ет,
Блюдя обычай древний свой,
И славой их Москва венчает
За новый подвиг боевой!
1944
АВТОЭПИТАФИЯ
Не плачьте обо мне, простершемся в гробу,
Я долг исполнил свой, и смерть я встретил бодро.
Я за родной народ с врагами вёл борьбу,
Я с ним делил его геройскую судьбу,
Трудяся вместе с ним и в непогодь и в вёдро.
1945
ПОБЕЖДЕННОЕ ВАРВАРСТВОФАШИСТСКИМ«ДОКТОРАМ ФИЛОСОФИИ»
Мне грезится общество людей, которые независимы, не знают пощады и хотят носить имя «истребителей».
Волк ночью, думая залезть в овчарню,
Попал из псарню.
Уж это было с вами раз:
Вы, корча из себя героя-инвалида,
Утихомирились для вида,
Но из звериных ваших глаз
Сочилась ненависть и лютая обида.
Вам «фюрер» нужен был, мечтали вы о нем.
Еще не явленный — он по ночам вам снился,
И вы сочли счастливым днем
Тот день, когда он объявился.
Какой вас охватил экстаз,
Когда был «фюрер» обнаружен,
И стало ясно, что как раз
Такой-то «фюрер» вам и нужен!
Обдуманно, не сгоряча,
Вы «фюрером» своим признали палача
И, алчностью проникнувшись звериной,
С восторгом слушали его, когда, крича
О роли мировой «тевтонского меча»,
Он вас прельщал… Москвой, Кавказом, Украиной!
Привыкшие себя с младенческих ногтей
Считать породою «господ» и «сверхлюдей»,
Вершиною своих убийственных идей
Маниакальное признавши ницшеанство,
Вы, возлюбившие фашистское тиранство,
Вы, чьим стал «фюрером» отъявленный злодей,
Открыто зарились на русское пространство.
Вы ринулись на нас, как щуки на плотву,
Но встретились в бою с народом-исполином.
Сошлось для вас пространство клином.
Вы посягнули на Москву
И поплатилися — Берлином!
1945
* Бывает час: тоска щемящая *
Мысль изреченная есть ложь.
Бывает час: тоска щемящая
Сжимает сердце… Мозг — в жару…
Скорбит душа… Рука дрожащая
Невольно тянется к перу…
Все то, над чем в часы томления
Изнемогала голова,
Пройдя горнило вдохновения.
Преображается в слова.
Исполненный красы пленительной,
И буйной мощи, и огня,
Певучих слов поток стремительный
Переливается, звеня.
Как поле, рдеющее маками,
Как в блеске утреннем река,
Сверкает огненными знаками
Моя неровная строка.
Звенит ее напев рыдающий,
Гремит призывно-гневный клич.
И беспощаден взмах карающий
Руки, поднявшей грозный бич.
Но — угасает вдохновение,
Слабеет сердца тетива:
Смирив нестройных дум волнение,
Вступает трезвый ум в права,
Сомненье точит жала острые,
Души не радует ничто.
Впиваясь взором в строки пестрые,
Я говорю: не то, не то…
И, убедясь в тоске мучительной,
Косноязычие кляня,
Что нет в строке моей медлительной
Ни мощи буйной, опьянительной.
Ни гордой страсти, ни огня,
Что мой напев — напев заученный.
Что слово новое — старо,
Я — обессиленный, измученный,
Бросаю в бешенстве перо!
1909.
* Чудных три песни нашел я в книге родного поэта *
Чудных три песни нашел я в книге родного поэта.
Над колыбелью моею первая песенка пета,
Над колыбелью моею пела ее мне родная,
Частые слезы роняя, долю свою проклиная.
Слышали песню вторую тюремные вязкие своды.
Пел эту песню не раз я в мои безотрадные годы.
Пел и цепями гремел я, и плакал в тоске безысходной,
Жаркой щекой припадая к железу решетки холодной.
Гордое сердце вещует: скоро конец лихолетью.
Дрогнет суровый палач мой, песню услышавши третью.
Ветер споет ее буйный в порыве могучем в смелом
Над коченеющим в петле моим опозоренным телом.
Песни я ток не услышу, зарытый во рву до рассвета!
— Каждый найти ее может в пламенной книге поэта.
1910.
