*
Первое стихотворение
Ты богиня средь храма прекрасная,
Пред Тобою склоняются ниц.
Я же нищий — толпа безучастная
не заметит Меня с колесниц.
Ты — богиня, и в пурпур, и в золото
Облачен твой таинственный стан,
Из гранита изваянный молотом,
Там, где синий курит фимиам.
Я же нищий — у входа отрепьями.
Чуть прикрыв обнаженную грудь,
Овеваемый мрачными ветрами,
Я пойду в свой неведомый путь.
1897 г.
Спорщики
Птица, камень и стрела
Хвастать спорили полетом.
Жажда блеска их звала,
Триумфаторам — охота!
Птице надо синеву!
Разметалася крылами,
Облаков кроша плеву,
Солнца яр где горнопламень.
Камню — надобен обрыв,
Чтобы ринуть смело в бездну
Темноты гудящий срыв
Вдалеке от стаи звездной…
Но стрела звенела: лень
Мне лететь без гибкой ивы,
Без татарския тетивы
Сердце молодца — мишень.
Раздолье время
Слово,
Олово
И
Камень
Растопить
Способен
Пламень
Сердца,
Солнца
И
Горна,
Что затеплила
Весна,
Что раскрыла все цветы,
Что согрела высоты.
Весна («Солнце бросило стрелу…»)
Солнце бросило стрелу
И попало сердце девы —
Побежала по селу
На вчерашние посевы.
Слышишь, слышишь звонкий клекот,
Говор вод, отзвон мечей,
Тот, что сердцу недалек от
Тайноласковых ночей.
Девы пленные власы —
Струи слез — от страсти плачут…
И сияние красы,
Поцелуи «наудачу»!..
Солнце бросило стрелу,
Закаленную другую,
Зацепившую золу,
Башни голову седую.
И очнулся старый схимник
От лазоревого сна
От угроз суровозимних.
Когда в саване сосна.
Он тогда от аналоя,
Отошедши, пыльных книг,
На минутку, сердце злое
От косматых игл остриг.
Поднял он стрелу ликуя
И воскликнул: — сердце щит!
Буду жить в весенних струях
Птаха где любви пищит!
Дева, Старец на опушке
Повстречались и сошлись,
Жизнь им ставшая игрушкой
И лазоревая высь!
Фиал небес
Фиал фиалковых небес
Над вешним лесом опрокинут.
Его земля пригубит весь,
Пока услады дней не минут.
Полна размашистая ель
Скользяще юного задора,
Природа — праздничный отель
Франтящего избыток вздора.
Весны фиалковая суть,
Что мире сем тебя дороже,
Возвешенней, небрежней, строже,
Что действенней, смелей, громадней,
Пьянее влаги виноградной,
Налитой хрусталей сосуд??
Жуэль
Капитан Жуэль был пенною фигурой.
Он шумел — океанея риф.
Жуэля взгляд не прекращался — хмурым,
Дев земных растегивая лиф.
Он блуждал в морях, колеблемых без смысла
Дев морских глядя по вечерам,
Прыгавших глубин неверных искрах,
Чтоб навек исчезнуть там.
Капитан Жуэль был бурною натурой,
Скрыв ее под хмурой сединой.
В нем циклон внезапной лапой бурой
Восставал, сминая все собой.
Капитан Жуэль подайте руку…
В ней сквозь поры проступает соль
И вода набросила узоры:
Рифов — до и лунное фа — соль…
Бонин Архипелаг
Вел. Океан
Предчувствие
Сонет написан год назад в Японии под Фузи-ямой где сердце мое предчуяло «гибель Японии».
Паучья сеть твоих морщин
Твоих седеющих излучин.
Благослови морской почин,
Которому я днесь приручен..
Соединившись с ним союз,
Свободной пенною волною,
Легко подъемлю жизни груз,
Не чтя ни карой, не виною…
Благослови морской закон,
Вдали звучащий маяками,
И облак белыми руками,
Пока, блестя своей секирой,
Суровой беспощадной ИРОЙ
Не выйдет На амвон.
FINIS[24]
Моя доброта
— Я люблю каждого встречного,
Но многие отвращают зрак —
Мне указав на меч нагой
Иль искупление в пятак!
