Ты такую не знал
ФЕОДОСИЯ
За солнцем, за волной солёной
Спешу от башни вдоль стены.
И как гирляндою зелёной
Травой увиты валуны.
Сбирают мидий шалуны —
Смешные дети.
От церкви каменной и древней —
Там, где святой источник бил
И грек-иконописец пил
Глоток холодный в час полдневный,
Где лик Господен проступил,
Спустя столетья,
Меж синих гор, у двух морей,
В краю неведомом и новом —
Как рощу треплет ветр сурово —
Так проповедовал Андрей
Благую весть, Живое слово
И тем и этим.
У старой башни Генуэзской,
Куда сползают ручейки,
Вливаясь в воды синей Леты,
Любили здесь бродить поэты,
Художник и философ дерзкий —
Все Господа ученики.
Ветер к вечеру подует
И волной пригонит мне
Раковину золотую,
Пролежавшую на дне
Тридцать с лишним лет во сне.
В юности я здесь бродила,
Слушала прибой морской,
Пальцем слово выводила
Тонкой робкою рукой
И мечтала о такой…
Ноги, знать, не зря мочила —
Я ее и получила
Да куриного божка,
Каменного сапожка,
Через тридцать с лишним лет,
Через тридцать с лишним бед.
Если на мир смотришь снизу,
Будто ты божья коровка,
Все получает внезапно
Выпуклость и объём:
Море в кольцо завернулось
И над тобою повисло,
Горы камней громоздятся
Выше седых облаков.
Голову лишь приподнимешь —
Воротится все на место:
Ты на камнях. Синька неба
Над головою, и плещет
Море у самых ног.
И под колокольные звоны
У Иверской у иконы,
Где каменный слева Креститель
И каменный справа Никола,
А наверху Спаситель —
Кланялась им до пола.
И крестик вернуть просила
(Я долго его носила —
Его унесла волна)…
И женщина, что торгует
Иконками и свечами,
Меня утешит она:
«Забудь о своей печали —
Господь берёт и дарует,
И не твоя вина.
Ты прежний крест относила,
Получишь теперь другой».
Перекрестит рукой
И даст молитву c собой:
Господь! Я иду в дорогу,
Пошли ты мне на подмогу
Трех Ангелов — слуг твоих.
Пусть первый —
путь охраняет.
Второй —
в пути ободряет.
А третий —
в делах помогает
и поправляет их.
2008
ЖИЗНЬ ДЕРЕВЕНСКАЯ
Эту траву я примяла с утра
И полила этот тонкий росточек.
Этот листок мне попался вчера,
Несколько старых, зачеркнутых строчек.
В доме все окна распахнуты в сад,
Там я когда-то с тобою ходила.
С вишни, которую я разбудила,
Запахов сладких пролился каскад.
Утром босая иду на крыльцо
И умываюсь холодной водою,
В черном ведре отразится лицо,
В меру уставшее, немолодое.
В каждом мгновении дней бытия
Мы отпечатаны малою точкой.
Ты возразил бы, что это не я.
И подтвердил это собственной строчкой.
Но это я, ты такую не знал,
По вечерам не встречал на дороге,
Не обнимал, не любил и не ждал —
Смуглые скулы и крепкие ноги.
Эту дорогу топчу много лет,
В этой земле ковыряюсь до пота,
Здесь, посмотри, я оставила след:
Радость, и боль, и блаженство полета.
Если лететь до самого дна
(В смысле лететь ничто не мешает),
Зеркала темная сторона
То забирает, что отражает
Зеркала светлая сторона.
Это же я, притащилась пешком
С хлебом в авоське и молоком.
Солнце, в глазах отражаясь, играет,
В зеркале тёмном твоём замирает…
Только всё это уже о другом.
2010
Науменко Виталий. Косноязычие стихи
«Мы посеяны скопом, а вышло расти где придётся…»
Мы посеяны скопом, а вышло расти где придётся.
Отыскать посложнее, чем бросить, задуть, потерять.
Но в движенье любом эта жилка мерцает и бьётся —
Бывшей жизни, погасшей, на веру прижитой опять.
Занавеска гуляет, и море гуляет с наскока,
Там, где память оглохла, — другой начинается звук.
Или просто прибой, и ни вздоха тебе, ни упрёка.
Только дамы в панамах и песня про солнечный круг.
«Я тогда — так начинается проза…»
Я тогда — так начинается проза —
Сторожил больницу, морг, поликлинику и гаражи.
Девочка называла меня Серёжей.
Принимала за папу, а я не был папой ей.
