Постой… про что, бишь, я с тобою говорю?
Чегой-то голова как будто бы кружится…"
И стало тут мерещиться царю:
От жирных жарких щей пар по столу ложится
И вьется вверх… И там, у потолка,
Уже не пар, а облака…
Из облаков тех на пол
Вдруг мелкий дождь закапал,
Потом — как зашумит да как польет… беда!
Царь глазом не мигнул, как стол со всей едою
Бог весть куда
Снесло водою.
"Конец! Пропали мы с тобою!.."
Царь в страхе и в тоске взглянул на мужика.
А мужику хоть что: "Бог миловал пока.
Гляди, какую нам послал господь находку.
Садись-ка в эту лодку…
Жаль, сломано весло…"
Уселись любо-мило.
Тут лодку ветром подхватило
И понесло.
Носилась лодочка на воле
Дня три, коли не боле.
Для мужика — живот потуже подвязать
Да по три дня не есть — в обычай, так сказать, —
И наш мужик бровей не хмурил:
Когда не спал, то балагурил.
Такой чудак!
Совсем не так
Сказался голод на соседе:
И наяву и забываясь сном,
Царь бредил об одном:
О недоеденном в последний раз обеде.
А дождь все лил да лил, сегодня, как вчера, —
И лодку все несло теченьем.
Но вот настал конец мученьям:
На пятый, что ли, день с утра
Установилася погодка —
В тумане голубом зазеленел лесок.
По малом времени с разгону врылась лодка
В береговой песок.
Тут, выйдя на берег и помолившись богу,
Царь с мужиком пустились в путь-дорогу.
Шли, шли да шли.
Усталые, в пыли,
Прибились к деревушке.
Но в первой же избушке
Нерадостную им пришлось услышать весть:
Во всей деревне им никто не даст поесть.
То ж, дескать, самое и в деревнях соседних.
Такой-де мужики дождалися поры:
Пообнищали все дворы,
Давно уж в закромах нет выскребков последних.
Голодный царь, кляня судьбу,
Шел из избы в избу,
Не верил сам тому, что видел:
"За что так бог людей обидел?
Несчастье с этаким житьем —
Век вековать в лихом мытарстве!
Хотел бы знать я, в чьем таком проклятом царстве
Нам подыхать с тобой приходится вдвоем?"
"Аль ты еще не сметил? —
Мужик царю ответил. —
В твоем, отец! В твоем!"
"Что врешь ты, хам? За эти речи…
Вот где твой истинный-то нрав…
Да я… — Тут, голову втянувши глубже в плечи,
Царь проворчал: — Я… что ж…. возможно, ты и прав…
Но все ж я есть хочу… Терпенья больше нету…
Попробую зайти еще в избушку эту!"
Зашел — и в тот же миг оттудова стрелой
С огромным хлебом под полой.
А за царем старуха следом
Со старым дедом.
"Держи! Лови его! — кричат. —
Последний хлеб украл! Хранили для внучат!"
Царь, что есть мочи, без оглядки
Мчал огородом, через грядки,
Домчался быстро до реки.
Глядит: на берегу толпятся мужики,
Склонившися над мертвым телом.
А тело-то — без головы.
Стал царь как вкопанный: "Я… вы… я, братцы… вы…"
"Чего тут выкаешь? Ты за каким тут делом?"
"Гляди! Откелева такой?"
"Фома, пощупай-ка рукой,
Что он запрятал там под полу?"
"Ищи!"
"Ой, батюшки, находка какова:
Вить под полою… голова!"
"Да что ты? Мертвая?!" — "Ну, так и есть, гляди-ко!"
"В крови весь чуб!"
"Я… братцы… хлебец тут…" Царь озирался дико.
"Молчи! Убивец! Душегуб!"
"Чего нам с подлым этим гадом
Тут канителиться-то зря?
Веревка есть, осина рядом…"
К осине мужики приволокли царя.
"Ну, ирод, кайся!"
"Да не брыкайся!"
"Сунь в петлю-то башку!" — "Теперича тащи!"
"На добром слове не взыщи:
За подлые дела виси тут под откосом!"
Рванулся в петле царь… и угораздил носом —
Во что? — да прямо в щи,
Что на столе пред ним стояли!
