Стихотворения, басни, повести, сказки, фельетоны, 1921–1929 — Демьян Бедный

Много есть чудес на свете белом,

Теперь на них прямо полоса.

Но что все эти чудеса,

Сколь там они ни громки,

Перед чудом в селе Шунге на берегу Костромки!

Хотя тут покуда

Еще и нет чуда,

А лишь зерно размера малого,

Но зерно — чуда небывалого,

Чуда такого,

Что описать его толково,

Каким оно будет, достигнув зрелости,

Ни у кого не хватит смелости.

Может, это только по плечу

Одному Ильичу,

Чей образ был со мной неотступно.

Я же со всеми гостями купно

На новое электроздание

Глядел, затаив дыхание,

И, видя восторги местного населения,

Готов был заплакать от умиления.

Буржуи! Интеллигентные книжники!

Смотрите: вот где подвижники!

Сорок деревень

Изо дня в день,

Не три дня, а три года,

Погода — непогода,

Выбивались из сил,

Каждый рубил, и возил, и носил:

В черных дебрях дорогу прокладывал свету!

Серяки-мужики

Сорока деревень у Костромки-реки,

Описать ваш подвиг какому поэту?

Был великий у нас и развал и разор.

Нам враги вопияли: позор!

Позор!

За Советскую власть вам расплата! —

"_Советская власть во всем виновата!_"

Нынче стали мы наши прорехи чинить.

А в Шунге уже вона какая "заплата"!

Что ж? Попрежнему ль будут враги нас винить?

— _Все Советская власть виновата_?!

Шунгенский герой и его завет —

Да будет свет!

"До-го-ра-ай м-мо-я луч-чи-на!"

Не коптеть тебе в Шунге зимней порой! —

Крестьянин _Стругов_ коренастый мужчина,

Вот кто подлинный шунгенский герой!

Его слова — электросвечи.

Даю осколок из его удивительной речи:

"В 19-м годе всякий видел, что деется в родной стране.

Надо становиться на крепкие ноги.

Сказал я советским властям:

"Устрою електрическую станцею".

"Трудно!" — говорят.

"Беру на себя ответ. Поддярживайте только".

"Поддяржим", — говорят.

Обратился я к народу:

"Братцы! Поддярживай!"

"Поддяржим!"

А когда народ говорить и обещаить, ето все уже.

Поддярживали. Я народ забивал у кажную щель.

Нужно в один день 30 000 пудов выгрузить, — выгружали.

Лошадей запрягали, сами впрягались.

— Давай! Давай! Давай!

Видя теперь здесь усех людей, забываешь усе,

что было пережито.

Одначе, когда решаишьси на усе, усе делается

скорее и кончается спорее.

Сказали: да будет свет!

И вот: свет!"

Моя речь — импровизация —

Всеобщая электризация

Настал мой черед — сказать приветствие.

Я его не повторю здесь, вследствие…

Вследствие того, что у хорошего стихотворения

Нет хорошего повторения.

Да и не мог я говорить дурно!

Все были наэлектризованы в электроизбе.

И если мне аплодировали бурно,

То аплодировали также себе,

Гордясь перед гостем из красной столицы

Редчайшим добром:

_Огненным ярким пером

Электрической дивной Жар-птицы_.

Когда на полянке прибрежной

Любовался я молодостью нежной

Крестьянских ребяток, взметывавших руки

И показывавших всякие гимнастические штуки,

Вдруг походкой поспешной

Подошел ко мне поп, сновавший в толпе,

И внезапно к руке моей грешной

"Устами прильпе",

Назвавшись "жрецом народного миропонимания".

Бедный, бедный отец Леонид!

До чего довел его вид

Засверкавшего электроздания!

После электростроя

Чудо иного покроя

Тут же рядом

С ревнивым взглядом

Стояли послы из деревни иной.

А потом все ходили за мной

И твердили весьма настоятельно,

Чтоб приехал я к ним обязательно.

А тому их мотивы:

"В Шунге орудуют кооперативы.

Хоть в Шунге огороды и высокого качества,

Но в ней еще много кулачества.

А в _"Минском", селе_,

Беднота вся сидит на земле.

Она нынче богаче.

Одначе

О делах ее дивных посольство не скажет,

А дела все… на деле покажет".

Два работника местных, земотдельцы, похоже, —

В оба уха мне стали гудеть:

"В Минском вам побывать надо тоже.

Есть на что поглядеть!"

Вот это чудо так чудо,

И другим деревням поучиться б не худо

Через день поглядели.

Чудеса, в самом деле!

Не дошли мы до первого двора —

Навстречу с флажками детвора,

Румяная, курносая,

звонкоголосая.

Солнце, кстати, не важничало,

За облаками не саботажничало.

Мужики и молодки приветливо щурились.

Старики тоже не хмурились.

Ну, прямо сказать, дорогая родня!

Ждали, мил-лай, два дня,

Хлеб в других деревнях весь подмоченной, хилый,

А у нас, погляди ты, каки зеленя.

Рядовою все сеялкой сеяли, мил-лай!

Межи к черту! Засеяли все под одно,

Сортировкою выбрали семя-зерно.

Вон в 20-м году все кругом голодали:

Наказал, дескать, бог.

Знамо, глупость одна. Мы же весь продналог,

Не натужившись, сдали.

Ноне тоже не страшно. Не будет заминки.

А теперь погляди-ко на наши новинки!"

Новые машины — урожаю надбавка,

"Сохе-матушке" — отставка!.

А новинок не счесть.

Все тут есть:

И плужки, и сеялки,

И особые веялки,

Борона к бороне "а подбор —

Полон двор!

Из всех других деревень мужики прибывали,

Головами кивали.

Деревенский парад — не парад, —

В оны годы сказал бы: "Это все маскарад!"

А — теперь это явь была самая точная,

Быт советский, действительность прочная:

Мимо веялок,

Сеялок,

За плохою

Сохою,

Лохматый,

Горбатый,

Истомленный мужицкой истомою,

Подпоясанный желтой соломою,

В рваной шапке, в дырявых лаптях,

Измочаленных на невозвратных путях,

Шел, согнувшись, дед — Хренов, седой комсомолец

Из деревни Подолец.

Завязив свою соху умышленно в грязь,

Дед ее топором сразу — хрясь!

Хрясь!

"Вот те, старая ты! Разледащая!

Соха-матушка ты распропащая!

Это ты мужиков превращала в калек!

Это ты меня гнула к земле весь мой век!

Предыдущая Стр. 19 из 58 Следующая

Оглавление