Профуры с инфекционного кричали:
«Ещё раз будешь с ней по больничному корпусу
гулять, всё расскажем директору, твою мать».
А я всего-то с односложной девочкой гулял,
Чертившей и царапавшей на обоях
И в журнале с записями посещений.
Хорошо Серёже, хотя он гад,
Безымянной дочке, бездомной маме,
Значит, время пишет нас наугад
Каракулями, никакими не вензелями.
…………………………………
А когда уже будет нечего рассказывать,
не станет директора, меня, Серёжи,
профуры с инфекции дожуют свои пряники,
заржавеют в гаражах КамАЗы,
кто подойдёт, чтобы взять нас на руки?
«Слово последнее…»
Слово последнее —
Чтобы кружить и шлёпать,
Разрешать себе вольности,
То есть клепать и лапать…
Может, и так,
А вернее всего оно
Будет один лишь шёпот.
Кто его там услышит, приметит
Исподтишка?
Есть бормотание, тень, сон попутчика,
Стрёкот —
Феня кузнечика…
Но, разогнувшись, травинка ему ответит.
ЛЕНА
Пятку целую, откуда струится свет,
Коленную чашечку — нежную, грозную
(прыгает звон монет).
Женщина изнутри как винограда гроздь —
Мёртвая ли, живая — видно её насквозь.
Ей от меня ничего не надо: «За мостик тот посмотри» —
Или: «Пройдёмся по набережной».
Зажигаются фонари, и через три
Квартала ты понимаешь, что
Газовый гомон фонарщиков был — химера, моргана, ничто,
В жалком своём пальто,
В полуприкиде: надо же: корабли
Тонут….
Это бубенчик, венчик невесты божьей, огня, земли…
«Ты становишься прозрачен…»
Ты становишься прозрачен
Мир бежит внутри тебя
И невзрачные картины
И красивый небосвод
Все друг друга обтекают
Все живут не тратя слов
Потому что меж словами
Неразобраны места
«И джинсы узкие эвфемерид…»
И джинсы узкие эвфемерид…
Косухи, кухни, разведённый спирт….
И этот миг — стозевный, внеземной,
Как неприятель, тянется за мной.
Бредущий вспять, лежащий средь заносья,
Вселенную хватаю за нос я,
Мне птицы с неба спецпаёк приносят,
Но опадает зрелая земля.
Я снег жую, я пью его и ем,
Дневник природовеянья веду.
Как погибать, так в лучшей из систем
В одном коммунистическом году,
Не веря женщинам, которые слезу
Уронят, мужикам, забившим гроб.
Или такому — вбитому в кирзу,
Наколки собирающему, чтоб
С ним после говорили без тоски;
Я реки знал, я знал материки.
И если речь моя была бедна,
То слово не находит никого,
Так мёртвый, пролежавший ночь без сна,
Глядит в пространство сердца своего.
Он слышит тишину, и тишина —
Кружение, мелодия одна.
КОСНОЯЗЫЧИЕ
И. Е.
Мы слышны случайно — как будто пишем
Шифр, который кому-то да пригодится.
И мужик проспится, и грусть продлится —
Если он не спит, почему не слышит?
……………………………………………………
Бормотать на своём: полувзрослом-додуманном-скользком:
Научиться читать кору дерева, загадочные значки?
Из копилки своей выгребать пятачки непросто,
Как алмазы, ведь разбить любую свинью — это не по-комсомольски!
Я сливался с народом, октябрятская звёздочка со мною искала клад.
Кто же мог знать, что в эти же минуты непреклонная Ира в атаку гнала
в пионерлагере свой отряд?
Звёздочки, звенья, отряды переженились, фото свадебные, ангел мой,
Я машу им, тянусь рукой:
Бредёшь по перрону: как бы зажить по новой, разбиться вдребезги, стать собой?!
Клятва нарушена! — был или не был пыл?
Но узнаём друг друга сразу из многих двух,
Нет промокашек, руки — в кровоподтёках чернил,
Что ли мы цедим их — и царапаем воздух вслух?
Будто пластинка, которая — то заела,
То вдруг пластмасса выдохнула, закружилась.
Створки распахнуты. В комнату свежий воздух
Входит. Он треплет бумаги, правки, им нет числа,
Эти две прядки, детский смешной затылок…
«Волна хрипит, и холод обступает…»
Волна хрипит, и холод обступает;
Она всё — давит, хлещет, называет
Тебя по имени, не будучи с тобой,
И воплощенья сжатого не хочет,
Пока Байкал всей тяжестью полощет
Один последний призвук горловой.