БРАТУ МОЕМУ
Порой, тоску мою пытаясь превозмочь,
Я мысли черные гоню с досадой прочь,
На миг печали бремя скину, —
Запросится душа на полевой простор,
И, зачарованный мечтой, рисует взор
Родную милую картину:
Давно уж день. Но тишь в деревне у реки:
Спят после розговен пасхальных мужики,
Утомлены мольбой всенощной.
В зеленом бархате далекие поля,
Лучами внешними согретая, земля
Вся дышит силою живительной и мощной.
На почках гибких верб белеет нежный пух.
Трепещет ласково убогая ракитка.
И сердцу весело, и замирает дух,
И ловит в тишине дремотной острый слух,
Как где-то стукнула калитка.
Вот говор долетел, — откуда, чей, бог весть!
Сплелися — сочный бас и голос женский тонкий,
Души восторженной привет — о Чуде весть,
И поцелуй, и смех раскатистый и звонкий.
Веселым говором нарушен тихий сон,
Разбужен воздух бодрым смехом.
И голос молодой стократно повторен
По всей деревне гулким эхом.
И вмиг все ожило! Как в сказке, стали вдруг —
Поляна, улицы и изумрудный луг
Полны ликующим народом.
Скликают девушки замедливших подруг,
Вот — с песней — сомкнут их нарядно-пестрый круг
И правит солнце хороводом!
Призывно-радостен торжественный трезвон,
Немых полей простор бескрайный напоен
Певцов незримых звучной трелью.
И, набираясь сил для будущих работ,
Крестьянский люд досуг и душу отдает
Тревогой будничных забот
Неомраченному веселью.
…О, брат мой! Сердце мне упреком не тревожь!
Пусть краски светлые моей картины — ложь!
Я утолить хочу мой скорбный дух обманом!
В красивом вымысле хочу обресть бальзам
Невысыхающим слезам,
Незакрывающимся ранам.
1909.
"ЛЕHА"4 АПРЕЛЯ 1912 ГОДА(Ленский расстрел рабочих)
Жена кормильца — мужа ждет,
Прижав к груди малюток-деток.
— Не жди, не жди, он не придет:
Удар предательский был меток.
Он пал, но пал он не один:
Со скорбным, помертвелым взглядом
Твой старший, твой любимый сын
Упал с отцом убитым рядом.
Семья друзей вкруг них лежит, —
Зловещий холм на поле талом!
И кровь горячая бежит
Из тяжких ран потоком алым.
А солнце вешнее блестит!
И бог злодейства не осудит!
— О, братья! Проклят, проклят будет,
Кто этот страшный день забудет,
Кто эту кровь врагу простит!
1912.
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ МАРСЕЛЬЕЗА
Мы — пожара всемирного пламя,
Молот, сбивший оковы с раба.
Коммунизм — наше красное знамя,
И священный наш лозунг — борьба.
Против гадов, охрипших от воя,
Пожиравших все наши труды,
Для последнего страшного боя
Мы сомкнем трудовые ряды.
Кто честен и смел, пусть оружье берет!
Свергай кабалу мироеда!
Нас ждет или смерть иль победа,
Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед!
Наших братьев погибших милльоны.
Матерей обездоленных плач,
Бедняков искалеченных стоны —
Скажут нам, где укрылся палач.
Пусть же знают, укрывшись в палаты.
Кто служил золотому тельцу,
Что настал час жестокой расплаты
Кулаку и банкиру-дельцу.
Кто честен и смел, пусть оружье берет!
Свергай кабалу мироеда!
Нас ждет или смерть иль победа,
Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед)
Всем насильникам воли народной,
Всем, кормившимся нашим трудом,
Всем, кому был статьею доходной
И завод, и молитвенный дом,
Всем, чьих прибылей ради разбойных,
Наша кровь и текла, и течет, —
Умиравшие, гнившие в войнах,
Неоплатный пред'явим мы счет.
Кто честен и смел, пусть оружье берет!
Свергай кабалу мироеда!
Нас ждет или смерть иль победа.
Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед!
Нам грозят еще гнусные гады.
Но уж пробил последний их час,
И не будет в бою им пощады,
Им, не знавшим пощады для нас.
Пусть не знают бойцы состраданья,
Чтобы враг обмануть нас не мог.
На развалинах старого зданья
Возведем мы наш светлый чертог.
Кто честен и смел, пусть оружье берет.
Свергай кабалу мироеда!
Нас ждет или смерть иль победа.
Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед.
Никакая на свете работа
Для мозолистых рук не страшна.
Но ничья от народного пота