У меня бесконечная нежность —
С добрыми я заодно —
Но часто уловка — небрежность
Брошена сердца дно!
И я любить не устану —
Я возрождаюсь любя,
Так Феникс — сильнее Титана,
Пепле себя погребя!
— Но как поступаешь с недобрыми
— Миру дающими злослова —
С поступками кобрами,
Шипящими — родятся едва?
Не знающими звонкорадости,
Забывшими про цветок?
— Их поражу своей младостью —
— Обхожу через мост иль прыжок!!
Россия
Перед этой гордою забавой,
Пред изможденностью земной
Предстанут громкою оравой.
Храм обратя во двор свиной.
Пред бесконечностью случайной,
Пред зарожденьем новых слов —
Цветут зарей необычайной
Хулители твоих основ.
Рифмы о прошлом и теперь
То было в древность, было встарь:
Россией косо правил царь,
Вчастую слеп или невежда;
То был встарь то было прежде
В стране, что шаг, круглился храм,
Вечерним усыпляя звоном,
Трактир казенный, вор или хам
России распирали лоно
Помещик, пристав или поп
Садились мужику на шею,
Клеймя названиям «холоп»,
В деяньях уравнясь с злодеем.
Пусть Тутанкамен, Николай —
Равно, примеры деспотизма,
Вкруг лести реял дикой лай
И истощалася отчизна.
Когда ж терпенью пал конец,
Народ безжалостной метлою,
Вточь огородник огурец,
Сорвал и вымел все гнилое.
Отныне мудрой Эры ход
В бореньях тяжких начиная,
В дому своем навек народ —
Хозяин устроитель края.
Там, Дню теперь в глаза «не в бровь»,
Иное выявила Новь —
Немеет речь, не верят очи:
На трон царей воссел Рабочий!
Беженцы
Отрепья бывшего народа,
В взгромоздясь на Макадам,
Не зря, что скверная погода
Гулять пустилась по полям.
В грязи под спешною толпой,
Стеснившимся колесам ввержен, —
Ребенка трупик голубой,
Грядущей жизни Слабостержень.
Последователям диет,
Одевшим в хлад «демисезон»,
Широковольный белосвет,
С курносою мадам под ручку,
Вояжем знать не воспрещен
Под непогоду, веер-тучку…
Байкал
Когда истерплешь все одежды
О верстовую гладь столбов,
Океанической надежде
Душевно прянуть не готов,
Когда безмерностью равнинной
Материка — пресыщен взор
(Тайги — лесного исполина
Аквамариновой узор)
Гранитным выспренним карьером
Не к ледникам ли льдистых роз
Байкалских скал — сугубо серых,
Взор сухопутника на веру
В порыв, весело, волну, галеру
Наш бросил гулкий паровоз?
Л. Р. Н, К,
Любовь
Родина
Николай
Курносость
Лакал ликер лакей лукавый
Ленивым ликом лазил льну
Любить Лазоревость Либавы
Ласкать Лернейский лед линю.
Рокочет Рим — рыгнувши репой
Рабов ременною рукой.
Рубины ринуть раритетом
Рабыни реквизит разбой.
Ничтожеств навзничь… ничевоки…
Начнут наганами нудеть
Нагая нежность невысокой.
Кормил корчме кремнем курьера
Красиво клепанный кадет,
Которому крива карьера…
Экспресс России
Осенней ночью виден косогор,
Далекий лес прозрачный и немой —
(Гробу зарубленный бессильный Святогор)
Слегка туманною означенный луной!..
Поля темны, унылы и печальны
(Нет никово живого на земле —?!)
Лишь облак мчится тень зеленых дальних
Священной неба полумгле…
Какая тишь…, лишь кровь звенит ушах
Какая даль, — (чуть скрытая туманом)…
Но вот!.. неверный оку взмах
Вновь спрятан рощиц караваном…
Чуть слышный отклик — медию проплакан
И снова тишина зовущая века…
И вдруг через холмы, колебля яркий факел,
Через леса, овраги, тмящий облака,
Гоня перед собой снопом огня и пара,
Безумно скачущих по оспинам равнин,
Толпу теней, как жертву некой кары,
Возненавидев сей роскошно взросший сплин,
Внезапу взрос, бегущий диким воем,
Триадою пронзительной огней,
Косясь вокруг — и прыгая ковбоем
Экспресс, испуганный пустынностью полей…
Сибирь
Мы ведали «Сибирь»!.. Кеннана,
Страну — тюрьму, Сибирь — острог.