"Фу!.. фу!.. — очнувшися кой-как от забытья,
Зафыркал царь. — Где ж это я?
Да вправду — это я ли?"
Дивуясь, царь вокруг глядел:
В покое у себя сидит он, как сидел.
Дымятся щи пред ним… Вот каша разопрела…
Вот ложка та, которою он ел:
Она еще как след обсохнуть не успела…
И тот же мужичок стоит перед столом:
"Бью, государь, тебе челом!.."
"От твоего от челобитья
Спокойно не смогу теперь ни есть, ни пить я! —
Сурово молвил царь, почуявши в груди
Жуть превеликую и тяжкое смятенье. —
Не знаю, кто ты! Явь, лихое ль привиденье?
Но… слышь, уйди отсель, — покуда жив! Уйди!"
1916 г.
Когда народ восстал, наш бывший царь, наверно,
Средь преданных ему персон
С надеждою скулил: "Да так ли дело скверно?
Да, может, это — черный сон?"
Чтоб царский черный сон стал нашей светлой явью,
Друзья, нам должно всем идти — и мы пойдем —
Одним путем!
И этот путь — к народоправью!
1917 г.
1914–1916
БАСНИ ЭЗОПА
ЛЕВ, ЛИСА И ОЛЕНЬ
У Льва
Болела голова
И кости старые ломило.
"Ох, ничего-то мне не мило,
И опротивели вы все! —
Сказал он кумушке Лисе,
Своей советнице сановной. —
Казнить вас казнью поголовной,
Чтоб понимали, значит… м-да!..
Ох, как под ложечкой сдавило… Ох, беда!..
И сердце: то замрет, то больно заколотит…
На что ни погляжу, ото всего воротит.
С чего бы это все?.. Аль помирать пора?.."
"О царь! — Лиса в ответ. — Ты, помнится, вчера
Поужинать изволил очень плотно".
"Вчера? Я б и сейчас подзакусил охотно.
Да чем? Тому назад не больше два денька
В лесу я видел оленька:
Красавец этакий, с ветвистыми рогами.
Что, ежели б его ты привела сюда?
Вот это — царская еда:
Поесть — и закусить оленьими мозгами!"
Чрез полчаса
Неслась Лиса,
По высочайшему веленью,
Искать в лесу тропу оленью.
Нашла и двинулась по ней.
К исходу двух иль трех (не помню точно) дней
Олень разыскан. Вид принявши важно-строгий,
Лиса к нему:
"О дивнорогий!
Тебе я в качестве смиренного посла
Известье важности великой принесла,
Веленье нашего священного владыки.
Осиротеть должны мы скоро, горемыки:
Лев — при смерти. И вот пред тем, как жертвой стать,
Беспомощной, печальной жертвой тленья,
Царь — так милы ему олений ум, и стать,
И прыть оленья! —
Царь, долго думая, размыслил передать
Тебе бразды правленья.
Волк, дескать, лют, медведь — ленив,
Свинья — глупа, а тигр — хвастлив…
Лишь об одном тебе нет двух различных мнений.
Пресекся львиный род, да здравствует олений!
Спеши же к дряхлому царю,
Пока уста его злой смертью не сомкнуты.
Пусть вместе с воющим народом я узрю
Его последние счастливые минуты.
О благороднейший, иди к нему скорей!"
И новый царь зверей,
Принявши льстивые слова Лисы на веру,
Ввалился в львиную пещеру, —
Но в тот же миг, вконец испуганный и злой,
Последней клятвою проклявши лисьи речи,
Весь окровавленный от доброй львиной встречи,
Махнул назад стрелой.
"Держи его!.. Лови!.. Да что же я?.. Да где я?.. —
Ревел взбешенный Лез, собою не владея. —
Вы шутки шутите со мной?..
Лиса! Верни его! Какой ни есть ценой,
Но притащи его, злодея!"
Лиса застыла: "Вот так раз!
Вот так задача!"
Но делать нечего: приказ!
Пустилась в лес, едва не плача,
От свежего следа не отрывая глаз.
По следу выбравшись на тихую полянку,
Лиса настигла беглеца.
"Не подходи! — вскричал Олень. — Убью подлянку!"
"Ах, все равно я жду конца!
И без того уж я убита.
Мне не страшны твои копыта
И не страшны твои рога.
