Где — она?
Неужели — горячка, грезы?
Кто стрелял? Хорошо бы — ты…
На стекле голубые розы,
Фосфорические цветы.
Или — Верка та — револьверка
Уложила, и все дела —
Полубелого, недоверка —
И метель его замела —
Хоть не ведала, хоть случайно…
Но
была ли та благодать?
Или не было?
Чрезвычайно
Мне хотелось тогда узнать.
Небеса непроглядно серы…
Но — лицо… О господи, нет,
Ничего, кроме чистой веры,
Не прошу на остаток лет!
Мы шутили и нашутили —
Чистой кровью, а не вином…
Нет, конечно!
Ее убили —
В тот же миг, я уверен в том!
А быть может, тогда, в отчаянии,
Что наделала — и сама…
Эти годы необычайны,
И особенно — та зима.
331. Ждут нового Микеланджело. Перевод Б. Лившица
Да воскреснет искусство и своры
Палачей в нем конец обретут!
Неподвижные снежные горы
Микеланджело нового ждут.
Тот, кому доверяли мы радость,—
И велик и возвышен. Ужель
Не ему принесем мы в награду
Сердца нашего пламенный хмель?
День сегодня — на диво прекрасный,
Радость в поле, в лесу без конца!
Солнце неисчерпаемой лаской
Согревает людские сердца.
Приобщимся же, други, к сиянью
И поэзии и труда,
Утвержденному солнечной дланью
В нашей родине навсегда!
332. «С глазами, холоднее стали темной…» Перевод Н. Тихонова
С глазами, холоднее стали темной,
Не сетуешь, смотря в былое снова,
Зачем себя большим поэтом помнить,
Когда живешь несчастнее любого?
Стиха ль коснешься, волосы ль оправишь,
Или оглянешься молниеносно,
Повсюду ты в капканы ногу ставишь,
Уж окружен, уже ограблен злостно.
Опять настанет эра, может, скоро,
Что мировой войною назовется,
Опять над нами зашумят моторы
И на людей тяжелый газ прольется.
Он предпочтет, поэт, собрать все вместе
В пространство улетевшие частицы —
Людей, громов, событий: всё он взвесит
И в этот ураганный вихрь включится.
Обвалы снова загремят, нахмурясь,
Ударят волны по дорогам песни,
Глаза в глаза поэт посмотрит буре,
И взгляды друг от друга не отвесть им.
Им так стоять — и мучиться и мучить
При полной невозможности расстаться.
Но уж ложатся отсветы на тучах
Тех лучших солнц, чья очередь являться.
И новый гром над головой войны,
Я вижу революции движенье,
Простой болид или кусок луны
К земле несется, не сдержав паденья.
Одно лишь чувство с тем паденьем схоже,
Им сердце переполнено, как жаждой.
Оно полно, как это небо тоже,
Борьбою, предвосхищенной однажды.
Пред чем дрожать эпохе этой новой —
Лишь в день победы подвиг будет кончен.
Нет, я тобой, как мир, не завоеван,
Тебя я нес в себе, как сердце, прочно.
333. Днем и ночью. Перевод Д. Беридзе
О, этот день ни с чем не схож!
Мелькнула мысль и вновь пропала,
Как в темноте мелькает нож
По следу желтого металла.
Но днем и ночью, напролет:
«Алло! Гараж!» — неслось в трезвоне.
И сторож створками ворот
Играл, как будто на гармони.
334. Вечером, когда ложатся тени… Перевод Вс. Рождественского
Вечером, когда ложатся тени
И звезда над сонной Сеной всходит,
На бульвары, в горе и смятенье,
Сгорбленная женщина выходит.
Вся в морщинах, хрупкая, седая,
В черном платье, выцветшем и старом,
Как во сне, бредет она, не зная
Цели, по сверкающим бульварам.
Скована своей немой тоскою,
Не глядит, крестясь, на дверь собора,
Не стоит с поникшей головою
Около церковного притвора.
Полная печали и страданья,
Вся она погружена в былое.
Гложущее, горькое мечтанье
День и ночь ей не дает покоя.
Темные, глубокие морщины —
Скорби след и тайного мученья.
Из идущих мимо — ни единый
Ей не скажет слова утешенья.