На совести народной рану
Кто залечить искусный смог?
Всем памятно о Достоевском:
Согбенно каторжным трудом
Отторгнут набережной Невской,
Он не измыслил «Мертвый Дом».
Но ныне там пахнуло новью!
Пусть прежнесумрачна тайга.
Зубовноскрежетом и кровью
Подвластна горькому злословью,
Сибирь — гробница на врага
Навек помечена: «в бега».
Омск-Иркутск, 1919
Воспоминание
Русь расписалась полночи осенней —
Бездонных клякс, сугубость темноты.
Обглоданный кустарник вдохновенней
Топорщит ветром вздыбленно кусты.
Слетаются и каркают вороны
О черных днях, о прошлом… про расстрел
Когда у изб белелися погоны
И в зареве родимый край горел.
Ночь ненасытно лапала поляны,
А дождик мелкий из последних сил
На труп борца, измаранный углями,
Сосредоточенно и мудро моросил…
Война прошла, но осень неизбывна…
Свободой ветер снова восхищен.
Он в бархат темноты слоняется забавно,
Как пьяный дьяк с веселых похорон.
1923 Нью-Йорк
Революционная осень
Для нищих, для сирых, для старых
Наступит холодный покой,
Где отзвук бездушной Сахары
За глаз ухватился рукой
Осенние листья для бедных —
На лужах хрустящий ледок…
А нищие в мире несметны
Ковчег их не выстроил док!..
Нужда разметалась потопно —
Не залиты ею дворцы!
Но верьте: бесповоротно
Намечены оргий концы.
И это осеннее сало
На пульсе течения рек —
Отмщенья намеком по залам
Отыщет паркетовый трек!
Путь
Тропа моя обледенела,
Вилась по глыбе снеговой.
Едва парах лазурь синела,
Безбрежно встав над головой.
И этой девственной пустыне
Мертворожденная душа
Влеклася тайны благостыней
Под игом крайним рубежа.
Конец «рождественской елки»
В сене, в луне добродушная телка
Тенью загона выходит к стеклу —
Ее интригует огнистая елка,
Тянется мордой к теплу.
В русской деревне — смазные избушки,
Праздником шамкать старух,
Квасом, в глотках, ароматно краюшку,
Святками тройкой ухабисто дух.
Все, утомяся полей толчеею,
Льдистобуранов российских алтарь —
Елка пред ним расцветилась свечою —
Искры мороза жемчужат, как встарь
Время идет, изменяется вера;
Зайцы, в забытый забравшися пчельник,
Будут на елку навешивать звезды
В синий и чтимый старухой сочельник…
Нашей эпохою: радио — храмы!
Библия — вечные своды наук!!!
Патеры, дьяконы, рабби и ламы
Только невежества темного звук.
Где же цветная сочельников елка,
Свечечек детских невинноогни? —
К ней из загона пушистая телка,
Да зайцы оравой примчатся одни.
Прыгать, резвиться полянные дети
Будут вкруг елки пахучих ветвей.
Где нависают морозные нити
Рубила святок России полей.
Картина Бориса Григорьева
Ее звериное начало —
Распоясавшийся кабак…
Полей свободы Руси — мало.
Где ветер носит лай собак…
Звенят телег ее железки
До ночи черные горы
И в осень спелых перелесков
Вкопались глазные костры.
Перед мужичьим сбитым сходом,
Где оттиск на земле подков,
Поев краюху с желтым медом
Не заплетет ржаные косы
Богиня зимних русаков,
В кумач одетая раскосо.
1923 Нью-Йорк
Жена Эдгара
В Бронксе сохраняется хижина, где в 1846-8 гг. жил и писал Эдгар По. Теперь американцы тратят массу денег на постановку памятников великому поэту.
Лязгают пасти собвея
Им никогда ничего не жаль.
Вот она — аллея
По которой бродит печаль.
И хорошо, что здесь пустынно
И сырой ночи туман.
Ночь не покажется длинной
Для невсхожих семян.