На, бей! От жизни мне равно не ждать уж толка:
Лев хочет посадить теперь на царство Волка,
Да, Волка, моего презлейшего врага!
Олень, ты — жалкий трус: к кому ты шел с опаской?
К царю, который ждал — с отеческою лаской
Прижать тебя к своей груди,
Кто, встав на радостях с постели без подмоги,
Встречал тебя: "Мой сын, наследник мой, гряди!"
А ты… Какой позор! Скорей давай бог ноги!
Мне вспомнить совестно! Я от стыда горю!.."
Размяк Олень совсем:
"Утешься, друг мой верный!..
Я совершил поступок скверный!..
Я… я покаюся… Веди меня к царю!.."
Лев ждал дружка: "А ну, теперь задай-ка тягу!"
Схватил и уписал до косточки беднягу.
Покамест Лев глотал кишки да потроха,
Лиса… мозгами закусила.
Хватился Лев мозгов: "Тьфу, дьявольская сила!
Да где ж мозги?"
"Мозги, ха-ха? —
Осклабилась Лиса в приличном отдаленьи. —
Что выдумал искать, ха-ха: мозги оленьи!
Да разве ж могут быть мозги у дурака,
Которому помял однажды Лев бока,
А он, доверившись посулам, самолично
В объятья львиные пожаловал вторично?!"
Мораль Эзопову боюсь переводить,
Хоть перевод вполне возможен.
Стал ныне и Эзоп не очень-то надежен,
С моралью надо погодить.
"ВРАЧ"
На клетку с птичками не раз
Мурлыка-Кот глядел, не отрывая глаз:
"Ну что за миленькие пташки".
Но пташки знали уж мурлыкины замашки.
Прослышав как-то стороной,
Что нездоровится затворнице одной,
Наш Кот на хитрости пустился:
Надел очки, принарядился,
Стал перед клеткою и, лапкой в дверь стуча,
Мурлычит ласково: "Не надо ли врача?
Как чувствовать себя изволите вы, детки?"
"Спасибо, хорошо, — ответили из клетки, —
Так хорошо, вообрази,
Как будто бы тебя совсем и нет вблизи".
МАЛЬЧИК И ПРОХОЖИЙ
"Спа…си…те!.. Ай!.. То…ну!"
"Вот видишь! — стал корить несчастного прохожий. —
Зачем же ты, малец пригожий,
Полез на глубину?
Ай-ай! Ну, разве можно
Купаться так неосторожно?
Ужо, дружок, вперед смотри…"
Прохожий говорил с великим увлеченьем,
А мальчик, втянутый в водоворот теченьем,
Давно пускал уж пузыри!
Есть тьма людей: нравоученьем
Они готовы вам помочь в беде любой,
Отнюдь не жертвуя собой!
ПЕСКАРЬ
Бог весть из-за какой
Такой
Причины,
Среди морской
Пучины
Вели с Китами бой
Дельфины.
То увидал Пескарь: "Ой, братцы! Что я зрю?
Голубчики, да что вы?!
Давайте я вас помирю!"
"Вон! — гаркнули бойцы. — Да мы скорей готовы
Все лечь костьми, чем дать мирить нас —
Пескарю".
СЛЕПОЙ
Какой-то бойкий паренек
На людях в праздничный денек,
Для смеха всякие откалывая штуки,
Слепому старику волчонка сунул в руки:
"Вот, распознай-ка, что за зверь?"
"Да что ж, он мал еще… Узнай его теперь!
Одно могу сказать, — старик ответил парню, —
Что этого зверька не след пускать в овчарню!"
ПЛАКАЛЬЩИЦЫ
Лишившись дочери любимой, Антигоны,
Богач Филон, как должно богачу
(Не скареду, я то сказать хочу),
Устроил пышные на редкость похороны.
"О матушка, скажи, как это понимать? —
В смущенье молвила сквозь слезы дочь вторая. —
Сестре-покойнице ужели не сестра я
И ты — не мать,
Что убиваться так по ней мы не умеем,
Как эти женщины, чужие нам обеим?
Их скорбь так велика
И горе — очевидно,
Что мне становится обидно:
Зачем они сюда пришли издалека
При нас оплакивать им чуждую утрату?"
"Никак, — вздохнула мать, — ты, дочь моя, слепа?