Холодно ей в мире и пустынно…
Лишь одно и было счастье — дети.
Но пришла война… Убили сына,
И уж нет ей радости на свете.
335. Осень в траншеях. Перевод Н. Тихонова
Осенний вечер мерил дали
Свирепых странствий,
Траншей шеренги озирали
Хребтов пространства.
И в этот месяц золотистый,
Пропахший прелью,
Стебли маиса голосисто
Свистят свирелью.
О куропатке, с маху взятой
На перерезе,
Явившись желто-полосатой,
Собака грезит,
И всё свистят стебли, как струи,
Свистят, янтарны,—
Весь в ароматах и поцелуях
Закат недаром.
Как будто в шляпе из соломы,
Гора уходит,
И дрожь смертельная больного
По стеблям бродит.
И побледневшего вояки
Сознанье гаснет,
Он ранен. Падает во мраке —
Ласкать напрасно.
Мелькнула мать, любовь и детство
Пред ним недаром,
Но всё свистят маиса стебли,
Свистят, янтарны.
336. Путник стоял, поджидая трамвай… Перевод С. Куняева
А. М. Горькому
Путник стоял, поджидая трамвай у столба,
Ждал, что вот-вот заскрежещут трамвайные дуги…
Слился с бессмертьем семнадцатый год навсегда
В гуле восстанья, под свист обезумевшей вьюги.
Мчались пролетки… Сквозь изморозь, словно плоты,
Плыли трамваи.
Дома и прохожие плыли,
Как негативы, летящие из темноты,
Чтобы мелькнуть на мгновенье в искрящейся пыли.
А под сугробами по неприметным путям
Сетью извилистой тронулись талые воды —
Русло за руслом, но всё не терпелось ручьям
Хором могучим воспеть пробужденье природы.
Как быстротечно закончилось царство зимы!
Жажда возникла услышать сквозь снежные бури
Голос, идущий из недр пробужденной земли
И сквозь метели летящий к небесной лазури.
О, половодье, когда не видать берегов!
Время разлива, разгула и преображенья!
Вешние воды услышали времени зов
И в бездорожье открыли пути для движенья.
О, это время! Вчера лишь о нуждах оно
В праведном гневе и в ярости так голосило!
Тысячи речек обрушились в русло одно,
В сотнях сердец ощущенье единства сквозило!
Нет, не сильфиды, не эльфы исчезли во мгле
И не бесплотные тени, а, словно лавины,
Рухнули с грохотом на матерьяльной земле
Зримые дамбы, одетые плотью плотины.
Здравствуй и празднуй отныне в весенней ночи,
Сердце поэта, познавшее времени ветры,
Сердце, прозревшее в зимних глубинах ручьи,
Залежи злата, до срока укрытые в недры.
Глас вопиющего — ты возвещал обо всем,
Что прорвалось в восклицании тысячегласном,
Всё, что растаяло в сердце твоем и моем
И воплотилось в стотысячном хоре прекрасном.
Ныне и присно и дальше во веки веков
Пусть же полощутся в полдне счастливого мая
Наши знамена, как тысячи майских венков,
Как вулканической лавы пурпурное пламя.
…Мерз пешеход в ожиданье… Мятущийся снег
Падал на плечи, на землю ложился привычно.
Утро сияло, и в утренний час человек
Мог улыбнуться и даже вздохнуть иронично,
Слыша, как старый вагончик едва дребезжит,
Тяжко груженный укладом вчерашней России…
«Где это время?» — когда бы его вдруг спросили,
Он бы ответил: «Где снег прошлогодний лежит…»
337. Революционной Грузии. Перевод Г. Маргвелашвили
Революционной, неслыханной и небывалой,
Великой волей своею, свершающей подвиг,
Мыслью высокой явившей воочию мощь Человека
И тысячью нитей со всею страной сопряженной,
Воодушевлению масс, несущихся миллионноволным
Могучим потоком навстречу творимой легенде
И натиском бешеной страсти взломавших и смывших
Преграды, скрывавшие вольную ширь горизонта,
И разрушенью — о да, разрушенью, —
И сокрушительной ломке всего, что отжило век,—
Чтоб замкнутый круг был разорван и вышли мы к солнцу!—
Неотвратимому, необратимому бегу времен,