ласить» русский стих, создать классические образцы музыкальной плавности, «гладкотекущести». Таково, например, знаменитое начало «Видения мурзы», о котором столь выдающийся мастер гармонического музыкального стиха, как Батюшков, отозвался: «Я не знаю плавнее этих стихов»:
На темно-голубом эфире
Златая плавала луна...
Сквозь окны дом мой освещала
И палевым своим лучом
Златые стекла рисовала
На лаковом полу моем.
Легко заметить, что эти строки построены в основном на повторении одного из наиболее музыкальных звуков, плавного л (в частности, настойчиво, в иных строках по три раза, повторяется звукосочетание ла), и почти совершенном отсутствии р (в приведенных строках встречается только два раза при целых тринадцати л). Для того чтобы еще нагляднее показать свойственные русскому языку «изобилие, гибкость, легкость и вообще способность к выражению самых нежнейших чувствований», Державин пишет целых десять стихотворений, в которых, как он сам указывает в предисловии к сборнику своих «Анакреонтических песен», «буквы р совсем не употреблено» (7, 512). При этом, однако, Державин никогда не жертвовал смыслом ради звуков. И в строке одного из таких стихотворений: «На высоком миг холму» заменил «миг» на более ясное и точное «вдруг», хотя в этом слове имеется звук р. «О Державине смело можно сказать, что он со всех точек зрения оказался наиболее «музыкальным» из русских поэтов XVIII века», — пишет современный нам исследователь-музыковед. [1] Правда, следует подчеркнуть, что наряду с подобной «легкостью» и «сладкогласием» стихи Державина часто отличаются прямо противоположными и столь раздражавшими Пушкина чертами — крайней жесткостью, шероховатостью, сгустками согласных, затрудненностью в расстановке слов.
Выдающимся мастером выказал себя Державин также в области метрики и ритмики. Его «вольный стих», который он первым дерзнул перенести из жанра басни в жанры «высокой» лирики, отличается подчас замечательной изобразительностью. Вот как, например, рисует он явление музы, слетающей к поэту, «как зефир», «как резвый ветерочек» («Любителю художеств», 1791).
Как легкая серна
Из дола в дол, с холма на холм
Перебегает;
Как белый голубок, она
То вниз, то вверх под облачком
Перелетает...
Позволяет себе Державин и еще большую метрическую «дерзость»: пишет иногда «смешением мер» — соединением различных стихотворных размеров. Вот начало именно так написанного стихотворения его «Ласточка»:
О домовитая ласточка!
О милосизая птичка!
Грудь краснобела, касаточка,
Летняя гостья, певичка!
Ты часто по кровлям щебечешь,
Над гнездышком сидя, поешь,
Крылышками движешь, трепещешь,
Колокольчиком в горлышке бьешь.
Это смелое новаторство Державина не было принято даже его ближайшими литературными друзьями, и поэт В. В. Капнист предложил заменить авторскую редакцию «Ласточки» другой, составленной им самим по обычной схеме четырехстопного ямба:
О домовита сиза птичка,
Любезна ласточка моя,
Весення гостья и певичка!
Опять тебя здесь вижу я.
Не приходится доказывать, насколько капнистовская редакция обедняет ритмическую выразительность стихотворения, и не удивительно, что Державин решительно отверг ее.
Необыкновенно богата и разнообразна строфика Державина. Он был буквально неистощим в изобретении все новых и новых строф самых разных объемов с самой различной и подчас весьма причудливой рифмовкой, с сочетанием рифмующихся и белых стихов и т. п. В этом отношении с Державиным едва ли может идти в сравнение кто-либо другой в нашей поэзии.
