А кстати подоспел тут праздничек. И вот
Вы посмотрели б, что за слет
Был у гнилой осины!
Был кумом — дрозд,
Кумой — синица,
Гостями — вся лесная птица.
Шел пир с утра до звезд, —
И пир на славу, в самом деле.
Перепились и кум с кумой
И гости — так, что еле-еле
Доволоклись домой.
"Ну, дятел! показал себя пред целым светом!"
Молва потом плела о пире чудеса.
"Ага, так вот ты как! — прослышавши об этом,
На дятла взъелася лиса. —
Зазнался? Без меня нашлись почище гости?!
Постой же! Я ж тебя! — тряслась лиса от злости. —
Постой!"
Проходит день, за ним другой.
Малюток дятел кормит-поит.
Никто его не беспокоит.
И вдруг: "тук-тук! тук-тук!" Дрожит-гудит дупло.
Дивится дятел. "Тьфу! какую там скотину
Сюда некстати принесло?"
Глядит: лиса хвостом колотит об осину.
"Ты что там разошлась? Каких тебе чертей?
Перепугала мне детей!"
"Детей?! Скажи ж ты, а! — лиса в ответ лукаво. —
Есть дети у тебя? А я не знала, право.
Ну, выгоняй-ка прочь их из гнезда скорей!"
"Что? — дятел завопил. — Судьба моя лихая!
Ты ж погляди вперед: осина ведь сухая.
На что тебе она?"
"Известно, на дрова".
"Дай срок хоть выкормить мне деток.
Аль мало для тебя в лесу валящих веток?!"
"Ну, ты! Не рассуждай! Какие взял права.
Осину эту я давно держала в плане".
"Мне ж все откуда знать?"
"Мог, дурья голова,
Спросить меня заране:
Где можно строиться, где — нет?"
"Но как же быть теперь? Голубка, дай совет".
"Совет? Давно бы так, чем разводить нахальство.
Я — все-таки начальство.
Вот мой совет: детей — так повелось везде —
Ты, милый, не держи в родительском гнезде,
У материнской груди,
А отдавай скорее в люди.
Оно, конечно, так: поплачешь первый день,
А после свыкнешься. Подумай, милый, ну-ка:
Нужна птенцам наука, —
Ведь дома сгубит их и баловство и лень,
А в людях, знаешь сам, работа и наука.
Глядь — выйдут мастера… Да что тут говорить?
Подмогой став тебе под старость и утехой,
Они ж потом тебя начнут благодарить
За то, что счастью их ты не был, мол, помехой".
"Так, — дятел наш раскис, — пожалуй, ты права.
Люблю разумные слова.
Но вот: кому б детей я мог отдать в ученье?"
"Да что ж? Согласна я их взять на попеченье".
"Ой, лисанька, неужто так?"
"С чего же врать-то мне, чудак!"
"Голубушка, по гроб услуги не забуду.
Ох, как же я тебя благодарить-то буду?"
"Благодарить потом успеется всегда.
Скидай-ка деточек сюда!"
Готово!
Сдался простец лисе на слово.
Летит дятленок из гнезда.
А там — известный уж обычай! —
За куст укрывшися с добычей,
Лиса зубами щелк да щелк.
Дятленок пискнул — и умолк.
А через день лиса приходит к дятлу снова.
"Ну, что, кума, куда девала ты мальца?"
"Пристроила… у кузнеца.
Всем мастерствам, считай, кузнечество основа".
"Спасибо, лисанька! Вот те сынок второй.
Уж и его пристрой".
Лиса "пристроила" второго!
Вернувшись через день, она глядит сурово:
"Ох, со вторым сынком измаялась совсем.
Где только не была! Толкалася ко всем,
Кто ремеслом своим известен,
Не горький пьяница и честен,
Строг с подмастерьями, но и не слишком яр…"
"Нашла?"
"Нашла. Старик примерный.
Слышь, будет твой сынок столяр.
Для дятла — в самый раз: кусочек хлебца верный!"
"Кума!"
"Ну, что?"
"Кума!
Позволь еще разок тебя побеспокоить:
Пристрой последнего".
"Не приложу ума,
Куда ж мне третьего пристроить?
Случись какая с ним беда,
Так я небось потом в ответе?
Ба, вспомнила: бочар один есть на примете.
Давай-ка мне сынка сюда.
Ну, вот. Теперь, дурак, учись, как жить на свете!"
И тут же, на глазах несчастного отца,
Последнего птенца
Злодейка съела.
"Смекай, — промолвила, облизывая пух, —
Куда я дела
И первых двух!
Как был ты без детей, так без детей останься,
А предо мной вперед не чванься!"
У дятла захватило дух.
Опомнившись, на весь на лес кричал он криком,
Виня лису в злодействе диком.
Решили птицы все: "Тяни ее к суду!"
На ту беду,
Судьею главным в том году
Был, точно
Нарочно,
Искусник-фокусник, щегол:
Все дятел просудил, остался бос и гол.
Да из дупла еще к тому ж был изгнан срочно
И оштрафован — как? за что? — за произвол,
За то, что, — как гласил судебный протокол, —
В казенном-де дупле гнездо украдкой свито.
С тех пор-то про щегла
Пословица пошла,
Что судит, дескать, щегловито!