Ведь это — плакальщиц наемная толпа,
Чьи слезы куплены за дорогую плату!"
В годину тяжких бед умейте отличать
Скорбь тех, кто иль привык, иль вынужден молчать,
От диких выкриков и воплей неуемных
Кликуш озлобленных и плакальщиц наемных!
ОТВЕТ
Седая старина
Отмечена великими делами.
У зайцев как-то шла война
С орлами.
Спасаясь от когтей и клювов мощных птиц,
Герои серые в тревоге
Молили о подмоге
Лисиц.
"Помочь вам? — был ответ. — Нам это слышать лестно.
Покинув тихий наш овраг,
Охотно с вами в бой пошли бы мы совместно,
Когда б нам не было известно,
Кто — вы и кто — ваш враг".
ПОМОЩЬ
Каким-то случаем сошлись — Медведь с Китом,
И так сдружились крепко оба,
Что, заключив союз до гроба,
Друг другу поклялися в том,
Что каждый помогать другому будет в горе,
Ну, скажем там, болезнь случится иль война…
Вот, как на грех, пришлося вскоре
Нарваться Мише на Слона.
Увидевши, что близко море,
Стал Миша друга звать скорей:
"Кит-братец, помоги осилить эту тушу!"
Кит в берег тычется, — увы, царю морей
Не выбраться на сушу!
Медведь Кита корит:
"Изменник! Продал душу!"
"Кому? — ответил Кит. — И в чем моя вина?
Вини мою природу!
Я помогу тебе, как только ты Слона
Швырнуть сумеешь в воду!"
"Дурак! — взревел Медведь. — Не знал бы я беды,
Когда б я мог Слона швырнуть и от воды!"
КОЛЕСО И КОНЬ
В телеге колесо прежалобно скрипело.
"Друг, — выбившись из сил,
Конь с удивлением спросил, —
В чем дело?
Что значит жалоба твоя?
Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!"
Иной с устало-скорбным ликом,
Злым честолюбьем одержим,
Скрипит о подвиге великом,
Хвалясь усердием… чужим.
ВОЛК И ЛЕВ
У Волка Лев отбил овцу.
"Грабеж! Разбой! —
Волк поднял вой. —
Так вот какой ты есть защитник угнетенных!
Так вот изнанка какова
Твоих желаний затаенных!
Вот как ты свято стал чужие чтить права!
Пусть льстит тебе низкопоклонник,
А я… Когда при мне нарушил царь закон,
Я, не боясь, скажу, что он
Из беззаконников — первейший беззаконник!
Но, царь, есть божий суд! Есть справедливый гнев!.."
"Брось! — усмехнулся Лев. —
Все это без тебя мне хорошо известно,
Как не в секрет и волчий нрав.
В своих упреках ты, конечно, был бы прав,
Когда бы сам овцу добыл ты честно!"
ВОЛК И ОВЦА
Волк тяжко занемог:
Почти лишившись ног,
Лежал он, как колода,
Без ласки, без ухода.
В такой беде, увидевши Овцу,
Взмолился Волк:
"Роднулечка-Овечка,
Остановись на два словечка!
Ты видишь: жизнь моя приблизилась к концу.
Ах, знаю, я — злодей, и нет мне оправданья!
Но злость ко мне растет пусть в ком-нибудь другом,
А ты, ты сжалишься в порыве состраданья
Над умирающим врагом!
Предсмертной жаждою томимый нестерпимо,
Святая, кроткая, я об одном молю:
Помочь мне доползти к реке, текущей мимо,
Где я жестокие страданья утолю!"
"Ужель, — Овца в ответ, — я сделаюсь виною
Того, чтоб ты остался жив,
Себя водою освежив
И закусивши после… мною?"
ДУБ И КЛИНЬЯ
Пав жертвой дровосека,
Вздохнул могучий Дуб на весь зеленый бор:
"Как ни обидно мне, друзья, на человека
И на его топор,
Но во сто крат больней мне видеть клинья эти,
Которые меня стремятся расколоть:
Все из моих ветвей — мои родные дети
Зубами острыми впились в родную плоть!"
ГЕРАКЛ И ПЛУТОС
Покинув бренный этот мир,
Обожествлен душой и телом,
Геракл на небе первым делом
Попал к богам на пир.
