Фантазия
Аре Абрамяну
Переплываю озеро Севан…
Для этого мне трех минут хватило.
Поверьте мне, я говорю, как было.
Висел над синим озером туман.
Причудливые формы берегов
И необычны были, и красивы.
И друг спросил:
«Ну, ты уже готов?
Давай поддержим гаснущие силы…»
Он мне плеснул армянского в стакан.
Мы сели с ним за невысокий столик.
«Скучаю я по озеру Севан…» —
И улыбнулся с затаенной болью.
Большая карта озера Севан
Передо мною на стене висела.
И очертанья нашего бассейна
С ней совпадали…
Вот и весь обман.
«Я в дружбе верен, как собака…»
Валерию Чернову
Я в дружбе верен, как собака.
И, если друг попал в беду,
Пусть и не просит он,
Однако
Я выручать его пойду.
Мужская дружба суховата
И сладких слов не признает.
Она с решимостью солдата
Над амбразурой бед встает.
Арад
Але Рубин
Для меня пустыня Негев
Необычна и загадочна,
Как, наверно, снег для негров
Или фильмы для Хоттабыча.
На востоке той пустыни,
Где ветра дороги вымели,
По ночам оазис стынет —
Новый город с древним именем.
А вокруг него пустыня,
Обнаженная, как искренность.
И над скалами пустыми
Только небо и таинственность.
Но, когда восходит солнце,
Город тот преображается.
Он сквозь лилии смеется,
Сам себе он поражается.
В живописном том укрытии
Я влюбился, будто смолоду,
И в его веселых жителей,
И еще в их верность городу.
Приезжаю как на праздник
На крутую землю Негева.
Навидался стран я разных,
А сравнить с Арадом некого.
Девяностые годы
«Я счастлив с тобой и спокоен…»
«Ты остаешься, а я ухожу……»
Ане
Ты остаешься, а я ухожу…
Что-то в нас есть, не подвластное смерти.
Пусть все идет по тому чертежу,
Что без меня тебе Время начертит.
Ты остаешься, а я ухожу.
Долгая жизнь,
Как пиджак, обносилась.
Муза ютится, подобно бомжу,
В душах чужих,
Оказавших ей милость.
Пусть мне простят, что останусь в долгу,
Мне бы успеть на тебя насмотреться.
Все те слова, что тебе берегу,
В книгах найдешь
Или в собственном сердце.
«Я в равенство не верил никогда…»
Я в равенство не верил никогда.
Прощай, экономическое чудо.
Кому – богатство, а кому – нужда.
Кому – хоромы, а кому – лачуга.
Права и льготы у былых вельмож
Забрали, чтоб отдать их депутатам.
Певцы сменились, да осталась ложь.
И стрелки мчат по старым циферблатам.
Уходят годы, а в моем краю
Родные деревеньки так же жалки.
Учительницу первую мою
Лишь выселила смерть из коммуналки.
«В ясную погоду…»
В ясную погоду
«Юности» моей
Был я всем в угоду,
Стольких знал друзей.
За крамолу битый,
Возглавлял журнал.
Даже сам А. Битов
Как-то повесть дал.
Часто Вознесенский
Снисходил до нас.
Наш тираж вселенский
Был ему как раз.
И, поправив гранку,
Искромсав листы,
Уезжал в загранку
Гений суеты.
Имена, фамилии,
Блеск и мишура…
Что-то все забыли,
Как жилось вчера.
Вспоминаю с грустью
Сгинувших друзей.
Хор былых напутствий,
Их крутой елей.
Мойка, 12
Марине
Душа его вернулась в этот дом.
Он счастлив был в своем веселом доме.
Отчаянье и боль пришли потом,
Когда его ничтожный Геккерн донял.
Среди знакомых дорогих святынь
Ты чувствуешь – он постоянно рядом…
Вот тот диван, где медленная стынь
Сковала сердце, овладела взглядом.
И каждый раз, ступая на порог,
Ты входишь в мир – загадочный и грустный.
И с высоты его бессмертных строк
Нисходит в душу чистое искусство.
Я иногда ловлю себя на том,
Что всё он видит из далекой дали,
И открывает свой великий дом
Твоей любви, восторгу и печали.
«Пришли крутые времена…»
Пришли крутые времена…
Авторитет России продан…
Идет холодная война
Между властями и народом.
Идет холодная война
От пораженья к пораженью.
Ни та, ни эта сторона
Не проявляют сожаленья.
И станут биться до конца.
Одни, чтоб выжить на пределе.
Другие – в поисках лица,
Чтоб люди верить захотели.
Но их надежда не сбылась.
Нас так обманывали часто,
Что, как бы ни менялась власть,
Здесь не меняются несчастья.
Идет холодная война…
И гибнут вера и надежды.
И власть опять обречена,
А я кричу: «Россия, где ж ты?»
«Страна моя – и.о. России…»
Страна моя – и.о. России
С и.о. премьера и царем —
Живет в надежде на Мессию,
С кем жизнь иную изберем.
Но что-то нет пока Мессии.
И шанс прийти покуда мал.
И.о. была когда-то в силе,
И мир лишь ахать успевал.
Спасибо вам, отцы-вельможи
За обновленную страну,
Где мы теперь спокойно можем
Из тысяч бед избрать одну.
Спасибо вам, отцы-министры,
И самый знатный из Емель,
За то, что вы легко и быстро
Нас посадили всех на мель.
Как будто вы не виноваты
В том, что теперь позорен труд,
И так мала у нас зарплата,
Что сразу за год выдают.
Вы где-то денег напросили,
Чтоб не испытывать вины…
Мы все теперь – и.о. России,
И.о. потерянной страны.
«Я одинокий волк…»
Я одинокий волк…
Я не хочу быть в стае.
Пожар в крови уже заметно стих.
И одинокий след мой
По весне растает,
Как тает сила в мускулах моих.
Мне в одиночку выжить не удастся.
Крутую зиму мне не одолеть.
Но чтобы волком до конца остаться,
В отчаянном броске
Хочу я встретить смерть.
В последний раз вкушу азарт погони,
Пройду по краю на семи ветрах.
Я старый волк.
Но я пока в законе,
И мой оскал еще внушает страх.
«Неповторим осенний Ленинград!..»
Марине
Неповторим осенний Ленинград!
Неповторима пушкинская осень.
Замешивает краски листопад
И медленно на землю их наносит.
И вновь адмиралтейская игла
На туче швы незримые сшивает,
Чтоб туча воду наземь не слила,
И без того в подтеках мостовая.
Неповторим осенний Ленинград.
Играют тени на углу фронтальном.
Ветвями перечеркнут Летний сад,
Где статуи, как узники, печальны.
А небо все в мозаике листвы.
Зеленый, алый, бронзовый и синий —
Цвета перемешались… Но, увы,
К утру их обесцветит белый иней.
Неповторим осенний Ленинград!
Когда он юн, когда могуч иль болен.
Над страшной дамбой – тишина и смрад
Неповторимо борются с прибоем.
Вечерний сумрак окнами зажат,
А в небе загорается лампада.
Вновь блики на Исаакии дрожат.
И на землю спускается прохлада.
Наверно, так же был неповторим
Осенний Петербург в былые годы.
И память, словно добрый пилигрим,
Ведет меня под каменные своды.
Неповторима и моя любовь,
И наша боль – с надеждой и мольбою,
Когда он в сердце оживает вновь,
«Великий город с областной судьбою…»
«Кто-то надеется жить…»
Наташе
Кто-то надеется жить
Долго… И дай-то Бог.