БУДИЛЬНИК
Жил-был поэт. Да суть не в этом
Пожалуй, будь себе поэтом.
Но ежли ты к тому еще и сумасброд,
Готовый все отдать за трудовой народ,
Аминь! К какой ты там ни прибегай уловке,
Хоть в сверхэзоповский задрапируйся стих,
Твой жребий предрешен: молодчиков таких
Не гладят по головке.
А между тем поэт, о коем нынче речь,
И не умел себя и не хотел беречь:
Пусть, мол, враги его лютуют, как угодно, —
Он пишет все свободно!
Свободно… до поры.
В один хороший день поэт, как туча, мрачен,
Злым вихрем будучи на улице подхвачен,
Влетел в тартарары!
Загоготали тут вокруг него шайтаны:
"Ну, выворачивай карманы!"
"Живее! — выл старшой. — Подумаешь, упрям.
Поудим сами… Стой!.. Съесть хочешь подзатыльник?!
Ой-ой! Держи, держи! Что это? А?.. Будильник?!"
"Ой, бомба! — пятяся к дверям,
Удильщик спал с апломба. —
Ой, бомба!"
Гремит замок. Упал засов.
Возвращена певцу свобода,
Но возвращения часов
Пришлося ждать ему полгода.
"Будильник! Здравствуй! То-то, брат,
В аду, нагнал ты перепугу!"
Поэт будильнику был рад,
Как можно радоваться другу!
А самого уж, глядь, прошиб холодный пот,
И сердце сжалося, как пред лихим ударом;
Будильник явно стал не тот!
В охранке пробыл он недаром!
Хоть развинти, хоть растряси,
Брани его, моли, проси, —
Ну, хоть бы что! Стоит. Ни звука.
"Так вот она какая штука!
Мне за добро ты платишь злом?
Так черт с тобой, ступай на слом.
И без тебя я жил не худо!"
Как вдруг на улице, — о, чудо! —
Положенный в карман, будильник стал стучать,
Но с перерывами. Поэт стал примечать:
Чуть только рядом шпик завьется,
Будильник сразу весь забьется:
"Тик-тик, тик-тик!" —
Гляди, мол, шпик!
Поэт тут со смеху ну прыскать,
Да всюду рыскать,
Да открывать Иуд,
Чтоб после вывесть их на всенародный суд,
Соорудив на эту тему
Поэму!
Уж до конца скажу, как человек прямой:
Будильник-то ведь — мой!
ЧЕРТОВЩИНАСказка
Мчатся бесы рой за роем…
Бьется сердце у Ариши.
Вся — комочком возле Гриши,
Возле братца-малыша,
Прикорнула, чуть дыша.
Ей и страшно и приятно.
"Ой, как, бабушка, занятно!
Ну еще, бабуся!.. Ну?..
Скажь мне сказочку… одну…"
За стеною ветер злится,
То в окошко постучится,
То захмыкает в трубу:
Бу… бу… бу!..
"Буду, буду… Не забуду…
Псы завыли — к худу… к худу…
Путь далекой не манит…"
Бабка тихо бубонит:
"Отправляясь в путь-дорогу,
Помолися, детка, богу,
Божью помощь призови, —
Но и беса не гневи.
Бес — он всюду… всюду… всюду…
От него — вся пакость люду,
Всяка скорбь и маята,
Разоренье живота…"
За стеною ветер злится,
То в окошко постучится,
То захмыкает в трубу:
Бу… бу… бу!..
Спит Ариша под овчиной,
Спит и бредит чертовщиной,
Вся дрожит-горит в бреду.
Ну-тка к сказке перейду!
Эко дело! Эко дело!
Как ведь время пролетело!
Был мороз, и вот — жара;
Вместо снежного бугра
Под окошком — куст зеленый,
Запыленный, опаленный;
Спит Кудлаша в холодке;
Куры роются в песке;
Вьются ласточки под крышей;
Препотешно пред Аришей
Воробьи в густой пыли
Злую драку завели.
"Где же, батя, мать и Гриша?
Где же бабка?" — И Ариша,
Утирая пот с лица,
Громко кличет мать, отца…
Никого. Арише жутко.
Глядь, во двор бежит Гришутка:
"Здесь я! Вот я! Дашь поесть?
Аль уж время в поле несть?"
Вся тут жуть с Ариши спала:
"Ох, я голову проспала!
Да, никак, теперь страда?" —
И скорей — туда, сюда;
Здесь поищет, там пошарит.
Воду носит, кашу варит
Для жнецов родных своих:
Поспевает за двоих.
Каша сварена в минутку.
Накормив вперед Гришутку,
В поле шлет его с едой —
Хлебом, кашей и водой.
Узелки все увязала,
Все, что надо, наказала —
Главно, мол, иди шажком,
Не размахивай горшком.
От жары устав и дела,
Долго вслед мальцу глядела
И крестила сонно рот,
Прислонившись у ворот.
Вдруг — в испуге обернулась,
Побледнела, пошатнулась,
Зачуралась трижды вслух:
"Чур меня, нечистый дух!
Сгинь туда, откуль явился!"
По деревне вихорь вился,
Крутень, чертов хоровод:
С диким ревом самоход
По дороге мчался тряской.
Вслед за чертовой коляской,