Теперь войскам оперативным — черед.
"Грабари, землекопы,
Впе-ре-е-е-д!!"
"Каменоломы, укладчики,
Мастера и нарядчики,
Костыльщики, плотники,
Все герои-работники,
В поле!
В поле!"
Не в довольстве, не в холе
Началися рабочие дни.
Пустыня, пустыня, куда ни взгляни.
Летом знойная, в зиму холодная,
Вечно-голодная,
Вечно-безводная.
Холод с бурями чередовался.
Но никто не сдавался.
Артель укладчиков двинулась в поле. Условия погоды становились уже тяжелыми: мокрый снег, грязь, холодный ветер. Но никто не сдавался. Уныния не было. Напротив, работа шла быстро и смело… Надо было торопиться.
Трудно!
Трудно!
Трудно!
Кормились порою до крайности скудно.
Скудно было с кормежкой.
Тонко было с одежкой.
Скудость, бедность одна.
Но война есть война.
Отступать но годится.
Жуткий зной. А водица
И скудна
И вредна.
Солнце палило так, что с обожженного лица несколько раз за лето слезала кожа, на губах не заживали трещины…
Выжженная степь, вода с примесью глауберовой соли, действовавшая как слабительное не только на людей, но и на лошадей, — вот обстановка работ.
Обстановочка, да, боевая.
Шли, одначе, вперед, от жары изнывая,
В непрерывном с пустыней бою
Стальную ведя колею
Через горные скалы,
Через провалы,
Через пески.
Кровь стучала в виски,
Голова часто млела,
Кружилась, тупела.
Но работа кипела!
Вся тяжесть работ пришлась на летнее время. Жара доходила до шестидесяти градусов. Люди и лошади страдали одинаково и от жары и от жажды. Не так тяжело было отсыпать грунт с насыпей, как перевозить его по сыпучему барханному песку. Лошади выбивались из сил, гибли. Около ста лошадей пало от бескормицы и изнурения. Особенно туго приходилось в июле и августе.
Частые ветры дули по два-три дня подряд. Песок забирался в пос, уши, хрустел на зубах.
Не укрыться от солнца, чудовища злого!
А работу наказано гнать, торопить.
Колею надо шить, костылями крепить.
Не укрыться от солнца, чудовища злого!
И у всех — каплей влаги б язык окропить! —
На устах пересохших одно только слово:
"Пить!"
"Пить!"
"Пить!"
И вдруг чья-то звонкая глотка
Впереди завопила: "Ребята! Сюда!
Сюда-а-а!"
"Чего раскудахтался?"
"Что за находка?"
"Сразу надо сказать: хороша аль худа!"
"Ребята, сю-да-а-а!"
"Орет. Верно, штука и впрямь интересная!"
"Ребята, во-да-а-а!"
"Холодная?"
"Да!"
"И пресная?"
"Пресная!"
"Братцы, айда!"
"Вода!"
"Вода-а-а!!"
Здесь была пресная вода. Здесь были пастбища. Люди не прочь были передохнуть несколько дней у воды. Это желание рабочих было вполне естественным, и, быть может, в ином случае никто не взял бы на себя смелости понуждать людей двигаться дальше — снова в пески.
Но укладка не могла ждать ни одного дня… Из более сознательных коновозчиков было организовано несколько ударных групп. Эти ударные группы и повели за собой колеблющихся.
"Вот бы тут у водицы — палатка…"
"Это место для нас — западня".
"Ждать не может укладка
Ни единого дня!"
"Ни единой минутки!"
"Да вода ведь…"
"Мы люди аль утки?"
"Освежиться…"
"Мы лодыри тут али стачечники?
Все разнежимся, лень разберет!"
А уж звонкая глотка за речкой орет:
"Эй, ударники! Тачечники,
Коновозчики! Что ж вы? Впере-е-ед!!"
Теперь, когда описанные трудности далеко позади, с благодарностью вспоминаешь имена некоторых товарищей, которые сыграли в те тяжелые минуты решающую роль.
Это — руководители ударных артелей тачечников — тт. Савельев, Подковырин и руководители коновозчиков — Дозмаров, Васютин, Заназовский, Шевченко.
По вечерам перед сном
После новой и новой победы
Разговоры о том, об ином,
А главное — об основном,
О судьбах страны незнакомой беседы:
"Ка-зах-стан. Вот страна так страна!"
Выражает кой-кто опасения:
"Тут безводье — беда не одна:
Случаются землетрясения".
"Вот земля! И трясется, и кормит не сытно!"
"А с чего же трясется, узнать любопытно?"
У людей неученых в подобных делах
Сложный ход объяснений везде одинаков.
"Казахстан сотворил так премудрый Аллах!"
Объявилась легенда у рабочих-казахов.
Премудрым Аллахом был мир сотворен
И очень удачно, и во всем справедливо.
Был порядок вначале весьма недурен,
По части земли и воды особливо:
Где вода, там земля, — где земля, там вода.
