Трудный сделали мы путь,
Все ужасно истомилися:
Нам бы малость отдохнуть!"
"Мо-лод-цы!
Был бы отдых вам, ребятушки,
Если б враг не напирал,
Все вы — бравые солдатушки, —
Ухмыльнулся генерал: —
Мо-лод-цы!
Вашу доблесть в полной мере я
Оценю само собой,
Всех зеленых — в знак доверия —
Назначаю в первый бой!
Мо-лод-цы!"
Перекосились рожи сразу
У всех "зеленых молодцов":
По генеральскому приказу
Ведут в окопы бегунцов.
Дрожат в руках у них винтовки,
И сердце так щемит-щемит,
А красный враг без остановки
Их артиллерией громит.
В груди у Митьки все упало.
А сзади хохот казаков:
"Учили вас, чертей, да мало…
Сменять — на что?! — большевиков!"
"Ох, Митя, — плачется Вавила:
Раскис зеленый атаман, —
Могила всем нам тут, могила!..
Полезли сами мы в капкан!
Слышь? Тут, что ночь, то перебежки:
К большевикам бегут донцы!"
А сзади злее все насмешки:
"Эй вы, лесные храбрецы!
Вон там, за рощей, "враг" укрылся,
Идти в атаку ваш черед!"
Со страху в землю б Митька врылся,
Не то что двинуться вперед!
Все зеленые вояки
Доигрались до конца:
Не вернулись из атаки,
Кроме… Митьки-бегунца!
"Вместе, Митя, плутовали, —
Вместе будем помирать!"
Но Митюху — Митькой звали:
Умудрился вновь удрать!
Засверкали только пятки.
Криков сзади не слыхал.
Верст полсотни без оглядки,
Не присевши, отмахал.
В поле прятался за рожью
Иль в оврагах по кустам, —
Мчал, как волк, по бездорожью,
По неведомым местам.
Как-то утром заблестела
Перед Митькою река.
Камышами шелестела
Мутно-желтая Ока.
Тут дорожка уж знакома.
Огляделся бегунец:
"Скоро, скоро буду дома,
Скоро мукам всем конец.
Повинюся перед миром,
К комиссару сам приду.
Был, скажу я, дезертиром, —
Покарайте по суду.
Пусть я совесть успокою.
Смерть? Расстрел? Не задрожу,
Жизнью подлою такою
Больше я не дорожу.
Был досель в отцовской воле,
У отца на поводу.
По его указке боле
Я уж — баста! — не пойду.
Пощадить меня решите?
Дайте милость лишь одну:
Мне на фронте разрешите
Кровью смыть свою вину!"
Входит Митя, словно вор,
На отцовский двор.
Никого среди двора.
Поздно. Спать пора.
"Глаша, Глаша… Сколько дней
Не видался с ней.
Рада будет как теперь!"
В дом открыта дверь.
Митя, ставши на порог,
Устоять не мог, —
Захватило сразу дух,
Свет в очах потух.
Старый свекор и сноха…
Нет для них греха!
Позабывши честь, закон,
Не стыдясь икон…
Глаша шепчет старику:
"Дверь-то… на крюку?!"
Митька бросился, как зверь:
"Вот те, стерва, дверь!"
"Ай, спасите!" — Глаша в крик.
Зарычал старик.
В горло сын отцу впился:
"Вот где правда вся?"
Старина тряхнул плечом:
"Все мне нипочем!"
Подвернулся тут топор.
Кончен сразу спор.
Глаша вопит у ворот.
Прибежал народ.
Смотрит, ахает, скорбит:
Сын отцом убит!
Могилка свежая. И крест. А на кресте,
В сердечной простоте,
Под образком, глядящим кротко,
Каракулями кто-то вывел четко:
"Поплачьте все над Митей-бегунцом.
Боялся смерти он. Скитался дезертиром.
И дома смерть нашел: убит родным отцом.
Спи, дорогой товарищ, с миром!
Раскаявшийся дезертир Спиридоновского
лесного отряда Тимофей Ряз…"
(Фамилия неразборчива.)
ЗАРУБКА
Мужик хитер, да память коротка.
Не будь у мужика
Для памяти подмоги,
Зарубки или узелка,
Совсем бы сбился он с дороги.
Вот басня, в ней урок. Хочу, чтоб кой-кого
Уму да разуму она бы научила.
