В декабре цветут цветы.
Жаль, бываем мы всё реже
В этом царстве красоты.
Жаль, что жизнь здесь стала круче —
Со взрывчаткой и стрельбой.
И страданием измучен,
Стал Израиль моей судьбой.
И, хотя еврейской крови
Нет ни в предках, ни во мне,
Я горжусь своей любовью
К этой избранной стране.
«Приехавших в Израиль из России…»
Приехавших в Израиль из России
Легко узнать…
У русских свой престиж.
Не в том, что наши женщины красивы, —
Израиль красотой не удивишь, —
А в том, что души их всегда открыты
И что-то есть особенное в них.
Легко прощают горькие обиды
И жизнь не мыслят без любимых книг.
Приехавших в Израиль из России
Я сразу узнаю в любой толпе.
Седых мужчин – по виду в самой силе,
Но часто неуверенных в себе.
Обманчивое это впечатленье
Идет от доброты…
И потому
Поставить эту силу на колени
Вовеки не удастся никому.
Храни, Господь, на землях знаменитых
Простых людей
Из непростой страны,
Где и поныне ждут антисемиты
Прихода и победы Сатаны.
Под Вифлеемской звездой
Чего мы ропщем на свои невзгоды,
Оплакивая горькие потери?
О чем мы Бога просим в суете?
Коль Сын Его родился в той пещере,
Куда овец сгоняли в непогоды,
А жизнь свою окончил на кресте.
О, как, наверно, радовался Лазарь,
Когда Христос свершил для друга чудо,
Вернув его на землю из земли.
И не бунтует перед чудом разум,
Хотя никто не вырвется оттуда,
Куда уйдем мы так же, как пришли.
Прошу у Бога ниспослать терпенье,
Которого всегда мне не хватало.
Особенно, когда душа скорбит.
Не мы от жизни – жизнь от нас устала.
Мы просим у нее надежд и денег.
И глупо умираем от обид.
Чего мы ропщем на свои невзгоды?
Ведь есть у нас спасительные щели —
Любовь, семья, азарт или уют…
Мы прячемся, как овцы в непогоды,
Когда судьба мурло свое ощерит.
Когда наотмашь по былому бьют,
И унижают нас и предают.
И каждый день, как медленная плаха,
Где душу истязает и линчует
Крутой палач по имени судьба.
И мы бежим от собственного страха.
Но в нас молитва днюет и ночует.
Она спасет нас, коль душа слаба.
«Луна висит над Мраморной горой…»
Луна висит над Мраморной горой,
Как десять или сто веков назад.
Разрушен Храм – и Первый, и Второй.
Развалины всё помнят и молчат.
Под ними навсегда погребены
Былые войны, ужас и вражда.
И сохранилась только часть стены —
От времени и горести седа.
Ее Стеною Плача нарекли.
Богоугоден этот гул и гам:
Паломники из разных мест земли
Сюда идут оплакивать свой Храм.
Идут молиться за страну свою
И милости у Бога попросить.
А я печально около стою,
И не спешу отсюда уходить.
Король Хусейн
Король возвращался домой,
Уже побежденный болезнью.
Сознанье окутано тьмой,
Как тучами поднебесье.
Впервые не он у штурвала
За долгие эти года.
И небо его провожало
Наверно, уже навсегда.
Неслось королевство навстречу
Сквозь тучи и звездную пыль.
При жизни он знал, что не вечен,
Но как-то об этом забыл.
А жить ему столько осталось,
Чтоб лишь приземлиться успеть.
Успеть не почувствовать старость
И рядом летевшую смерть.
«Четвертый год живу средь иудеев…»
Памяти Абрама Когана
Четвертый год живу средь иудеев,
Законы чту и полюбил страну.
И, ничего плохого им не сделав,
Я чувствую в душе своей вину.
Не потому ль, что издавна в России
Таилась к этим людям неприязнь.
И чем им только в злобе ни грозили!
Какие души втаптывали в грязь!