Геракла боги обступили,
С ним вместе чокались и пили,
Вели душевный разговор,
И, хоть, подвыпивши, несли порою вздор,
Геракл их слушал терпеливо,
Всем крепко руки жал и кланялся учтиво,
Ответив дерзостью Плутосу одному.
"Скажи, Гераклушка, — Зевс подошел к нему, —
За что ты богача Плутоса так обидел?"
"За то, — сказал Геракл, — что в жизни я не видел
Его друзей средь честной бедноты,
Что все Плутосовы приятели-любимцы
Сплошь негодяи-лихоимцы
И первые плуты!"
ОСЕЛ И ЛЕВ
"Друзей мы ценим не числом,
А качеством", — читал я где-то,
Ан вот подите же: Лев дружбу свел с Ослом.
Ну, что вы скажете на это?
Лев! С кем? С Ослом? Да почему?
А потому!
Мне ж все подробно знать откуда?
Должно быть, царская причуда!
Льву… Все дозволено ему!
Ослов ли брать к себе на службу
Иль заводить с ослами дружбу.
Хоть, впрочем, нет большой диковинки и в том,
Что просто Лев с тоски, чтоб отогнать зевоту,
Решил обзавестись не другом, а шутом.
Так это аль не так, мы выясним потом.
Однажды, взяв Осла с собою на охоту,
Лев дал ему работу:
Зайдя вперед, пугать зверей, чтоб, ошалев,
Они неслись туда, где притаился Лев.
Осел в усердии великом
Всех всполошил ослиным криком.
Добычи вдосталь было Льву.
В час отдыха, со Львом разлегшись важно рядом,
"Что, друг, — спросил Осел, — а страшно я реву?
Окинув "друга" хитрым взглядом,
Лев отвечал:
"Беда как страшно! Я — оглох!
Не только ты переполох
На всех зверей навел немалый,
Но в страхе жители бегут из ближних сел;
Да сам я струсил бы, пожалуй,
Когда б не знал, что ты — осел!"
ДОБРЯК
Расхвастался Медведь перед Лисой:
"Ты, кумушка, не думай,
Что я всегда такой угрюмый:
Злость на меня находит полосой,
А вообще, сказать не лицемеря,
Добрей меня не сыщешь зверя.
Спроси хоть у людей: ем мертвых я аль нет?"
"Ах, кум, — Лиса в ответ, —
Что мертвые?! Я думаю другое:
Слух добрый о себе ты всюду б утвердил,
Когда бы мертвецов ты менее щадил,
Но… оставлял живых в покое!"
Смысл этой басенки не нов
Для лицемеров и лгунов:
Прочтут, поймут… и не покажут вида,
Что их касается обида!
УМ
Однажды Барс перед Лисою
Хвалился силою своею и красою:
"Уж не прогневайся, я говорю любя:
Как погляжу я на тебя,
Чем, думаю, со мной поспорить ты могла бы?
И ростом ты мала,
И силой не взяла,
И ноги слабы…
Тогда как у меня…"
"Прости свою рабу, —
Лиса ответила лукаво, —
Нашел ты с кем равняться, право!
Я за одно лишь то благодарю судьбу,
Что ты, по милости своей, со мною дружен.
Твои достоинства… Я знаю их сама!
Когда бы к ним еще немножечко ума…"
"Что? — ухмыльнулся Барс. — Ум?!
Разве так он нужен?!"
ГЕРМЕС
Какой-то токарь, плут известный и повеса,
Состряпав наскоро из дерева Гермеса
И притащив его на рынок продавать,
Стал покупателей умильно зазывать:
"Для лиц всех возрастов и для любого пола
Гермес — за три обола!
За три обола!
Купив его, нужды не будешь знать ни в чем,
Весь век свой проживешь в довольстве и покое:
Кто беден — станет богачом,
А кто богат — разбогатеет вдвое!"
"Ба! — кто-то из толпы, задетый за живое,
Взял на смех продавца, — чудак же ты, видать,
Что сам сбываешь с рук такую благодать!"
"Эх, — продавец в ответ, — иди ты, братец, к шуту!
Ведь то пойми: сказать Гермесу не в укор,
Он хоть отзывчив, да не скор,
А три обола мне нужны сию минуту!"