Все многочисленные и разнообразные отклонения Державина от существовавших норм, все его творческие искания и дерзания были закономерно вызваны тем новым содержанием, которое вносил он в поэзию и для которого, естественно, пытался найти новые способы и средства художественной выразительности. Сколько-нибудь полно осуществить это в тех исторических и историко-литературных условиях, в которых протекало его творчество, на том уровне, которого достигло в его время развитие русского литературного языка и русского стиха, Державин не смог. Справедливо считая Пушкина первым подлинно и во всех отношениях совершенным «поэтом-художником Руси», Белинский признавал, что и стихи Державина уже были «преисполнены элементов поэзии как искусства», но именно только элементов, только «проблесков художественности». [1]
Начатое Державиным нашло свое гармоническое художественное завершение в творчестве Пушкина. Но даже Пушкин не реализовал всех возможностей, заключенных в поэзии Державина. Этим объясняется то, что и после Пушкина она продолжала оказывать прямое воздействие на ряд позднейших явлений нашей литературы. Яркая красочность и ослепительный блеск державинских зарисовок природы сказались на пейзажной манере Гоголя — автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки» — так же, как патетический образ Руси, русского размаха и богатырства отозвался в лирических отступлениях «Мертвых душ». Предпринятые Державиным опыты «смешения мер» были продолжены Тютчевым, в лирике которого вообще своеобразно отразилась державинская стилистическая струя, и нашли полное развитие в русской поэзии XX века. Некоторые представители так называемых модернистских течений первых десятилетий XX века — символизма, акмеизма — пытались следовать державинской традиции. Однако попытки их носили главным образом формальный характер: высокий общественный пафос державинской поэзии, ее героика, наконец ее столь мощная подчас сатирическая сила оставались им чужды. Зато некоторые аналогии «смешанному» жанру од Державина, соединившему воспевание с шуткой и сатирой, его «шуточному тону», который вместе с тем «есть истинно высокий, лирический тон» (Белинский),[2] можно найти в творчестве Маяковского.
Громадно и непосредственное историко-литературное значение поэзии Державина. В стихах Державина впервые в нашей литературе по-настоящему предстает личность поэта, т. е. то, что составляет жизнь и душу лирической поэзии. Дальнейшим развитием и замечательным углублением этого художественного открытия Державина явилась одухотворенная, мелодическая, но и бесплотная поэзия Жуковского. С огромной художественной выразительностью живописал Державин в своих стихах внешний мир, окружающую поэта действительность. Дальнейшее развитие это качество державинской поэзии нашло в пластической, чувственно-материальной поэзии Батюшкова. Вместе с тем, разрушая строй и лад жанровой и языковой иерархии классицизма, Державин расчищал дорогу тому новому и высшему синтезу, который явило собой — слившее воедино стихии и Батюшкова и Жуковского — творчество родоначальника новой русской литературы Пушкина. Отделяя «золото» от «свинца», резко отталкиваясь от слабых сторон поэзии Державина, Пушкин органически вобрал в себя все наиболее выдающиеся ее достижения. С характерной для него диалектической глубиной и лапидарностью формулировок о теснейшей исторической преемственности Пушкина по отношению к Державину сказал Белинский: «Поэзия Державина есть безвременно явившаяся... поэзия пушкинская, а поэзия пушкинская есть вовремя явившаяся... поэзия державинская».
Д. Благой.
СТИХОТВОРЕНИЯ
ОБЪЯВЛЕНИЕ ЛЮБВИ{*}
Хоть вся теперь природа дремлет,
Одна моя любовь не спит;
Твои движенья, вздохи внемлет
И только на тебя глядит.
Приметь мои ты разговоры,
Помысль о мне наедине;
Брось на меня приятны взоры,
И нежностью ответствуй мне.
Единым отвечай воззреньем
И мысль свою мне сообщи:
Что с тем сравнится восхищеньем,
Как две сольются в нас души?
Представь в уме сие блаженство
И ускоряй его вкусить
Любовь лишь с божеством равенство
Нам может в жизни сей дарить.
1770
ПЛАМИДЕ{*}
Не сожигай меня, Пламида,
Ты тихим голубым огнем
Очей твоих; от их я вида
Не защищусь теперь ничем.
Хоть был бы я царем вселенной,
Иль самым строгим мудрецом, —
Приятностью, красой сраженный,
Твоим был узником, рабом.
Всё: мудрость, скипетр и державу
Я отдал бы любви в залог,
Принес тебе на жертву славу,
И у твоих бы умер ног.
Но, слышу, просишь ты, Пламида,
В задаток несколько рублей:
Гнушаюсь я торговли вида,
Погас огонь в душе моей.
1770
НИНЕ{*}
Не лобызай меня так страстно,
Так часто, нежный, милый друг!
И не нашептывай всечасно
Любовных ласк своих мне в слух;
Не падай мне на грудь в восторгах,
Обняв меня, не обмирай.
Нежнейшей страсти пламя скромно;
А ежели чрез меру жжет,
И удовольствий чувство полно, —
Погаснет скоро и пройдет.
И, ах! тогда придет вмиг скука,
Остуда, отвращенье к нам.
Желаю ль целовать стократно,
Но ты целуй меня лишь раз,
И то пристойно, так, бесстрастно,