У мужика у одного
С зарубки память соскочила.
Емелька в оны дни, известно, как он жил:
"Живем — о землю рожей!" —
Работал день и ночь, и день и ночь тужил,
В избе нетопленой прикрывшися рогожей;
Худой, оборванный, босой,
Кряхтел над тощей полосой
И, встав порой у раздорожья,
Где был в помещичью усадьбу поворот,
Шептал озлобленно: "Ограбили народ!
Всю землю отняли! А ведь земля-то божья!"
Что ж приключилося с Емелькою, когда
От бар не стало и следа?
Дорваться стоило Емельке до земельки,
Отшибло память у Емельки.
С ним деликатничай, его не раздражай;
Собравши новый урожай,
С деньгой кубышечку храня у изголовья,
Емелька позабыл все прежние присловья.
Он прежде был добряк. Теперь он не таков.
Теперь он кулаку иному не уступит:
Он хлеб продаст тому, кто купит.
Спокойно с городских рабочих, с бедняков,
За фунт муки три шкуры слупит.
На власть Советскую беда как он сердит.
"Учитывают хлеб, — угрюмо он твердит, —
На кой же ляд тогда, выходит, сеял рожь я?
С учета этого убыток мне прямой!"
"Емелька, а земля?.."
"Земля, конешно… божья,
А хлебец — мой!"
Емелька, мазан я с тобой одним елеем
И говорю с тобой, как с братом иль отцом.
Не будь, Емеля, подлецом,
А наипаче — дуралеем!
Голодные, мы сил последних не жалеем,
Но до конца борьбы еще не довели.
Коль мы по милости твоей переколеем,
Ты околеешь — без земли.
Советские враги — не о тебе радеют.
И если баре вновь землею овладеют,
То — заруби себе ты это на носу! —
Так возмещать начнут они свои убытки,
Что, вынося от них неслыханные пытки,
Ты, весь обобранный до нитки
И прячась где-нибудь в овраге иль в лесу,
Начнешь завидовать ты собственному псу!
ПОЛКОВНИК "КУЛАК-КУЛАКОВИЧ"
Я — единственный начальник русских войск
Гдовского, Псковского и Лужского районов. Я —
законный представитель народной власти.
Ослушников расстреливаю!
Подписал:
Атаман крестьянских партизанских отрядов
полковник Булак-Балахович.
То грозит нам не старый Илья-богатырь
И не славный Алеша Попович,
То дворянский ублюдок, голодный упырь,
Пан-полковник Кулак-Кулакович.
Не надеясь на силу своих кулаков,
Он не брезгает подлым обманом
И сзывает, сзывает в свой стан дураков,
Величая себя атаманом.
Эй, Кулак-Кулакович, лихой атаман,
Далеко те до Разина Стеньки:
Выворачивал Стенька боярам карман,
Но ни сжег ни одной деревеньки.
Стенька шел впереди своих вольных людей
В кумаче, а не в царском уборе,
И таких "атаманов", как ты, лиходей,
Стенька вешал на первом заборе.
И тебе, Кулаку-Кулаковичу, тож
Не уйти от народной расправы, —
Скоро в спину получишь ты пулю иль нож
От своей же от белой оравы.
Потому что настанет такая пора:
Все Епишки поймут и Микешки,
До чего довести может эта игра,
Где они — только жалкие пешки;
Что какая-то сволочь пройдет в короли,
Офицеры получат поместья,
А для пешек достанется — холмик земли
Да позор векового бесчестья!
СУДАРЬ-БАРИН
Песня(Фронтовая)
Член особого совещания при Деникине,
Колокольцев, заявил, что крестьяне должны
будут 1/3 урожая и 1/2 сена отдать прежним
владельцам — помещикам и арендаторам.
Красным — "барин — злой татарин",
Белым — мил припев другой:
"Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!"
Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
В белой гвардии солдаты,
Одно слово, молодцы, —
Про мужицкие заплаты
Позабыли, подлецы!
Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
Как росли под плеткой барской
На спине у нас рубцы,
Как жилось под властью царской, —
Все забыли, стервецы!
Уж ты барин, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
Позабыли, — ум отшибло! —
Сколько мы вскормили вшей,
Сколько в войнах люда гибло
Ради барских барышей.
Уж ты добрый, ты, наш барин,