А, если и выйду наружу,
То старый виден коттедж.
Покоя его не нарушу,
По примеру круглых невежд.
Домик в отдаленном Бронксе.
(Еще немного и будет парк.)
На полночном окраин прононсе
Имя — сущий подарок!
Вспомним с молитвой Эдгара,
С молитвой безумий и зла!
С дыханием бедноугара,
Где честность неуязвима!!
Поэт путешествий и мрака,
Захватчик всех бедняков,
Без полировки и лака
Не исчезающий средь веков.
Будем читать и славить
Великого Эдгара По.
Делать мы это в праве,
Идя талантов тропой.
И в Бронксе на стены коттеджа,
Наложим шпаги строк:
«С тобой мы не были прежде
Грядущее жребий сберег!»
В бедном узком чулане:
«С гладу мертва жена»…
Это было тумане
Окраин Нью-Йорка на!
П.С. (Это стихотворение написано «модернистическим» — спутанным нарочито, размером).
К центру земли
Экспресс сверлился бурей в подземелья,
Десятки верст гремел поспешно ход —
Рабом, хватившим много зелья,
Кому стал черным небосвод.
Экспресс скакал, ища свою утеху,
Стуча костьми, как скачут мертвецы…
И стрелы завистью к его сгибались бегу,
И жадностью к грошам купцы.
Экспресса лапах жадных пассажиры
Не знали станций промелькнувших счет,
Насытившись пространственной наживой,
Они кляли безумия почет.
И, в такт стенаньям, мчалися вагоны —
В пространстве черные, круглящийся тоннель…
О притяжения законы!
О центр земли — ОТЕЛЬ.
Канализация
Клоака парадная зданий,
Фундаменты только мосты.
О город подземных изданий
Обратности Космос ты.
Труба-богатырь ароматов
Единственных пауз гниений,
Где пляшет заржавленный атом,
Воняя геены геенней.
От смрада протухших созвездий
Пузыристо булькает ладан.
Ступай или прыгай иль езди —
Ты буденоздрею обрадован.
Не ландыш — чахотка пахучести,
Не внешне наивность фиалки
Здесь кротко громовому учатся
Отчетливо запаху свалки.
Симфонии месс ораторий
Клоака Гиганта в тебе
Гневном на цементном затворе
Архангела судной трубе.
И город, полдневно ликуя
Блистая на спицах карет,
Отклонит наивно рукою
Душка надоедливый бред.
Когда ж опускаются шторы
Мясная на каждый бульвар
Клоаки откроются поры —
Ее ароматов базар.
И каждом подвале, гостиной
Внимательном носом взгляни
Клоаки Гиганты — интимной
Присутствье беспорно родни —
Тончайшую щель тротуара,
Колодец трубу или дверь
Протянутся вздохи муара
Клоакины шлейфы мегер…
Брайтон Бич
Не побережье Балтики у стрелки,
Не звон волны на груды Крыма скал,
Когда Ай Петри в облака-безделки
Пахучий ветер юга убирал,
И не легенды южные заливов
Архипелага Бонина, где плыл бесстрашный Кук,
Где не придут на ум России дальней ивы,
Когда дикарь свой напрягает лук, —
Аттлантикокеан у Брайтон-Бича
Шумит в ушах, подобно прежним — тем…
Не заглушённая толпы стананьем птичьим,
Твердя настойчиво загадки вещих тем,
Волна, не зная «радостей» Нью-Йорка,
И ропот дикий не тая,
Мерещится, кричит, что жизни пресной корка
Ничтожней пены ветреной ея!!
Брайтон Бич,
7-4-1923
Камень
Лежавший камень при дороге
И возлюбивший глубину,
Его грязнили пылью мили —
Боготворигель — тишину.
Он не мечтал о пенном гроге.
Наивность, бесстолочь гульбы,
О нежной ласке девы снежной,
О злобе, шалости борьбы.
Любимец бездны и провала —
Уйти забвенья океан,
Где бесконечный мрак венечный —
Дно, равнодушие нирван…
Но пожелать… о, это мало,
Когда томит буднично — пыль
Когда, все мимо, «вечно мимо»!..
Свист, шарканье, автомобиль…
1922 г.
Эношима