любовь.
Мальчик мой – единственный на свете.
Помню всё…
Переживаю вновь,
Что слезами Бог
Твой путь отметил.
«Я молюсь о тебе в Иудейской стране…»
Я молюсь о тебе в Иудейской стране.
Я молюсь за тебя на земле Иисуса.
Но от этих молитв
Только горестней мне,
Не сниму я с души
Непосильного груза.
Я в одном виноват —
Что в тяжелые дни,
Когда ты в моем слове
И в дружбе нуждался,
Твоя жизнь для меня
Оказалась в тени
И понять ее издали
Я не пытался.
Мне казалось,
Что всё образуется вновь,
Как уже не однажды бывало с любовью.
Я иду за тобою в ту страшную ночь…
И склонилась звезда к твоему изголовью.
«На Святую землю опустилась ночь…»
На Святую землю опустилась ночь.
Небо звезды уронило в город.
Я услышал голос:
– Чем тебе помочь?
Ты уже не так силен и молод. —
Я ответил:
– Мне помочь нельзя.
Оборвались все дороги к сыну.
И, когда меня возьмет земля,
Я без грусти этот мир покину.
Не могу я без его любви.
Он всю жизнь мою собою занял. —
Тот же голос мне сказал:
– Живи… —
Принял я и это наказанье.
«Мне Героя Соцтруда…»
Мне Героя Соцтруда
Вождь не вешал.
Но взошла моя звезда
В небе вешнем.
Дали имя ей мое
И фамилью.
Жизнь промчалась без нее
Звездной пылью.
И нисходит к нам, дрожа,
Ливень света.
Может, Димина душа
Рядом где-то…
Обласкай ее теплом
В райских кущах…
Мы расстались с ней в былом
И в грядущем.
И, когда настанет час
Новой встречи,
Пусть Звезда проводит нас
В Вечность.
«Не знаю, встретимся ли мы…»
Не знаю, встретимся ли мы
За той таинственной чертой,
Где нет ни лета, ни зимы,
Где ты навеки молодой.
А может, нету ничего,
А только ужас пустоты?
И ожиданья моего,
Увы, принять не сможешь ты?
Нет ничего…
Лишь горький след
Да память в сердце.
И гранит,
Где жизнь твоя под ним лежит.
И продолжения ей нет
Ни в небесах, ни в миражах,
Что душу бередят мою.
И боль, она – грядущий прах.
И я уже вблизи стою.
«Несправедливо мир устроен…»
Несправедливо мир устроен:
Он то жесток, то суетлив.
И так мне не везло порою!
Но ты был жив…
Решив уехать из России
В край Откровений и олив,
Я знал: замучит ностальгия.
Но ты был жив…
Но ты был жив,
И мне казалось,
Я слышу голос твой: «Держись…»
А год иль два – такая малость,
Когда была в запасе жизнь.
Но ты не знал, и я не думал,
Что рано кончится запас.
И, как пылинку, ветер сдунул
Надежду, что роднила нас.
И жизнь моя осталась в прошлом,
Где мы с тобой наедине…
И не в Кабуле, и не в Грозном —
Погиб ты в собственной войне.
И, проиграв ценою жизни
И победив ценой любви,
Ты был, наверно, Богом призван
На все сражения свои.
«Как много нас – людей одной судьбы…»
Как много нас – людей одной судьбы.
Одной беды…
Мы все похожи взглядом.
Я узнаю среди любой толпы
Тех,
С кем в несчастье
Мне стоять бы рядом.
К твоей могиле ходит чья-то мать.
Она, как я, похоронила сына.
Наверно, в одиночку ей страдать
Уже невыносимо.
Но я ничем помочь ей не могу,
Как и она ничем мне не поможет.
Стоим мы на нездешнем берегу,
На двух печальных призраков похожи.
«Как меня тревожила в тебе…»
Как меня тревожила в тебе
Эта обнаженная ранимость!
Потому, наверно, и не вынес
Горьких перемен в своей судьбе.
Ты хотел забыть всё – и не смог.
Всё простить, чтобы вернуть былое.
Вас всего-то в жизни было трое:
Ты, она и сын.
Еще – курок…
«Надо мне с тобой поговорить…»
Надо мне с тобой поговорить,
Многое сказать мы не успели.
И откуда в юных эта прыть?
Вы хотите сразу быть у цели.
Ну а если на пути стена
Или ложь в неодолимом чине —
К сердцу подступает слабина…
Впрочем, это не твоя вина.
Это мы вас жить не научили.
«Я думал, на Святой земле…»
Я думал, на Святой земле
Я легче боль свою осилю.
Но сердце просится в Россию,
И так здесь одиноко мне!
Перед глазами – твой портрет
Своим молчанием нас судит.
В Святой земле покоя нет…
И на родной его не будет.
«Я возвращаюсь из поездок…»
Я возвращаюсь из поездок
В пустоту.
Хотя есть дом.
И дочери, и внуки…
Но я живу в тисках
Такой разлуки,
Что ей любую гибель
Предпочту.
«Перебираю в памяти те дни…»
Перебираю в памяти те дни,
Когда ушла любовь
И ты был на пределе.
При встрече я сказал:
– Повремени.
Всё обойдется.
Что ты, в самом деле…
– Вот только жаль —
Потеряны года. —
Ты мне ответил непривычно резко.
О, если б только мог я знать тогда,
Что нас ждала последняя поездка.
Мы собрались Андрюшку повидать.
В то утро птицам безмятежно пелось.
Кругом была такая благодать,
Что говорить о грустном не хотелось.
Вы оба были счастливы в тот день.
И, сына посадив себе на плечи,
Вы с ним ушли в березовую тень.
Я вдруг поверил – сын тебя излечит.
Но, видно, сердце выбилось из сил,
Хотя и не показывал ты вида.
Ты ничего у жизни не просил,
Всё заслонила горькая обида.
Мы долго после ехали домой
И слов необходимых не искали.
Но я тогда подумал – «Боже мой,
Как сын мой одинок и неприкаян».
«Не ропщу…»
Не ропщу.
Ничего мне нельзя изменить.
Невозможно ничто возвратить
Из былого.
Прервалась эта еле заметная нить,
На которой держалось отцовское слово.
«Днем и ночью я тебя зову…»
Днем и ночью я тебя зову.
Суеверно думаю о встрече.
Я не знаю – для чего живу,
Если жизнь порой заполнить нечем.
Всё я жду, что ты приснишься мне.
Скажешь то, что не успел при жизни.
И, быть может, только в горьком сне
Я пойму нелепость этой тризны.
«В то утро загорелась наша дача…»
В то утро загорелась наша дача.