Рифмы копит! Да ключ к ним проглочен,
Нипочем не отдаст ни одну,
Но успей надавать ей пощечин —
Все полсотни отсыплет в мошну.
Жребий после Мюссе невозможный —
Томно грезить при блеклой луне,
И лишь музе тревожной, дорожной
Сантименты любезны вдвойне.
Плачут камни, прошедшие обжиг…
Эта дама небрежной рукой
Тост поднимет за здравье усопших
И живым посулит упокой.
349. «В ворота Грузии вошло…» Перевод О. Ивинской
В ворота Грузии вошло
Предвестье славного почина,
Когда увидело село
Революцьонную дружину.
И жалость охватила нас:
Вам, непреклонным, предстояло
В походе пересечь Кавказ —
Снега, ущелья, перевалы.
«Назад вернитесь, смельчаки! —
Хотелось крикнуть им. — Не надо!..
Обрывы, бездны, ледники,
И ночь темна — кругом засада.
Здесь триста лет сидит дракон,
Из пасти серный дым клубится…
Нарушившим его закон
От гнева чудища не скрыться!
Он кровожаден. В этом суть.
Но, хоть не дремлет царь проклятый,
Он знает сам: когда-нибудь
Ему не избежать расплаты…»
И замолчала гор гряда.
И хор ущелий был утишен,
И скалы замерли, когда
Стал голос Ленина им слышен.
Идите дальше, смельчаки,
Под пенье «Интернационала».
Вам не опасны ледники,
Вас не пугают перевалы.
350. Мое сердце сегодня — Черное море. Перевод Г. Маргвелашвили
Мое сердце сегодня — Черное море,
Зарывшее голову в берег Аджарский
Громы, обрушившиеся на меня,
На мирные ваши суда да не грянут!
А если останутся недруги глухи,
Поймут хоть твои кипарисы и ели,
Что я не каменное изваянье,
А лишь человек и с неверьем и с верой
И что я и впредь готов испытать
Ненастье и жажду, недуги и холод,
Лишь только маячил бы предо мною
Мерцающий луч вожделенной надежды…
И наважденья любых ограждений,
И леденящий ужас наветов,
И оскорблений поток неумолчный —
Всё вынесу, лишь бы и впредь видеть ясно
Звезду путеводную — смысл вдохновений —
С вышки моей ненаглядной отчизны.
И одиночества горькую участь,
И груз недружелюбных вниманий —
Лишь бы с высот ненаглядной отчизны
Видеть тот зыбкий мерцающий луч.
351. Вы только взгляните. Перевод Г. Маргвелашвили
Круглый год лепестков разноцветье
И бутонов соцветья мы зрим…
Как сплетаются тени кочующих гор
С вереницами чайных июньских плантаций!
Заходящего солнца слабеющий взор
Тщится ввысь по отвесным тропинкам взобраться.
И меня словно кто-то толкает — врасплох
Захватить эти огненно-ржавые тропки,
Кровь стучится в виски, я ослеп и оглох
В объятьях таинственной светомаскировки.
Существует ли сила, которой дано
Укротить эту нежность во мне, эту тягу?
Посвятил я лазури аджарской давно
И безумье мое, и перо, и отвагу.
Только здесь, под покровом аджарских небес,
Я увидел впервые морскую пучину,
И воспрянул душою, и телом воскрес,
И возжаждал добра и любви беспричинной.
Покажите мне море такое и в нем
Опрокинутых гор караваны и кряжи!
А навстречу им с берега, как волнолом,
«Хасанбегуры» гром и раскат «Алипаши»…
352. Пока не разобьют… Перевод Б. Резникова
Пока не разобьют
Всех арф и лир вселенной,
Не отступлюсь и я
От лирики презренной.
Пока не отцвели
Во тьме все розы сада,
Ни небу, ни земле
Жалеть меня не надо.
Постройки строк моих
С эпохой вровень встали.
А основанья их
Из самой чистой стали.
353. «Так лодочник у старого причала…» Перевод А. Цыбулевского
Так лодочник у старого причала…
Душа так душу, руку так рука…
Я сразу вас узнал, мои начала,
Река и лодка, лодка и река.
Давнишние… Душа их забывала,
И все-таки надежно берегла.
О, это ощущение штурвала
И юности святые берега!
Теперь бы в лодке (это не причуда)
Сто лет проспать, воспрянуть ото сна
И поглядеть на мир — как и откуда
Здесь воцарились солнце и луна.
354. В Ленинграде. Перевод В. Леоновича
Бессонный как младенец,
я перепутал ночь и день,
и стала светотень
важнее всех безделиц.
Рассеян свет зари,
и свет самой земли
исходит тихо изнутри —
смотри, душа, смотри
из теплых полотенец!
Я очарован светом
серебряным, как пшат.
Львы на ступенях возлежат
в разрыве парапета,
и ночи таковы,
что Пушкин бродит у Невы,
и не воротит головы
кумир его при этом.
Не давит взгляд на темя.
Я снова здесь, мне так легко
пить розовое молоко,
и в недрах Академии
безумной лирою греметь,
и в паузах неметь, неметь,
как тусклая тугая медь,
когда взрывают время.
Здесь каждый камень вправлен
в сияние зари,
возвышен и прославлен.
Смотри, душа, смотри:
там, где залив оплавлен,
где высока вода,
там человек. —
Зачем? куда? —
В зарю июня вкраплен
отныне навсегда.
355. Маме. Перевод В. Леоновича
Свежая ночь от вершин отлегла —
Что это, мама?
Лес незнакомый, дорога и мгла,
Клубы тумана.
Та ли дорога — с грязью, с песком,
С мерзнущим следом,
Где я однажды прошел босиком —
Землю изведал?
Что это? Дерево стонет во сне,
Молнией разбитое?
Сердце печалится обо мне
Чье-то забытое?
Что это? Прошлое стонет ли так?
Смерть ли тоскует?
Это собака дичает в горах,
Совесть взыскует…
Мягко ступают подковы коня
Ночью туманной.
Одолевает меня
Слух окаянный.
356. Мистерия под дождем. Перевод М. Синельникова
Мне привиделся Нотр-Дам,
И в бреду под рокот хора
Ангелы летали там
С крыльями из коленкора.
Пыль и ветер у дверей,
Но в тени большого храма
Шла мистерия «Страстей»,
Шла «Страстей Христовых» драма.
Выплыл абрис райских кущ.
Но виденья скрыла скверна.
Змеями кишащий плющ —
Ужасы неимоверны.
Шелестели облака,
Рая белые знамена,
И спустились с потолка
Ангельские легионы.
Ну а справа был дракон,
Грозный и зеленоглазый,
Взгромоздил на плечи он
Башню храма, словно вазу.
Башня! Из ее окна
Ад смеялся многолицый,
Сам коварный сатана
Ухмылялся из бойницы.
И плевался черный ад
Огненными языками,
Словно рожи чертенят
Спьяну изрыгали пламя.
И вступало пенье в дом,
И, органно-богомолен,
Песнопений тихий гром
Слился с гулом колоколен.
Вдруг как бы рукой сняло
Лицедейства грим скоромный,
Стало от грозы светло
И ударил дождь обломный.
Обломались клинья крыл,
И зонты раскрыли дамы.
Ливень с треском провалил
Всю эстраду у Нотр-Дама.
Сон обрушился в провал,
Взмыли ввысь куда как скоро
Ангелы… Кто их видал,
С крыльями из коленкора!
Убежали облака,