И никто во всем свете тогда
Не жил жизнью голодной
На земле многоводной.
Люди жили по-братски, любовно и дружно,
Ведь у всех было все, что им нужно.
Но, лишь добрые делать умея дела,
Аллах позабыл об источнике зла,
О проклятом, могучем Шайтане.
Предстал пред Аллахом он в вихре, в огне
И сказал: "В твоем творческом плане
Не указано места, где царствовать мне!"
И отвел справедливый Аллах сатане
Не леса, не поля, не луга заливные,
А глубокие, мрачные недра земные.
На несчастье, устроился страшный Шайтан
Под тем местом как раз, где лежит Казахстан.
Как ему в подземелье
Не сиделось в безделье,
То, прельстительный образ давая греху,
Он, отец всяких помыслов скверных,
Навещал Казахстан, чтобы здесь наверху
Соблазнять и губить правоверных.
Но Аллах не стерпел этой мерзости, нет:
Он Шайтана и всю его армию смрадную,
Заковав, заключил на три тысячи лет
В подземелье, в темницу громадную.
С той поры в Казахстане трясется земля,
Потому что Шайтан, суд Аллахов хуля,
Не сидит под землею в темнице спокойно:
Хочет вырваться он, дышит бурно и знойно.
И от этого зноя другая беда:
В Казахстане пропала, иссякла вода.
Проклиная Шайтанову злую гордыню,
Казахстан превратился в пустыню.
"Вот дела так дела!"
"Обмишулился, значит, Алла!"
"Не башка у него — куль соломы!"
"А Шайтан — молодец! Не сдается, смотри!"
Смеются укладчики, каменоломы
И грабари.
"Выходит, и черту не сладко без воли!"
"Ослобоним его, что ли,
Из заключения,
Прекратятся тогда в Казахстане мучения".
"Мы Шайтана и всю его бражку
Впряжем беспременно в упряжку,
Затянем компанию эту в ремни,
Чтоб не брыкалася и не форсила:
"Тяни, подземная сила!
Тяни-и-и!"
"И потянет. Великая штука —
Наука!"
"Без нее Казахстану б пропасть!"
"А все кто? Все савецкая власть!
Без богов, без шайтанов,
Без поповских обманов,
Без господских кнутов:
Дай Турксиб! — Есть! Готов!"
"До готового, брат, еще вона!"
"Ничего! Мы — с разгона!
Приналяжем всем строем,
Не врозь,
Так всю землю пророем
Насквозь!"
"Пророем!"
"Пророем!"
"Пророем!"
"Пророем!"
Все — бойцы. Каждый смотрит героем!
Нет, не каждый боец был герой!
Не хочу завираться в хвалебном загибе.
Очень злые заминки случались порой
На строительство тяжком, Турксибе.
Без трусов, шептунов, маловеров, ругателей,
Без вредителей и без предателей,
Без крикливых глупцов
И без лжемудрецов,
Готовых обычно
Паникерствовать зычно
Перед первой опасной, гремящей волной,
Перед первою крепкою вражьей стеной,
Вопиять, что всему руководство виной,
Что за явный провал полководец в ответе,
Что спасенье в стратегии только в одной —
Поскорее к врагу повернуться спиной, —
Паникеры в строю и в военном совете…
Без породы подобной, гнилой и дрянной,
Никогда еще не было армий на свете.
Никогда. Ни одной.
А ведь тут был поход не игрушечный,
Не салют был тут праздничный, пушечный.
В Турксибском бою, навсегда знаменитом,
Приходилося горы взрывать динамитом,
Заколачивать сваи стальные навеки,
Через жуткие пропасти, бурные реки
Перебрасывать путь — мостовую дугу.
Смерть, опасность, опасность на каждом шагу!
Ни одна постройка железных дорог или больших сооружений не проходила без несчастных случаев. Немало на железнодорожной стройке опасных работ. Это — взрывные работы, каменные сооружения больших мостов, работа с тяжестями, механизированные снаряды, работы в шахтах, на лесоразработках в горах и кессонные работы под большим давлением в илистых грунтах…
Всякий знает, в какой местности пролегает эта дорога. Около 1500 километров прорезают бесплодную пустыню без грунтовых дорог. Степь кишит ядовитыми гадами и насекомыми: змеями, скорпионами, тарантулами, фалангами и каракуртами[49]. (Каракуртов называют "черной смертью".) Постройка Турксиба представляла боевой фронт. Надо было победить врага во что бы то ни стало, не жалея ни времени, ни сил, рискуя подчас и своей собственной жизнью. А враг был силен. Безжалостная, некультурная степь-пустыня встретила технику и культуру отчаянным отпором.
До сих пор пустыня с ее безвыходными песками считала себя непобедимой.
Но достигли победы, одначе.
Пустыню принудили к сдаче,
Сковали пески и прорезали горы,
Победили, хоть были заторы,
Хоть и втерлись — не только в правленье,
в конторы,