Простите нас, хотя не все виновны,
Не все хулу держали про запас.
Прошли мы вместе лагеря и войны,
И покаянье примиряет нас.
Дай, Господи, Земле Обетованной
На все века надежду и покой…
И кем бы ни был ты —
Абрамом иль Иваном, —
Для нас с тобой планеты нет другой.
«Израильские девочки…»
Израильские девочки
Из Брянска и Дубны,
Как тоненькие веточки
Порушенной страны.
Прошло всего полгода
Их новой жизни тут.
Легко, когда у входа
Тебя с улыбкой ждут.
А что в былом осталось, —
Им всем немного жаль:
И бабушкину старость,
И девичью печаль.
Еще осталось детство,
Деревня – дальний свет.
Но есть от грусти средство —
Твои пятнадцать лет.
Я благодарен вечеру,
Мелькнувшему, как стриж.
Российская доверчивость.
Израильский престиж.
И в этот вечер с нами
Был Пушкин допоздна…
Спасибо вам за память!
Пусть вас хранит она.
День дерева
Не перестану удивляться
Тому,
Как много лет назад
Без суеты и агитаций
Пустыню превратили в сад.
Теперь есть день такой,
В который
Выходят все сажать сады.
И потому здесь каждый город
В кругу зеленой красоты.
И я горжусь, что среди многих
Роскошных пальм – есть и мои.
Они стоят вблизи дороги,
Как символ искренней любви.
Когда деревья мы сажали,
Я вдруг поймал себя на том,
Что некогда земля чужая
Мне заменила отчий дом.
И как бы жизнь здесь ни сложилась,
Я знаю, что на все года
С Израилем меня сдружила
Ее садовая страда.
«Здешний север так похож…»
Резо и Мзии Гачечиладзе
Здешний север так похож
На грузинскую природу:
И когда бушует дождь,
И когда стоят погоды.
Здесь друзья мои живут,
Так же, как в Тбилиси жили:
Дом – изысканный уют.
День – с вином и чахохбили.
Мы за праздничным столом
Отмечаем встречу снова.
Вспоминаем о былом,
Ибо все мы из былого:
Мы оттуда, где была
Дружба, сверенная взглядом.
Где планета так мала,
Что дома стояли рядом.
И, когда под шум ветвей
Гениально зазвучали
Песни Грузии моей,
Я омыл глаза печалью.
А пейзаж был так хорош!
Из цветов и солнца соткан,
Он и вправду был похож
На грузинские красоты.
Потому и грусть прошла,
Что душой мы снова схожи,
Словно «завтра» и «вчера…»
Лишь бы день был честно прожит.
Мои друзья, читатели…
Андрей Дементьев очень популярный поэт. Популярность бывает либо скандальная, либо благородно заслуженная. Он заслужил читательское признание не только своей мужественной гражданской позицией, как главный редактор «Юности», но прежде всего своими стихами. Нельзя оценивать Дементьева исключительно как «главу» одного из двух прогрессивнейших (наряду с «Новым миром» Твардовского) журналов, – нет, он стал бесстрашным «главой» потому, что в первую очередь любимый читателями поэт. Заслуги литературные вручили ему штурвал легендарной «Юности».
«Я живу открыто, как мишень на поле…» Эта строка, на мой взгляд, олицетворяет характер и поэзию Андрея Дементьева. Пусть в ту «мишень» снайперски попадают только ответные добро, любовь, и благодарность. Поэт всё это заслужил.
…Это при Дементьеве тираж «Юности» перешагнул за 3 миллиона экземпляров. И это он вернул на страницы журнала имена и произведения мастеров, насильственно отторгнутых в доперестроечные времена от русской земли и русской культуры – В. Аксенова, В. Войновича, А. Гладилина, Ф. Горенштейна, В. Максимова, В. Некрасова…
Средствами лирической поэзии, рожденными жизнью, он (А.Д.) приблизил своих героев к читателю и развил у читателя не только уважение, но и любовь к ним.